Льюис Синклер - Элмер Гентри

• Название: Элмер Гентри
• Автор: Льюис Синклер
• Жанр: Классическая проза

Льюис (Lewis) Синклер (7.2.1885, Сок-Сентр, Миннесота, - 10.1.1951, Рим), американский писатель. Сын врача. Первые романы Л. не имели особого успеха. Широкое признание в США и Европе ему принёс роман «Главная улица» (1920), в котором показаны застой и консерватизм провинциального захолустья. Бэббит, главный герой следующего одноимённого романа (1922), - классический тип обывателя и дельца. В романе «Эроусмит» (1925; совместно с П. де Крайфом) талантливый врач и исследователь сталкивается со стяжателями в области науки и медицины. Критикуя «долларовую цивилизацию», Л. проявлял непоследовательность (роман «Додсворт», 1929). В 30-40-е годы сатира Л. приобретает политическую направленность. В утопическом остросатирическом романе-памфлете «У нас это невозможно» (1935) Л. провидел некоторые черты позднейшей политической реакции в США. Однако, осуждая фашизм, Л. не был свободен от страха перед опасностью «слева» (роман «Блудные родители», 1938). В годы 2-й мировой войны 1939-45 Л. переживает творческий подъём (сценарий «Буря на Западе», 1943, совместно с Д.Шейри, роман «Гидеон Плениш», 1943). Наряду с острокритическими произведениями Л. создал ряд слабых, слащаво-сентиментальных романов («Богоискатель», 1949, «Мир так широк», 1951). Нобелевская премия (1930).

---

Бороны, грабли, сеялки, красные плуги, зеленые фургоны, каталоги, книги заказов; конторы, отделенные стеклянной перегородкой от полутемных складов; на высоких табуретках за высокими конторками - торговые агенты в жилетках, без пиджаков; бар на углу; душные маленькие гостиницы, закусочные; ожидание поездов по ночам на заплеванных вокзалах узловых станций, мучительная боль в спине от жестких брусчатых скамеек; поезда, поезда, поезда; расписания, радостные возвращения в штаб-квартиру в Денвере; попойка, театр - и служба в большой церкви…

Он щеголял в клетчатом костюме, рыжем котелке и полосатых носках; носил массивный золотой перстень с опалом и змейками - тот самый, купленный еще давным-давно, - и галстуки в цветочек, и жилеты (он называл их "фантази") - желтые в красную крапинку, зеленые в белую полоску, шелковые или - какая смелость! - замшевые.

Он пережил ряд мимолетных любовных увлечений; ни одно из них не оказалось достаточно глубоким, чтобы вскоре не угаснуть.

На службе дела его подвигались недурно. Язык у него был подвешен отлично, он умел великолепно пожимать руки; на его слово чаще всего можно было положиться, прейскуранты он почти все помнил наизусть и всегда знал свеженькие скабрезные анекдоты.

В Денверской главной конторе он пользовался популярностью среди "ребят". Его коронным номером, неизменно вызывавшим общий восторг, оставались пародии на проповеди. Ни для кого не было тайной, что он в свое время учился, готовясь стать священником, но затем нашел в себе мужество призвать, что "это не подходящее занятие для здорового малого с хорошими кулаками", и заявил профессорам, что "с него довольно". Словом, превосходный молодой человек, подающий большие надежды и в недалеком будущем, вероятно, коммерческий директор одного из отделений фирмы.

Несмотря на довольно беспутный образ жизни, Элмер продолжал заниматься спортом, чтобы сохранить втянутый живот и прямые плечи. Насмешливое замечание старосты Бейнса о том, что он здорово размяк, задело его за живое, и каждое утро у себя в номере он по четверть часа сосредоточенно проделывал гимнастические упражнения, а по вечерам либо занимался боксом, либо играл в кегли в спортивных залах ХАМЛ. В городах побольше он торжественно и подолгу плавал взад и вперед в бассейнах, похожий на большую белую морскую свинью. Он чувствовал себя здоровым и полным сил, как некогда в Тервиллингер-колледже.

И все же Элмер не был вполне счастлив.

Он был рад, что избавился от строгих правил семинарии, от чувства вины, которое в студенческие дни неизбежно мучило его после каждого очередного кутежа в Монарке, - избавился от обязанности выслушивать непонятные споры Гарри Зенза с Фрэнком Шаллардом. Но в то же время ему многого и недоставало. Ему хотелось, как прежде, вести за собой церковный хор, услышать звуки старых гимнов, слышать собственный голос, хотелось вновь околдовать толпу своей проповедью и насладиться сознанием своей власти. Каждое воскресенье (не считая тех, когда он назначал свидание какой-нибудь официантке или горничной) он отправлялся вечером в ближайшую евангелическую церковь и наслаждался, критикуя проповедь с точки зрения профессионала.

"Эх, и заткнул бы я за пояс этого простака! Писание писанием, но вверни он парочку примеров из литературы да выругай покрепче владельцев пивных - вот тогда бы всех пробрало!"

Пел он так громогласно, что, хоть от него попахивало табаком и виски, пасторы всегда особенно горячо трясли ему руку, приговаривая: "Рады были видеть вас сегодня с нами, брат".

Когда ему случалось попадать в большие и преуспевающие церкви, в нем просыпалась тоска о былом, желание снова читать проповеди, его так и подмывало взбежать на кафедру, столкнуть с нее пастора и заговорить вместо него, а не сидеть где-то позади в тиши и забвении, как будто он всего-навсего обыкновенный мирянин. "Вот удивились бы эти чурбаны, если бы узнали, кто я такой", - раздумывал он.

После таких переживаний было досадно толковать в понедельник утром с нудным торговым агентом о скидках на навозоразбрасыватели; противно торчать в заставленном плевательницами вестибюле гостиницы, дожидаясь, когда пора будет ехать на вокзал. Ведь в это время он мог бы сидеть в шикарной церковной конторе, окруженный мудрыми книгами, отдавать распоряжения хорошеньким секретаршам, велеречиво поучать пришедших за советом и помощью грешников. Правда, его отчасти - но лишь отчасти, утешала возможность открыто войти в пивную и гаркнуть: "Виски, Билл!"

Как-то воскресным вечером в небольшом городке Западного Канзаса он набрел на запущенную церковку и прочел на дверях объявление:

"Сегодня утром: "Смысл искупления".

Вечером: "Верно ли, что танцы - от лукавого".

Первая Баптистская Церковь.

Пастор - препод. Эдвард Фислингер, бакк. иск. бакк. богосл.".

"Ах ты, черт! - вздохнул Элмер. - Эдди Фислингер! Как раз по нему дыра! Много он понимает, этот чурбан, в смысле искупления да и в других догмах! О танцах, туда же, берется судить! Побывал бы разок со мной в Денвере да отколол бы коленце-другое в танцзале Билли Портиферо - вот тогда бы знал, что выдать! Фислингер… Наверное, тот самый! Сяду, пожалуй, в переднем ряду - испорчу ему все представление".

Церковь Эдди Фислингера была восьмиугольной формы. В одном углу стояла кафедра, что почему-то наводило на странные и неясные мысли о доктрине предопределения. Стены были окрашены в ярко-желтый цвет и увешаны множеством плакатов. "Не отвернись от господа", "Что уготовил ты себе в мире ином?" и "В глазах господа житейская мудрость - безумие!". Вывешенный подле кафедры журнал воскресной школы сообщал, что посещаемость возросла: сорок два ученика сегодня по сравнению с тридцатью девятью в прошлое воскресенье; сборы - восемьдесят девять центов (в прошлое воскресенье - всего семьдесят семь).

На каменщика в чистом воротничке, исполняющего обязанности привратника, произвел должное впечатление клетчатый костюм и накрахмаленная, в красную крапинку рубашка: Элмера усадили на переднюю скамью.

Увидев с кафедры Элмера, Эдди, как того и требовалось, зарделся до ушей, хотел было поклониться, но вовремя удержался, возвел очи к небесам и попытался изобразить на лице снисходительную улыбку. В начале проповеди он нервничал, но затем, воспрянув духом, решив, видимо, что его кампания против греха, носившая доселе характер чисто абстрактный (поскольку паства его была вопиюще добродетельна), на этот раз обрела реальное звучание. Он прочувствованно и по-беличьи взирал сверху на Элмера, а сущность его речей сводилась к тому, что Элмеру, пожалуй, лучше всего сейчас же отправиться прямым сообщением в преисподнюю - и дело с концом. Впрочем, потом он немножко смягчился, выразив надежду на то, что господь, вероятно, даже Элмеру Гентри даст возможность спастись, при условии, что означенный Гентри перестанет пить, курить, богохульствовать и носить клетчатые костюмы (Эдди, правда, не называл Элмера по имени, но его ядовитые взгляды были достаточно красноречивы).

Элмер сначала злился, потом принял подчеркнуто невинный вид, а потом заскучал. Он оглядел церковь, пересчитал присутствующих - их было двадцать семь, не считая Эдди и его жены (не могло быть сомнения, что молодая особа, с обожанием взирающая на проповедника с передней скамьи, - подруга жизни Эдди). Худая, как щепка, больно смотреть, мешковатое платье домашнего пошива, словом, типичная жена священника.

К концу проповеди Элмеру уже стало просто жаль Эдди. Заключительный гимн "Он лилия долины" он пропел с елейным изяществом, загремел мощным "аллилуйя" и подождал Эдди, чтобы пожать ему руку в знак того, что не сердится.

- Так-так! - протянули оба разом. - Как же тебя занесло в эти края?

А Эдди добавил:

- Погоди, пока все разойдутся! Надо же нам хорошенько поболтать с тобой, как прежде бывало, а, старина?

Направляясь вместе с Фислингерами к пасторскому дому, стоявшему за квартал от церкви, беседуя с ними в их гостиной, Элмер думал, что хорошо бы снова стать священиком, отнять у Эдди место и повести дело мастерски, с толком. В то же время его поразила угнетающе убогая обстановка, в которой протекала жизнь Эдди. Как ни невзрачны были номера плохоньких гостиниц, в которых ему приходилось останавливаться, в них по крайней мере не совали нос назойливые прихожане, а роскошью эти номера ничуть не уступали гостиной Фислингеров с пятнами на протекающем потолке, голым сосновым полом, колченогими стульями и стойким запахом пеленок. Женившись всего два года назад, Эдди успел уже обзавестись двумя отпрысками, вид которых сразу же наводил на мысль о непорочном зачатии. Кроме того, в доме имелась еще и убийственно бесцветная свояченица, которая присматривала за детьми в то время, когда родители были заняты в церкви.

Элмеру хотелось курить, но при всей своей осведомленности по части вечных таинств он не мог решить, го занятнее: закурить и посмотреть, как Эдди будет злиться, или воздержаться и заслужить его благоволение?