Анатолий Днепров - Когда задают вопросы

• Название: Когда задают вопросы
• Автор: Анатолий Днепров
• Жанр: Научная Фантастика

---

У нас в общежитии на Стромынке всегда было проблемой: как бы побыстрее умыться. Студенты любили поспать и в семь утра мчались к умывальникам все сразу. Там начиналась жуткая толчея.

Однажды Монин стал организатором коллективного опоздания на лекции. Стояла большая очередь к умывальнику, а он склонился над раковиной и что-то колдовал.

– Фарадей, ты что, уснул?

– Нет. Вот посмотри…

Раковина засорилась, в ней почти до краев стояла мутная вода. Алька бросил на воду щепотку зубного порошка, и комочки быстро разбежались по сторонам.

– Подумаешь! Поверхностное натяжение… Отойди…

Алик и не думал отходить.

– А вот теперь смотри…

Он снова бросил в воду щепотку порошка, но на этот раз частички бросились навстречу друг другу и собрались кучкой. Мы остолбенели.

– А ну, сделай еще…

Он повторил опыт. Оказывается, если сбрасывать порошок с одной высоты, то он разбегается, если с другой – собирается в кучу.

Физики от первого до пятого курсов позатыкали в раковинах отверстия и стали сыпать на воду зубной порошок. Будущий членкор Федя Егорьев экспериментировал с табаком, вытряхнутым из папиросной гильзы. Элегантный теоретик Завойский принес три сорта пудры. Притащили толченый сахар, соль, серу от спичек, порошки от головной боли и еще черт знает что. В туалете водворилась напряженная исследовательская атмосфера. Порошки вели себя самым чудовищным образом. На поверхности воды они собирались в комки, разбегались по краям раковины, тонули, после вновь всплывали, кружились на месте, образовывали туманности и планетные системы, бегали по прямой линии и даже подпрыгивали. И все это зависело от высоты, с которой их сбрасывали, от того, как их сбрасывали, от уровня воды в раковине, от того, есть ли в воде мыло или нет и бросали ли раньше в воду другие порошки. Все, что знали физики о поверхностном натяжении еще со второго курса, рухнуло, как карточный домик, и виновным в этом был Алешка Монин.

– Жаль, что его здесь нет. Любопытный парень, – вздохнул Федя Егорьев. – Настоящий Фарадей. Только не удавшийся.

– Наверно, задавал себе не те вопросы…

– Товарищи, а что будет, если… я не приду вовремя домой?

Был час ночи. Мы расхохотались. Это сказал Абрам Чайтер, атомник-любитель, как мы его называли за страсть публиковать популярные стачьи по атомной физике. Специальность у него была совсем другая. Всем было известно, что у Абрама очень ревнивая жена.

Мы стали расходиться.

На улице моросил дождик. Движение стихло. Прощаясь, ребята торопились к стоянкам такси. У входа в клуб задержались четверо: Федя Егорьев, Вовка Мигай, Ляля Самозванцев и я. Несколько минут мы молча курили.

– Здесь в наше время ходил трамвай, – сказал Федя. – Однажды я застал Алика на этом самом месте с поднятой вверх головой. Знаете, что он наблюдал, наверно, часа два?

Мы не знали.

– Цвет искры между трамвайной дугой и проволокой. Он мне сказал, что стоит здесь уже целую неделю и что есть связь между цветом искры и погодой. Совсем недавно я прочитал об этом, как об открытии…

– А не навестить ли нам его сейчас? – предложил я. – Неудобно как-то… Мы собираемся, а он на отшибе…

– Идея! Пошли, – откликнулся Федя.

Мы всегда очень любили Федю за его решительность. И сейчас, много лет спустя, он остался таким же. Высокий, тощий, он быстро зашагал по проспекту Маркса в сторону улицы Горького. У гостиницы «Националь» мы остановились. Членкор сказал:

– Пойду куплю в ресторане бутылку вина.

Федя знал ход в буфет через кухню. Он скрылся в темной подворотне, и через несколько минут мы услышали, как кто-то, наверное дворник или повар, кричал ему вслед:

– Пьяницы несчастные! Мало вам дня! Лезет через запрещенное помещение!

Но задача была выполнена. Вскоре такси мчало нас в другой конец города, где работал Алик Монин.

Больница помещалась в большом парке. Мы расстались с такси у ворот и пошли по мокрой асфальтовой дорожке между высокими кустарниками и деревьями. Моросил весенний дождик, и молодые листья, как светляки, трепетали в лучах электрических фонарей. Мигай громко и вдохновенно рассказывал, как ему удалось наблюдать в пузырьковой камере треки К-мезонов и процесс рождения резонансных частиц. Самозванцев хвастался своим квантовым генератором, для которого все необходимое можно купить в любой аптеке, а Федя назвал их «чижиками», потому что их штучки не шли ни в какое сравнение с его универсальной машиной, которая вчера обыграла его в шахматы. На мгновение мы остановились. Дорожку переходили два санитара с носилками, закрытыми простыней.

– Этому до форточки наши генераторы и резонансные частицы, – вздохнул Мигай. – Там, наверное, морг…

Мы посмотрели на невысокое здание с колоннами. На сером фронтоне четко выступал барельеф, изображавший борьбу римских воинов с галлами.

– Все-таки унизительно в конце концов попасть в это заведение, – заметил Ляля.

До здания нейрохирургического отделения мы дошли молча.

Алик Монин встретил нас растерянно и смущенно. На нем был незастегнутый халат, в руках он вертел карандаш, который мешал ему пожать наши руки.

– Слушай, ты совсем доктор… Я имею в виду – лекарь! рявкнул Мигай.

Уточнение было совсем некстати. На стыке двух наук – медицины и физики – титул «доктор» звучит очень двусмысленно. Алик совсем стушевался. Мы пошли за ним по затемненному коридору. Он только шептал:

– Теперь сюда, мальчики. Сюда. Наверх. Направо…

– Громко говорить не полагается, – назидательно сказал Федя, обращаясь к басистому Мигаю.

В небольшом кабинете, освещенном настольной лампой, мы расселись вокруг письменного стола. Федя вытащил из карманов две бутылки цинандали и торжественно поставил перед смущенным Мониным.

– Ух вы, черти полосатые! – воскликнул он. – С «капустника»?

– Точно. Болтали о Фарадее, вспомнили тебя. Ты чего прячешься?

– Да нет, что вы… Я сейчас…

Алик скрылся в коридоре, и мы принялись рассматривать кабинет дежурного врача. Ничего особенного. Шкафы вдоль стен, забитые бумагами, наверно – историями болезней, сбоку какой-то прибор, у раковины столик со склянками. И письменный стол.

Федя взял со стола книжку и шепотом прочитал:

– «Электросон». Физика заползает и сюда.

– Не хотел бы я заниматься физикой здесь… – невнятно пробормотал Самозванцев. – Физика – и морг по соседству. Как-то не вяжется…

– Может быть, физика когда-нибудь посодействует закрытию этой нерентабельной организации.

Алик вошел бесшумно, неся целую охапку химических мензурок самых различных размеров.

– Случай, когда размер сосуда не имеет значения, – сказал членкор. – Все с делениями.

Разлили.

– За двадцать пять лет…

– За двадцать пять лет…

Потом выпили за здоровье друг друга. Теперь этот тост стал почти необходим.

– Рассказывай, что ты здесь делаешь?

Алик пожал плечами.

– Всякую всячину. Вожусь с больными…

– Ты и впрямь научился лечить?

– Что вы! Конечно, нет. Я на диагностике…

– Это?..

– Это значит – помогаю нейрохирургам.

– У вас оперируют мозг?

– Бывает и такое. Но чаще всего операции, связанные с травмами нервных путей.

– Интересно?

– Бывает интересно…

– А исследованиями можно заниматься?

– У нас что ни больной, то исследование.

– Ужасно люблю рассказы об интересных больных! Расскажи что-нибудь, Алик. Какой-нибудь экстравагантный случай.

Мигай выпил еще и придвинул свой стул поближе к письменному столу. Алик нервным движением руки поправил очки в тонкой металлической оправе.

– Меня больше всего интересуют случаи потери памяти в связи с различными заболеваниями…

– Как это «потеря памяти»?

– У одних полная потеря, у других – частичная.

– Недавно я прочитал работу Маккалоха «Робот без памяти», – сказал Федя.

– Я тоже читал эту работу. Чепуха. То, что получил Маккалох на основе математической логики, совершенно неприменимо к людям, потерявшим память. Их поведение куда сложнее…

– Я всегда задумывался над тем, где она помещается, эта память, – сказал Федя.

Алик оживился:

– Вот именно, где? Можно с большой достоверностью сказать, что в мозгу нет специального центра памяти.

– Может быть, в каких-нибудь молекулах…

– Вряд ли, – заметил Алик. – Память слишком устойчива, чтобы быть записанной на молекулярном уровне. В результате непрерывного обмена веществ молекулы все время обновляются…

Мы задумались. Когда говоришь с Мониным, вещи, которые кажутся простыми, вдруг начинают выглядеть чудовищно сложными и запутанными.

– Что это за машина? – спросил Мигай, приподняв чехол над небольшим столом.

– Это старая модель электроэнцефалографа.