М Емцев - Море Дирака

• Название: Море Дирака
• Автор: М Емцев
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Давай, давай.

- Значит, так, - Черныш подумал. - Я утверждаю, что в Институте криминалистики произошла кража... исчезновение следственных материалов.

- Ты понимаешь, что ты говоришь? - тихо спросил Захаров.

- Погоди, - остановил его Гладунов. - Ты сказал кража, потом исчезновение. Как понимать это?

- Я пошутил, - быстро поправился Черныш. - Речь идет об исчезновении. Только об одном исчезновении.

- Так. - Гладунов прищурился. - О каких материалах идет речь?

Скрывая улыбку, Черныш опустил голову, потом ответил:

- Прошу учесть: я целую неделю отсутствовал и только сейчас первый раз за все это время пришел в институт.

- Учтем. О каких документах идет речь?

- Я говорю о золотых часиках швейцарской фирмы, которые были изъяты из комиссионных магазинов по делу о фальшивых деньгах.

Захаров шагнул вперед и протянул Гладунову ключ.

- Проверьте!

У Гладунова лицо моментально сделалось серым и скучным.

- Вообще-то, - нехотя протянул он, - у нас по таким вопросам существует специальная комиссия, но все же... Ну, хорошо, откройте сейф!

Захаров шагнул вперед деревянно и напряженно, вставил ключ и попытался повернуть. Послышался скрип, но ключ не проворачивался. Анатолий Павлович быстро потерял свою скованность, ожесточенно силясь провернуть ключ.

- Заело что-то, - пробормотал он. Лицо его покраснело от натуги.

Все кинулись помогать. Владевшее ими напряжение исчезло во взаимных столкновениях, толчках, ободрениях и пренебрежительных оценках чужой силы и ловкости.

Гладунов позвонил и вызвал слесаря с электродрелью. Через несколько минут замок был рассверлен. Но никто из присутствующих не решался взяться за ручку сейфа. Сосредоточенно смотрели на металлические опилки, серой горкой пепла усеявшие пол, на израненную дверцу сейфа и молчали.

Черныш молчал, потому что не должен был касаться ручки сейфа.

Захаров молчал, потому что очень не любил новых неожиданных дел и ощущений. Даже когда его жена меняла старое платье на новое, он испытывал скрытую горечь и раздражение. Он отлично видел, что жене идет новое платье, что она лучше в новом, но ничего не мог с собой поделать. Новое вызывало в нем страх.

И еще Захаров молчал, потому что было задето его самолюбие, а это всегда сковывает.

Игру вел Черныш, и оставалось только дожидаться момента, когда его, Захарова, позовут на сцену.

А Гладунов ждал. Сейчас откроют эту дверцу, и в комнату войдет новая жизнь. Какая она, неизвестно. Хорошая, плохая, трудно сказать, но она будет обязательно иной. И они все тоже станут под стать ей, она их обязательно изменит. И он, Гладунов, будет уже не тем, каким был перед вскрытием сейфа и ждал, когда кто-нибудь решится повернуть ручку. Он станет чуть-чуть другим, а может быть, совсем другим. Одним словом, это будет уже Гладунов у открытого сейфа. Он будет что-то знать, и это что-то позволит ему судить людей, вмешиваться в их жизнь. И в его жизнь оно тоже будет вмешиваться, повелевать, указывать, требовать.

А вдруг ничто и не изменится?

- Открывай! - скомандовал он, и Захаров распахнул дверцу сейфа.

В сейфе чернела пустота. Захаров отшатнулся и побледнел.

Внутренность сейфа была черной и покореженной. Темно-синяя краска собралась на стенках в гармошки, повисла рваными клочьями. На задней крышке ящика, словно зарево, горело большое оранжевое пятно.

- Смотрите, следы! - возбужденно прошептал Захаров, указывая на дно сейфа.

Черныш увидел две четкие черные тени. Полукружия часовых браслетов пересекались, словно змеиные кольца.

- Анатолий Павлович, все освидетельствовать и запротоколировать, понятно? - распорядился Гладунов. - Друзья, отойдите, пожалуйста, подальше. Нужно сфотографировать внутренность сейфа. Дело становится слишком серьезным. Я понимаю, что все это лишь вступление, - сказал Гладунов, обращаясь к Чернышу. - Вам, вероятно, известно кое-что еще?

- Немного, совсем немного, но все же... Но сначала я должен извиниться, что облек свое сообщение в столь глупую, торжественную форму...

- Ничего, это произвело определенное впечатление, - заметил Гладунов, и вы, наверное, этого и добивались?

- Да, я хотел остановить ваше внимание... - заметил Черныш. - Мне казалось...

- Понятно, - оборвал его Гладунов. - Так что же вам еще известно?

- Сейчас. Дело вот в чем. Вы обратили внимание, наверное, что в сейфе развивались высокие температуры. Обгорела краска, окислилось железо. Следы действия высокой температуры видны даже на стене. Только действие это кратковременное. Понятно? И хорошо, что Захаров не имеет привычки класть в сейф бумаг, чертежей, шляп. Потому пожар и не состоялся! Зато он произошел в одном комиссионном магазине. Там сгорела пара золотых часов - правда, сгорели не только часы, но все равно...

Гладунов пристально смотрел на Черныша.

- Что за чушь? - сказал он громовым голосом. - Как могут гореть часы, металл, стекло, минералы? Вы понимаете, что говорите? Ну, с комиссионным, где вы, очевидно, сегодня побывали, все понятно, это обычный прием воров: заметать следы огнем. Под эту лавочку там могли весь магазин растащить, не только какие-то жалкие часики. Но как, по-вашему, могли развиться высокие температуры в сейфе, в закрытом сейфе?

Черныш упрямо опустил голову.

- Вы мне опять не верите, Тихон Саввич, а я снова повторяю: здесь мы имеем дело с загадкой природы, с еще не постигнутой тайной материи...

- Ерунда, - оборвал его Гладунов. - Здесь мы имеем дело с очень ловким неразгаданным преступлением - и больше ничего.

- Как же, по-вашему, здесь возникли высокие температуры, уничтожившие деньги и испарившие золото?

- Нужно провести анализы стенок сейфа, - добавил Гладунов, обращаясь к Захарову. - Продолжайте, Григорий Ильич.

Пока Черныш развивал свои бредовые идеи о превращении материи в энергию, о страшном тепловом эффекте этой реакции, Гладунов думал о том, что все его предчувствия оправдались. Новое вошло в жизнь четверых. Оно уже заставило Захарова сесть за стол и с озабоченным видом исписывать страницы протокола.

Нет, но послушать этого фантазера, просто уши вянут... Какой вздор! Распад ядерный, распад радиоактивный... Все же он слишком молод, ох, как молодо-зелено! Ой-ой-ой! Сидят где-то отличные мастера своего дела и работают. Работают с выдумкой, на широкую ногу, рискованно. Нужно придумать, как бы их застукать. И все. Нужно извернуться и поймать их за руку. В этом вся задача. А Эйнштейн, Дирак и компания пусть остаются у физиков, они на них молятся, пусть себе молятся.

Черныш почувствовал, что говорит впустую, и замолк.

- Может, это и смешно, - сказал он, - во всяком случае, не только я так думаю. Немецкая книжка подтверждает мои слова.

Гладунов внимательно посмотрел на него.

- Хорошо, - сказал он, - посмотрим. Время покажет. А пока придется расследовать сей казус. Я сам займусь этим делом.

Он встал и вышел. Черныш увидел в дверях старую, усталую, сутулую спину. Затем она скрылась.

- Здорово, - сказал Захаров. Губы его дрожали.

10

Орт умер за пишущей машинкой. Но не работе над монографией были отданы последние секунды его жизни. Он составлял ответ на докладную записку, которую скорее следовало бы именовать клеветническим доносом.

Предшествовавшие этому моменту события развивались приблизительно так.

Иван Фомич ненавидел Орта рабской, завистливой ненавистью. Как ни странно, эта ненависть развилась из сознания, что всеми своими успехами он обязан только Орту. Все в Орте раздражало Ивана Фомича. Он не мог понять, почему Орт прощал ему и многим другим мелкие подлости и закулисные наветы. Орт легко мог бы сокрушить его, но почему-то не делал этого. Иван Фомич, в силу известной односторонности своей натуры, не допускал и мысли, что Орт мог просто царственно не замечать весьма далекой от науки деятельности некоторых сотрудников.

А Евгений Осипович торопился жить. Он знал, как мало времени отводит природа человеку на настоящее дело, и спешил сделать как можно больше. Он просто не позволял себе отвлекаться на пустяки. Постепенно у него выработалась привычка вообще не реагировать на все, что он считал посторонним. И это очень мешало в работе ему самому и всем честным, порядочным людям, которые его окружали. В такой обстановке терпимости, или, вернее, безразличия к нечистоплотным действиям, взросла ненависть Ивана Фомича.

Как укор, как личное оскорбление воспринимал он шумную, клокочущую деятельность Орта. Евгений Осипович легко переносил неудачи и, улыбаясь, выходил из таких передряг, которые другим стоили не только здоровья, но и оптимизма. И то, что Орт был не просто талантливый ученый и великолепный организатор, но и стойкий, всегда бодро настроенный человек, часто выручало его вопреки самым мрачным прогнозам недругов.

Недругов было немало, но еще больше было друзей. Преданных, прочно покоренных обаянием Орта, сохранившего детское, удивленное восприятие мира.