Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ

• Название: НЕСУЩИЕ КОНИ
• Автор: Юкио МИСИМА
• Издательство: Symposium
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-267-4

Вторая часть тетралогии «Море изобилия» воплощает буддийскую концепцию круговорота жизни. В «Несущих конях» продолжается линия героев «Весеннего снега». Рационалиста и законника Сигэкуни Хонду в зрелом возрасте жизнь сводит с девятнадцатилетним юношей, в котором он вдруг видит своего горячо любимого друга Киёаки Мацугаэ. И в новой жизни столкновение мечты друга с реальностью заканчивается смертью, трагической, но завораживающей.

Исао — новое воплощение Киёаки — юноша, мастерски владеющий боевым искусством кэндо. Он горячо любит свою страну и для того, чтобы возродить ее славу и величие, замышляет государственный переворот. Доказательством чистоты своих помыслов он полагает принятое им решение и в случае неудачи, и в случае удачи покончить с собой истинно доблестным способом — харакири.

В романе «Несущие кони» Мисима во многих деталях описал будущую собственную смерть — ритуальное самоубийство харакири.

---

— Вот настоящая мать и настоящая жена. Нет, у вас, в самом деле, прекрасная мать и прекрасная жена. У меня жена, что ни делай, ничего не добьешься. Вы должны открыть мне тайну воспитания своей половины, обучить, как самому вести себя, чтобы жена вела себя хоть немного так же, как ваша. Хотя, пожалуй, поздно просить об этом.

Натянутость впервые исчезла, гость и хозяин рассмеялись.

У отдохнувшего Хонды в душе проснулись воспоминания. Ему показалось, что двадцати лет как не бывало, сейчас он, школьник Хонда и воспитатель Киёаки Иинума совещаются о том, как помочь отсутствующему Киёаки.

За матовым стеклом мелькали уличные огни. Здесь же отчетливо проступала другая ночь, словно связанная с оживлением нынешней — голодом и несчастьем, даже остатки еды, красующиеся на столе, говорили о той, темной и холодной, заполнившей тюремный изолятор. И прошлое тоже каким-то непостижимым, смутным образом было связано с их зрелым настоящим.

Хонде пришла в голову мысль, что вряд ли в своей жизни он снова решится на столь глубокое самоотречение, он будто собирался удивительным пламенем, бившимся в его груди, выжечь собственное сердце. С чем можно сравнить эту бодрость души и тела, это тепло, разливающееся в груди, когда на тебя снисходит мысль, как же все вокруг глупы. И это тоже открылось сегодня!

Не Исао должен благодарить его, скорее он должен благодарить Исао. Не соприкоснись он с возрождением Киёаки, с поступками Исао, он, Хонда, стал бы когда-нибудь человеком, испытывающим радость от пребывания в ледяной глыбе. То, что ему казалось покоем, было куском льда. То, что казалось завершенностью — увяданием. Когда он считал воззрения других незрелыми, он еще, собственно, и не знал, что такое подлинная зрелость.

Когда он смотрел на капельки сакэ, повисшие на конце усов Иинумы, без устали, словно в нетерпении подносившего ко рту чашечку с сакэ, ему мнилось, что это капельки идей наивно примостились на усах человека, живущего продажей жара, тепла, который исходит от идеи. Оттого, что тот превратил идею в средство существования, сделал ее своей повседневной жизнью, его несообразности и проступки набросили на лицо легкую тень жизнерадостного самообмана. У Иинумы, который сейчас, не меняя позы, пил одну чашечку за другой, не думая о сыне, что дрожал от холода в тюрьме, был такой же вид, как у ширмы с нарисованным тушью драконом, которая стоит в вестибюле гостиницы. Он с наслаждением упивался идеей, как запахом. С тех времен, когда Иинума был юношей с глубоким, мрачным взглядом, с подавляющими физическими данными, прошло много лет. Не было ничего странного в том, что его жизнь, его страдания, особенно его унижение сейчас были вознаграждены славой сына. По мнению Хонды, этот отец, несомненно, что-то без слов доверил сыну. В воинственном кличе и звоне меча чистого юноши, выступившего против влиятельных лиц, кроется бывшее унижение отца.

Хонде захотелось услышать от Иинумы правду об Исао.

— Можно ли сказать, что Исао осуществил мечту, которую вы лелеяли в душе со времен, когда воспитывали Мацугаэ? — сказал Хонда.

— Нет, он всего лишь сын своих родителей, — гордо отозвался Иинума и завел разговор о Киёаки:

— Сейчас я думаю, что та жизнь, которую вел молодой господин, была самой естественной, более всего отвечала воле богов. Исао таков, каковы мы — его родители, он молод, да и время сейчас такое, вот он и натворил дел, с моей же стороны было глупостью воспитывать в молодом господине воинскую отвагу. Как жаль, что он умер! — голос Иинумы был полон совершенно другими эмоциями, казалось, они вот-вот польются через край плотины. — …Но он следовал только своим чувствам, и только это приносило ему удовлетворение. По меньшей мере, во мне постепенно окрепло убеждение, что он хочет в это верить. Был тут и эгоизм, в который невозможно было не верить. Так или иначе, молодой господин прожил свою жизнь. И то, что я, будучи рядом с ним, нервничал, было абсолютно бесполезным, тщетным.

А Исао мой ребенок. Я воспитывал его так, как считал нужным, и полагаю, что он достиг того, чего я от него хотел. Даже третий разряд по кэндо в десять лет, но что ни говори, это зашло слишком далеко. Может, он слишком прямо воспринял жизнь родителей. И не только это, он слишком рано стал самостоятельным, слишком уверовал в собственные силы, и это привело к его заблуждениям. Если он, благодаря вашим усилиям, отделается сейчас легким наказанием, я думаю, это послужит для него хорошим уроком. Вряд ли это будет смертная казнь или пожизненное заключение.

— По этому поводу не стоит волноваться, — немногословно заверил его Хонда.

— Спасибо. Вы просто наш благодетель.

— Благодарить будете после того, как вынесут судебное решение.

Иинума опять начал кланяться, когда его захлестывали чувства, сразу исчезли привычные вульгарные выражения, он пьянел, в глазах появилась подозрительная влага, от всего его тела буквально исходила потребность высказаться.

— Я очень хорошо понимаю, о чем вы сейчас думаете, — высоким голосом продолжал Иинума. — …Знаю: я весь запятнан, а сын чист, — вот что вы думаете.

— Да вовсе не так… — Хонда ответил уклончиво — ему уже стало это надоедать.

— Нет, это так. Если уж говорить начистоту, то как вы думаете, из-за кого сына арестовали за день до их выступления?

— Ну-у… — Хонда предполагал, что сейчас Иинума собирается сказать то, чего говорить не должен, но остановить его уже не смог.

— Вы так нам помогаете, и все равно мне горько говорить вам правду, рискуя потерять ваше расположение, но между клиентом и адвокатом не должно быть тайн. Поэтому я вам скажу: это был я. Я донес в полицию на собственного сына. И спас сыну жизнь.

— Зачем?

— Зачем?… Не сделай я этого, сын был бы уже мертв.

— Но решать, что хорошо, а что плохо… Разве как отец вы не чувствовали, что надо дать сыну возможность осуществить свои намерения?

— Я смотрю вперед. Я всегда смотрю вперед, господин Хонда, — покрасневшие волосатые руки задвигались, Иинума потянулся к накидке с бобровым воротником, лежащей в ящике с одеждой, что стоял в углу комнаты, и, не обращая внимания на летевшую с накидки пыль, развернул ее с шумом, поднял как доспехи. — Вот так. Вот это — я. Это пальто — я. Я не собираюсь показывать вам фокус. Просто эта крылатка и есть отец. Темное ночное небо. Она далеко раскинула свои полы и накрывает ими землю, по которой перемещается сын. Сын мечется в поисках света. Но я не допущу этого. Раскинув у него над головой черную накидку, я даю ему осознать, что пока стоит ночь, будет холодно. Наступит утро, и крылатка, свернувшись, упадет на землю, глаза сына наполнятся светом. Отец на то и отец. Разве не так, господин Хонда?

Сын решил действовать самостоятельно, ну, естественно, поплатился за это, но накидка-то знает, что еще ночь, и не даст сыну умереть.

Эти правые… чем больше их притесняют, тем сильнее они становятся. Японию разъедает всякая зараза, истерзанной и слабой страну делают политики и всякие дельцы. Это мне не сын сказал, это я и сам понимаю. Когда страна в опасности, мы, само собой, решительно встаем на защиту императора. Но есть такое понятие, как время. Шанс. Благими намерениями ничего не добьешься. Сын, что и говорить, слишком молод, вот и не смог этого понять.

У меня, отца, есть цель. Отсутствие патриотизма беспокоит меня еще больше, чем сына. Нужно сказать, что он затеял все втайне от меня и ничего не знал о моих взглядах.

Я всегда смотрю вперед. Ведь лучше пожинать плоды действий, нежели действовать самому. Вы согласны со мной? Говорят, после инцидента пятнадцатого мая были горы прошений о помиловании, так и теперь молодые, наивные юноши на скамье подсудимых вызовут всеобщее сочувствие. Безусловно. И сын не погибнет, а, наоборот, вернется со славой. И будет потом жить безбедно. Ведь общество станет с почтением относиться к тому, кто носит имя Исао Иинумы из «Нового Союза возмездия».

В первый момент Хонда был просто ошеломлен. Потом стал сомневаться, все ли он правильно понял.

Послушать Иинуму, так получается, что сына спасет именно отец, а Хонда, который собирается ему помочь, всего лишь подручное средство для реализации его планов. Вряд ли это означает, что Иинума ни во что не ставит расположение Хонды, который, бросив свою работу, бесплатно стал адвокатом Исао. Вряд ли он собирался своими словами оскорбить, растоптать те благородные чувства, которые двигали Хондой.

Самого Хонду, к его собственному удивлению, это не рассердило. Он стал адвокатом ради Исао, а не ради его отца. Как бы ни запятнал себя отец, это не значит, что грязь коснулась сына. Чистота помыслов Исао от этого ничуть не померкла.

И все-таки была причина, благодаря которой Хонда, которого должны были бы раздражать самоуверенные речи Иинумы, оставался спокоен. Не глядя на то, как дрожат кончики пальцев волосатых рук Иинумы, торопливо подливавшего самому себе сакэ, так как он отослал служанку под предлогом, что им надо поговорить с глазу на глаз, Хонда прочел чувства, которые Иинума тщательно скрывал, увидел главный повод для тайного доноса — то была безудержная зависть к славе, добытой кровью, зависть к героической смерти — к тому, что сын пока не сумел осуществить.