Александр Рекемчук - Молодо-зелено

• Название: Молодо-зелено
• Автор: Александр Рекемчук
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

«Молодо-зелено» — одна из интересных повестей о наших современниках, написанная вдумчиво, серьезно, с полемическим задором и подкупающая свойственными Рекемчуку светлым юмором и поэтической свежестью.(1962 г.)

---

— А детей у них сколько?

— Детей у них покамест нету. Только он и она. И сосед.

— Значит, сосед живет в их комнате?

— Нет, сосед живет в своей комнате — в соседней. Но квартира общая.

— Так… А кто из них туберкулезный?

— Чего?.. — Коля Бабушкин ошалело заморгал. — Туберкулезный? Никто…

Федор Матвеевич Каюров, председатель Джегорского райисполкома, пожал плечами. Отодвинул лежащую перед ним папку на край стола.

— Не понимаю, — сказал он. — Ничего не понимаю… Вы, Николай Николаевич, говорите, что детей у них нет — только он и она. Вдвоем занимают комнату. А в другой комнате — единственный жилец… Итого — две комнаты, три жильца. Метраж вполне нормальный. И, как вы говорите, в особых санитарных условиях никто из них не нуждается… В чем же дело? На каком основании мы должны этим двоим предоставлять отдельную квартиру?

Николай замялся. На щеках его почему-то проступил румянец, запылали уши.

— Есть основание… Ревность у них.

— Что? — Теперь глазами моргал председатель райисполкома. — Ревность?

— Ну да… Этот шофер думает, что жена его — с соседом…

— Гм… А куда же он смотрит? За женой надо присматривать.

— Ему трудно присматривать. Потому что он и сосед — из одного гаража, на одной машине работают, только этот в первую смену, а тот во вторую…

Федор Матвеевич Каюров издал вдруг какой-то тонкий писк. Стол, за которым он сидел, задрожал, и карандаши в стаканчике задрожали. Он смеялся беззвучно, только живот его колыхался, только в белках его глаз набрякли красные жилки.

— Как вы сказали?.. На одной машине?.. У-ух… Этот в первую смену, а тот во вторую… О-ох, не могу!

Но так же внезапно как начал, Каюров оборвал свой смех, расстегнул крючки воротника, отер глаза и снова сделался серьезным, озабоченным.

— Значит, ревнует? Понятно… Это бывает. Иногда случится такое — света невзвидишь. С ума сойдешь. Да… Хотя и пережиток.

— Пережиток, конечно, — горячо согласился Коля Бабушкин. — Но тут вопрос о семье. Мо-

жет разрушиться семья.

— Верно.

— Нужно им дать отдельную квартиру. И тогда все образуется.

— Верно… Однако сейчас о квартире не может быть и речи.

Каюров придвинул папку, раскрыл ее, вынул оттуда пухлую кипу бумаг — напечатанных на машинке, написанных от руки, сшитых нитками, скрепленных скрепками, исчерканных наискосок резолюциями.

— Вот, — Каюров тряхнул кипой, — это все насчет квартир. Правда, большинство ходатайствуют о расширении. Мы теперь много строим, и таких, чтобы совсем бездомных, у нас в Джегоре раз-два и обчелся. Но люди хотят большего, требуют отдельные квартиры… Основания веские: многодетные семьи, молодожены, которые вместе с родителями живут, и так далее. Некоторые в Москву жаловались — имеем прямые указания.

— Но тут ведь особый случай, можно сказать — чрезвычайный, — настойчиво повторил Коля Бабушкин. — Беда у людей. Помочь надо.

Федор Матвеевич задумчиво полистал бумаги. Что-то прикинул в уме. Решил — взялся за карандаш.

— В принципе — не возражаю. Отдельную квартиру дадим. Но только в порядке очереди. Пускай напишет заявление — поставим на очередь…

«На очередь»… И жди-дожидайся, пока подойдет твоя очередь. Покуда наступит черед рвать тебе зуб. А зуб этот — коренной и сердечный. «Кто последний, граждане? Я за вами…»

Да разве такие дела решаются в порядке живой очереди? Там, в зубной поликлинике, — и то есть неписаный закон: если тебе зуб рвать, если тебе невмоготу — валяй безо всякой очереди…

— Как его фамилия? — спросил Каюров.

А как его фамилия? Николай с унынием обнаружил, что фамилии не знает. Он не догадался спросить у шофера фамилию. Впрочем, не в фамилии дело. Не из-за этой фамилии он почувствовал вдруг тягостное уныние.

— Не знаю… Николаем его зовут.

Каюров кинул карандаш обратно в стаканчик. Выразительно кашлянул.

— Видите ли, Николай Николаевич, — сказал он потом, — я еще в начале нашей беседы хотел вам заметить, что, судя по всему, человек, о котором вы хлопочете, не является вашим избирателем. Он живет в черте города, а ваш — тридцать четвертый округ — самый дальний в районе… Пользуюсь случаем напомнить вам, как молодому депутату, что ваш долг — ходатайствовать за избирателей своего округа. А не за встречных-поперечных и случайных знакомых, которых вы даже по фамилии не знаете…

Николай смолчал. Ему было нечем крыть. То есть крыть ему было чем, но он от этой дурной привычки давно отрекся..

— Вот так, Николай Николаевич, — с отеческой улыбкой сказал Каюров, пожимая ему на прощанье руку. — Не забудьте, в понедельник сессия.

Выходя, Коля Бабушкин столкнулся в тамбуре с Ириной Ильиной. У нее из-под мышки, как пушечное жерло, торчал рулон ватмана. Николай прижался к стене, пропуская Ирину.

Но едва Ирина появилась в кабинете и едва Каюров увидел направленное на него бумажное жерло, он замахал обеими руками и взмолился.

— Нет-нет, Ирина Петровна, только не сегодня… Это вы мост принесли?

— Мост.

— Сегодня никак не могу. Готовим сессию.

— Федор Матвеевич, вы подписали письмо относительно денег на строительство нового моста?

— Даже не читал, Ирина Петровна… Есть неотложные дела — план по жилью трещит. А мост пока держится.

«Нет более долговечных сооружений, чем временные», — говорят архитекторы. Они знают, что говорят.

| Деревянный мост через речку Чуть построили давно, когда еще не было Джегора. Когда еще только собирались возводить город Джегор в устье Чути, в том самом месте, где Чуть впадает в Печору.

Сама эта Чуть — довольно плюгавая речонка. В сухое лето ее дно выступает наружу, бесстыдно оголяется, и на глинистом глянце отпечатываются следы трясогузочьих лапок.

Когда надумали возводить Джегор, то первым делом через Чуть перекинули мост, чтобы по нему доставлять строительные материалы и все, что надо. Мост этот был дощатый, на бревенчатых сваях — времянка.

Вскоре на берегу Чути появился город Джегор. Он быстро рос ввысь и вширь. Но обе его части — та, что у реки, и та, что за рекой, — по-прежнему сообщались между собой посредством этого временного моста. Время шло, а мост стоял. Когда по нему проезжала грузовая машина, он ходил ходуном, шатался и скрипел. Он совсем обветшал и держался теперь на одних инженерных расчетах. Но — держался. Во избежание могущих быть неприятностей автоинспекция приняла меры. Она повесила у обоих въездов на мост такое количество знаков, что шоферы теряли головы. Кроме того, был запрещен по мосту проезд автобусов с пассажирами: у предмостья кондуктор выгонял из автобуса пассажиров, они следовали пешком до другого предмостья, потом автобус переезжал мост, и все опять садились. Пассажиров этот порядок очень возмущал, так как отдельные личности пользовались им, чтобы захватить чужие места.

Тут следует оговориться, что трудности, свя-занные с временным мостом, сами по себе были тоже временными. Ведь город Джегор расположен на Крайнем Севере, где зима длится девять месяцев в году. А зимой речушка Чуть промерзает до самого дна, и тогда мост вообще не нужен: бульдозеры расчищают на льду широкую трассу, и все машины идут в объезд.

Тем временем мост капитально ремонтируют: вместо гнилых свай ставят новые, укрепляют растяжки, меняют настил, конопатят и штопают. К паводку работы заканчиваются, открывается движение: мост держится.

— Чтоб он провалился! — в сердцах сказала Ирина Ильина, швырнув на стол рулон ватмана. — Если бы он провалился, то сразу бы нашлись и деньги, и все остальное…

Она была разгневана, и во гневе лицо ее не казалось красивым — оно стало острым и злым. Она прошла по комнате от окна к двери, вернулась к окну — и нельзя было узнать ее прежней походки, обычно такой естественной и легкой, отрочески свободной: сейчас походкой управляла раздраженная собранность мышц.

Николай уловил это. И тотчас почувствовал, как к сердцу прихлынуло тепло.

Он ведь и сам вышел от Каюрова в настроении кислом, подавленном. Будто он в чем-то провинился, но его простили из жалости: ступай, дескать, что с тебя взять? Молодо-зелено…

Потом они с Ириной шли рядом по коридору, она остановилась у одной двери, сунула в скважину ключ, сказала: «Зайди, если хочешь…» Коля Бабушкин увидел на двери табличку «Главный архитектор», и ему, по правде говоря, не очень захотелось в эту дверь входить, но он все-таки вошел и встал у двери с видом застенчивым, скучным, как если бы ему требовалась ссуда на индивидуальное строительство…

— Садись, — сказала Ирина, а сама продолжала ходить по комнате из угла в угол, при этом походка ее была раздраженной, а лицо подурнело.

И тут Николай вдруг почувствовал, как сердце. обволокло теплом и радостью.

Не то чтобы ему не нравилась ее красота — она ему очень нравилась. Но эта красота пугала, наводила тоску, внушала мысль о недоступности, как казенная табличка на двери. Она всегда приводит человека в робость и уныние — любующаяся собою праздная красота.