Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить

• Название: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить
• Автор: Петр Михин
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17638-1

Автор книги Петр Алексеевич Михин прошел войну от Ржева до Праги, а затем еще не одну сотню километров по Монголии и Китаю. У него есть свой ответ на вопрос, что самое страшное на войне — это не выход из окружения и не ночной поиск «языка», даже не кинжальный огонь и не рукопашная схватка. Самое страшное на войне — это когда тебя долгое время не убивают, когда в двадцать лет на исходе все твои физические и моральные силы, когда под кадыком нестерпимо печет и мутит, когда ты готов взвыть волком, в беспамятстве рухнуть на дно окопа или в диком безумии броситься на рожон. Ты настолько устал воевать, что больше нет никаких твоих сил. Иные молят, чтобы их ранило. Но когда на твоих глазах пулеметная очередь выворачивает наружу печень или превращает в кровавую маску лицо, а осколки отрывают руки и ноги, такое желание как-то стихает.

---

Сорок лет не могу забыть ту огненную скачку, и сегодня — пишу, а буквы скачут и сами собой меняются местами. А ведь длилась та скачка всего полминуты, может, сорок секунд — не более! Но нам эти секунды казались нескончаемой вечностью!

Позже, анализируя случившееся, я понял, почему пули не попадали в нас. В наступивших сумерках немец плохо видел мушку и наводил пулемет на коней и наши с ездовым головы не по мушке, а по огненной трассе своих пуль. Вершина светящейся траектории виделась ему на брюхе правой лошади, но сами пули в хвосте трассы опускались вниз и проскакивали под животами коней. Рука у фашиста была твердая, и он точно удерживал вершинку огненной траектории на животах лошадей и на наших головах, хотя мы неслись по дороге во весь опор. Но, к его удивлению, целей не поражал. Озверев от неудачи, фашист рубанул по моему туловищу — и опять не достиг цели.

Какие же добрые силы отводили от нас пули? Этими силами были ураганный попутный ветер и сила тяжести. Сильнейший ветер дул нам в спину по низине хребта. Пули на излете, за вершиной траектории, сносились на каких-то пять сантиметров вперед-вниз от наших голов. Немец этого не учел. И мы остались живы. А немец-пулеметчик посчитал нас, наверное, не иначе как заколдованными — кого и пули не берут!

«Спасибо тебе, что выручил!»

12 февраля 88-тысячная группировка немцев, окруженная в Будапеште, была ликвидирована. А нас продолжали держать в обороне. Стоявшие против нас венгерские войска по приказу немцев каждый день атаковали наши позиции. Рано утром на моих глазах выставляют на окраине села пяток станковых пулеметов, ложатся в цепь и по команде вскакивают, чтобы бежать на нашу оборону в атаку. Делаю по ним артиллерийский напет, и они в дыму разрывов отползают в деревню. Если бы они добежали до нашей опушки леса, то беспрепятственно пошли бы в глубь нашей обороны, биться с ними у нас было некому. У меня в домике лесника три связиста, и у комбата Морозова всего двое солдат, да еще перед домиком лежит боец с ручным пулеметом. Больше вправо и влево на видимость глаза никого нет.

Попробовав, лениво и безрезультатно, на нас наступать, венгры стали целыми подразделениями сдаваться в плен: идут к нам строем, с оружием, во главе офицер. У нас уже и сопровождать их в свой тыл некому, а они все переходят и переходят нейтралку. Вот идет очередной взвод венгров. Морозов сам выскакивает в окно и бежит к ним навстречу. Грубо отбирает автомат у офицера. Тот оскорблен, дает команду, солдаты окружают Морозова, хватают за руки, и все вместе ведут пленного комбата к себе в деревню. Я не растерялся: положил четыре снаряда перед венграми. Мощные разрывы бросили их на землю. Они поняли, что путь к себе им прегражден. Вскочили, построились, и уже Морозов ведет их в свой плен.

Разоружив и передав венгров своему конвойному, Морозов, бледный, как лист бумаги, вскочил обратно ко мне в окно и повалился без чувств на тахту.

Когда пришел в себя, крепко выругался и сказал:

— Ничего себе — в конце войны попасть в плен! Спасибо тебе, что выручил!

Девочка с простреленной ладошкой

Итак, германское наступление на советские войска в районе озера Балатон было остановлено. 16 марта мы перешли в наступление западнее Будапешта. С боями захватили города Бокод, Дад, Коч, Моча. Город Коч знаменит тем, что там впервые в мире появились кучера — ездовые, которые сидят на скамеечках в передке повозки.

То, о чем я хочу рассказать, случилось где-то между городками Дад и Коч, западнее Дуная. Стоял март сорок пятого. Было уже по-весеннему тепло, но дожди шли прохладные. Мы наступали вдоль магистрали, идущей на север. Слева от дороги стоял одинокий фермерский домик с дворовыми постройками. Немцы отступали стремительно; вслед за ними, не останавливаясь, быстро бежали и мы. Пробежали и мимо этого домика. Но через пару километров немцы заскочили в заранее оборудованные окопы и встретили нас огнем. Мы вынуждены были остановиться и залечь. Я приказал по телефону подтянуть поближе к нам все три батареи своего дивизиона. Гаубичная батарея остановилась как раз возле упомянутого мною домика. Там же расположился мой штаб с тылами и кухней. По всему было видно, что до следующего утра мы никуда не двинемся, нет у нас сил, чтобы сбить немцев.

Звонит старшина Макуха:

— Где ставить кухню управления дивизиона?

Я посоветовал укрыть кухню от дождя в том самом домике.

— В домике находиться невозможно, — отвечает старшина, — тут в сенях и комнатах полно обезображенных трупов.

— Убери их и занимай помещения! Что ты, впервые убитых видишь?!

— Я лучше под дождем, в затишке у задней стенки дома притулю кухню, а трупы трогать не буду. Вы не представляете, что тут делается.

Обстановка у нас на передовой окончательно прояснилась: немцы на ночь глядя дальше отступать не собирались — придется и нам с пехотой окапываться где залегли. Я решил сбегать в свои тылы посмотреть, что же это за трупы такие, что бывалый старшина боится их касаться. Явно какая-то диковина стряслась, да и старшину надо приструнить.

Домик этот находился глубоко в тылу у немцев, когда мы сбили их с очередного рубежа обороны. Было это ранним утром, и убегавшие от нас фашисты заглянуть в домик не успели. Скорее всего там поразбойничали вчера или сегодня ночью немецкие тыловики, наверное эсэсовцы.

Оставив за себя на наблюдательном пункте командира подручной батареи, я сначала отполз, потом короткими перебежками переместился в низину, а дальше пошел пешком во весь рост к злополучному домику. Подхожу к усадьбе, меня встречает старшина. Кухня дымится под дождем. На мокрой земле лежат продукты.

— Ну и чего ты тут мокнешь? Трупов испугался? — взыскательно говорю старшине.

— А вы сами посмотрите, — не сдается Макуха. Шустрый бывший колхозный бригадир, лет на десять старше меня, ему уже за тридцать, всякого повидал на своем веку, да и на войне не первый год, его трудно чем-то удивить.

Захожу в сени. Четыре по пояс обнаженных мужских трупа расшвыряны по полу. Средних лет и молодые мужчины в гражданских брюках сплошь изуродованы кинжалами, весь пол залит загустевшей и уже почерневшей кровью. В комнатах еще пять трупов в таком же состоянии. Да, подумал я, возиться в этом кровавом месиве никому не захочется.

Выходим во двор, берусь за ручку дощатой двери приземистого шалашика-погребца:

— Ну, а сюда-то ты мог сложить продукты, чтобы не мокли под дождем? — продолжаю начальственный напор, открывая шалашик.

Дверца распахнулась, и нашим глазам предстала еще более ужасающая картина. В полумраке мы увидели обнаженные колени лежавшей на спине изнасилованной женщины. Во лбу и оголенной груди зияло несколько пулевых ранений. Стремясь побыстрее избавиться от чудовищного зрелища, я быстро прикрыл дверцу. Но когда дверца почти закрылась, мне показалось, что за ней что-то шевельнулось. Я заглянул внутрь в сторону движения. От моей головы отшатнулось и спряталось в темноту угла детское тельце. Девочка лет двух сидела слева от матери, оттопырив в сторону повернутую вверх ладошку. Середина ее была темно-красной. Говоря успокаивающие ласковые слова, я попытался взять девочку на руки. Но она тут же стала пугливо и настойчиво прятаться, забиваясь все дальше в угол. Когда я все же вытащил девочку наружу, то увидел простреленную насквозь ладошку и застывший страх в ее широко открытых глазах. Значит, насильники расстреляли женщину и выстрелили в сидящего рядом ребенка. Видно, девочка успела ускользнуть за притолоку, и пуля попала в ладошку.

Поднял ребенка, держу на руках и не знаю, что с ним делать. Как, куда определить сироту? В домике нет ни одной живой души. И населенных пунктов поблизости нет. Городок Дад, в котором располагается штаб нашего полка, километрах в десяти позади нас. Пока перевязывал девочке ладошку, пришел посыльный из штаба полка. Помню его фамилию — Копейкин. Передал девочку на руки Копейкину и сказал:

— Девочку отнесешь в Дад, отдашь кому-нибудь из местных жителей.

— А если не возьмут?

— Посади на стол в каком-нибудь побогаче домике и уходи. Пусть они о ней заботятся, она же мадьярка. Нам, к сожалению, девать ее некуда.

На следующий день мы все же выбили немцев из траншеи. К счастью, на гаубичную батарею подвезли бризантные снаряды.

В ходе дальнейшего наступления мы освободили на той же трассе точно такой же домик, как недавно нами покинутый. В нем проживали две пожилые женщины. На моем плохом немецком я все же выяснил, кто проживал в том злополучном доме. Оказалось, там жил местный фермер с женой и маленькой дочкой. У него проживало несколько русских пленных. Как они попали к фермеру, старушки не знали. Но фермер кормил их, а они на него работали.

Так и осталось для нас загадкой, что за трагедия разыгралась той ночью, перед самым нашим приходом, в домике у дороги. Мы увидели лишь тела десяти зверски убитых и изуродованных людей и девочку с простреленной ладошкой.