Олег Верещагин - Мы живём на границе

• Название: Мы живём на границе
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Современная проза

Одна довольно известная писательница, которой я имел глупость отослать эту рукопись, тут же забрызгала меня ядовито-либеральной слюной: мол, как я смел живописать нагаечников и сатрапов и оболгать честнейших борцов за свободу Ичкерии?! Я же хочу спросить:

ДО КАКИХ ПОР ЛЮДЕЙ, ПО КРОХАМ СОБИРАВШИХ ДЕРЖАВУ И БЕСПОЩАДНО КАРАВШИХ ЕЁ ВРАГОВ, МЫ БУДЕМ ОБЗЫВАТЬ ПАЛАЧАМИ, А ИНДИВИДОВ, РАЗВАЛИВШИХ СТРАНУ И ПУСТИВШИХ НА ВЕТЕР ТРУДЫ ЦЕЛЫХ ПОКОЛЕНИЙ, ИМЕНОВАТЬ РЕФОРМАТОРАМИ?!

Вообще-то это спросил военный историк Юрий Каторин, но мне это тоже интересно… А книжка, которая перед вами – про казаков (точнее – про казачат…). Не сердитесь, господа казаки, если что не так. Земной поклон вам!

---

– Она кувшин прет, – Володька приставил ладони шалашиком к бровям. – О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?

– Нам? – хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. – Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не "нам".

– Хочешь научиться летать за три секунды? – спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.

Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага – Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.

Ну их всех на фик. На фик.

– Мальчишки! Квасу хотите?

– Не, не хотим! – ответил воплем на вопль Мирослав. – Мы не хотим, а Сергей хочет, подымайся!

Любка, держа на плече здоровенный запотевший кувшин из дымчатого отекла, подняла загорелое лицо и презрительно сдула со лба прядь волос, обведя медленным взглядом четыре веселых физиономии и пять пар рыжих от ржавчины пяток. Хмыкнула и "без рук" взлетела по приставной лестнице.

– О, – сказал Мирослав.

– У, – сказал Петька.

– Эх… – вздохнул Володька.

– Сергей, хотите квасу? – поинтересовалась Любка.

– А? – хлопнул глазами Сергей, обводя взглядом товарищей, отвернувшихся во все стороны. – А, да, спасибо… конечно… Но и остальные тоже?

– Куда же их девать, – пожала плечами Любка, глядя, как Сергей пьет и передает кувшин Мирославу (Глеб сделал вид, что задремал). – Пойдете сегодня на дискотеку в парк?

– Пойдем! – оживился Мирослав, сунув кувшин Володьке (квас плеснул ему на коленки, и он удовлетворенно заурчал). Любка наградила его испепеляющим взглядом:

– Тебя кто звал?

– Ну, ты же сказала "пойдете", – "растерялся" Мирослав. – Ой, это ты так Бокса – во "множественном монархическом?![38] Прости, не догадался! Простите, Ваше Высочество! – серб гулко ткнулся лбом в железо. – Ручькю разрешите поцеловать? – он начал ловить ладонь Сергея.

– Заткнись ради Христа, ~ попросил Глеб, не открывая глаз.

– Придурки, – вздохнула Любка, отобрала у Петьки кувшин и спорхнула вниз крикнув: – Сергей, в восемь у входа в парк!

– Обязательно! – гаркнул Мирослав, опасно наклоняясь вниз. – Ой! – в лоб ему угодила галька, брошенная Любкой.

– Хватит дурковать, – Глеб сел. – Дочищаем и пошли мыться. Нам что, весь день на крыше куковать?

– Ку-ку, – согласился Серб, подхватывая щетку…

…В армии Югославии отец Мирослава, Драгутин, был инженером – и тут работал в станичном акционерно-кооперативном обществе инженером, а главное – дома устроил множество мелких приспособлений, облегчавших жизнь. Бели честно, Глеб побаивался Драгутина Микича. Он был высокий, худой, словно опаленный огнем, молчаливый и суровый. Потерять дом, страну, двух детей, Знать, что жена больше никогда не сможет родить – это вам не шутки… Как-то Серб во время откровенного ночного разговора сказал, что мать пытали хорваты. Она осталась жива, ее даже спасли – но рожать детей Светлана Костовна Микич больше не могла. "Понимаешь, – шептал Серб тогда, – у них было трое. А остался я – один…" Глеб понимал, но Драгутин его все равно пугал даже сейчас, когда Глеб вырос. А вот душ был отличный. Воду в нет не надо было таскать ведрами или даже тянуть шланг от колонки – стоял ручной насос, система труб; поработал минут пять, и бак полный. Мальчишки потратили весь бак, накачали новый, и Мирослав, пробравшись к выходу, открыл вентиль на всю, после чего из душевой послышались вопли и угрозы…

…– Ты на дискотеку пойдешь? – спросил Глеба Сергей. Они пообедали и поджидали остальных на веранде летнего кафе, поедая мороженое. Глеб помотал головой: – Глебыч, брось. Я не виноват, что ей нравлюсь. Мне она – нет, девчонка и девчонка…

– Ну и дурак, – Глеб с досады вылизал чашечку под изумленным взглядом официантки. – Не пойду я на дискотеку, не хочу… – и, чтобы не обижать Сергея, сказал: – Правда – не хочу. Я в школу пойду, наш трудовик с ребятами планер заканчивают, а я не был ни разу… почти.

– Ну ладно… – Сергей пожал плечами. Он не увидел ничего странного в желании Глеба отправиться в школу в конце июня – там круглый год работали с дюжину кружков и секций, там же располагался штаб Отдельной Учебной Сотни, где постоянно кто-то отирался по делу и без дела. Функционировал молодежный театр, ансамбль казачьей песни и пляски, и вообще школа соперничала с Домом Культуры, располагавшимся в парке. Сергей это знал. – Ну а на пруды ты пойдешь? Вон Серб и остальные идут.

– На пруды пойду, – кивнул Глеб. И, помедлив, осторожно спросил: – Бокс… ты не помнишь, что тебе снится?

– Нет, – Сергей покачал головой. – Я, наверное, ору во сне?

Глеб промолчал.

2.

Планер еще не заканчивали, конечно. Расставив прямые крылья, он лежал посреди школьного двора, и возле него деловито суетился Анатолий Палыыч, школьный трудовик, в окружении ватаги добровольных помощников. Вся школа знала, что "Опалыч" мечтал стать летчиком, но не стал по причине чего-то там со здоровьем. Во времена СССР он вел занятия в планерном клубе где-то в Ставрополе, и вот уже год возрождал планерный спорт в станице. Он признавался открыто, что "содрал" чертежи планера с германских "хортен-4" "летающих крыльев", выпускавшихся еще до Второй Мировой. Предполагалось, что, если планер полетит нормально, то будут созданы еще полдесятка, и планерный клуб оформится официально. Желающих помочь (с эгоистичной перспективой потом "полетать") хватало – вот и сейчас при свете прожектора, уже начинало слегка темнеть, на площадке были заняты делом два десятка человек. Глеб почувствовал себя глупо: он не был тут не "почти" ни разу, а просто – ни разу, да и планерный спорт его не увлекал. По этому он просто присел на какой-то ящик возле спуска в котельную и стал наблюдать. До площадки долетала музыка из парка, с танцплощадки – что-то развеселое и нераспознаваемое .

Глеб не помнил, сколько он так просидел, думая ни о чем. Настроение было… нет, его вообще не было, а наблюдение за рабочей суетой успокаивало. Он даже не сразу сообразил, что на площадке началась какая-то "не такая" суета… и очнулся только когда увидел, как почти все мальчишки бегут к воротам. Кто-то кричал: "Напрямки, напрямки, через забор!" Глеб крикнул, вскакивая:

– Э, чего такое?!

– Драка в парке! – крикнул Костька Бряндин. – Глебыч, наших бьют!..

…Первое, что бросилось в глаза Глебу – два автобуса на боковой аллее. Они стояли в темноте, и только в кабинах вспыхивали огоньки сигарет; фары потушены, в салонах огней нет. Но задуматься над этим мальчишка не успел. Музыка все еще гремела рваным пульсом, но ее заглушали визг девчонок, крики и мат. Вот прорвалось хоровое визгливое: "Аллаааакбааарр!!!" – и буквально под ноги Глебу выкатился казачонок, не поймешь, кто. Лицо и руки мальчишки, которыми он закрывался, были в крови, трое ребят в одинаковых рубашках, джинсах и кроссовках, что-то выхаркивая, били его ногами.

Глеб с ходу заехал одному пинком между ног, добавил коленом в смуглое, оскаленное лицо, вдогон врезал ногой в плечо и уклонился от удара второго – на пальцах у того смутно блеснула рамка кастета… Серб, выскочивший откуда-то сбоку, кинул третьего в забор, Глеб снова уклонился от кастета и повыше заломил, захватив, руку, ощутив, как хрустнул сустав. А дальше понеслась круговерть. Дралась на танцплощадке и в аллее рядом. Слышались злые выкрики: "Аллах акбар!" и "Русских мочи!" Нападавшие были крепкими ребятами лет но 14-16, их было много и они действовали со звериной спайкой и жестокостью, но, едва исчез численный перевес двое-трое на одного (казачата продолжали подбегать – вызванные кем-то или просто привлеченные шумом, у многих в руках были нагайки, палки, арматурные прутья), как запал у них исчез; они начали разбегаться, просачиваясь в сторону темноту аллеи, где внезапно вспыхнули лучи мощных фар, заурчали моторы. Уже выли сирены милицейских машин, кто-то запустил камнем в стекло выруливающего из аллеи автобуса; кто-то жалобно кричал: "А-а, брат, брат, не надо-о!", – а в ответ слышались матерные выкрики… Глеб столкнулся с Сергеем – тот смеялся, хотя лицо было в крови из двух хар-роших ссадин. Рядом с ним держалась Любка, вооруженная стойкой от микрофона.

– Потанцевал? – спросил Глеб. Сергей кивнул:

– Вовремя вы… Я гляжу - какие-то чужие просачиваются, больше, больше… Я у Димки спрашиваю:"А это кто такие?!" А он и ответить не успел – понеслось…

– Их на автобусах привезли, две штуки в аллее стояли, – Глеб оглядывался: – Дрюнич, ты чего?!

Андрюшку Гомеля поддерживали двое, он зажимал левый бок и кривился:

– Ножом полоснули…

– Ножом?! Кто?! – Глеб сжал разбитые кулаки.

– Вон валяется… ойа, больно, куда лезешь?!

Около эстрады лежал, слабо копошась и сжимая разбитую голову, один из нападавших. Неизвестно, что учудили бы казачата (по закоулкам продолжали азартно охаживать чем попадя отставших налетчиков), но на площадку начали проникать милиционеры. Впереди офицер орал на сержанта, растерянно разводившего руками: