Ариадна Громова - Мы одной крови — ты и я!

• Название: Мы одной крови — ты и я!
• Автор: Ариадна Громова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1967

Молодой учёный увлёкся гипнозом и решил испытать его на… собственном коте. Последствия оказались шокирующими: кот начал, как попугай, повторять внушённые ему слова на чистейшем русском языке. Пока хозяин со своими коллегами ломает голову над феноменом «говорящего кота», перед ними незаметно вырастает проблема куда более глобальная: этика опытов над животными, обращение с братьями нашими меньшими. Кухонные споры превращаются в реальный вопрос жизни и смерти, когда суеверная бабка решает убить «дьявольского» кота…

---

Но я опять отвлекся. Это ведь я уже позднее сообразил: и насчет убежища, и насчет «Вечерки», а тогда только в голове промелькнуло: Барс, Барри, «зверинец» Ивана Ивановича…

— Да что говорить, — продолжал Иван Иванович, — вовсе это не в традициях русского народа — жестокость. Наоборот, очень заметна в нашей истории жалостливость, доброта, склонность к милосердию, отходчивость — даже по отношению к врагам. Конечно, жестокие условия жизни порождали жестокость и к людям, и ко всему живому, но это уже было извращением, а не истинной сутью народной души. Помните, у Чехова в «Мужиках» есть коротенький и страшный разговор двух девочек? Городская девочка Саша окликает кошку, а деревенская говорит: «Она не слышит. Оглохла». — «Отчего?» — «Так. Побили». И горожанам героям повести, и читателю становится жутко: дохнуло атмосферой жестокости привычной, бессмысленной, никого не удивляющей и не возмущающей. Можно не любить активно животных, не держать их у себя. Но дурно обращаться с ними или мириться с тем, что другие дурно обращаются, — это уже признак моральной неполноценности.

Я тогда удивлялся — почему Роберт не уходит? Тоскливо оборачивается на дверь, а все сидит да сидит и, один против всех, лезет в спор, хоть и вяло. Вот и тут опять подал реплику:

— Послушать вас, так любовь к животным — это вроде гарантии порядочности.

— Ни капельки! — живо ответил Иван Иванович. — Это то же, что с детьми: негодяй может очень нежно любить детей, тем более своих, оставаясь негодяем, но порядочный человек не может бить и мучить детей, оставаясь при этом порядочным. Но насчет детей у нас есть законы и есть какие-то моральные нормы, и если они явно нарушаются, то обычно найдется человек, который личным вмешательством пустит в ход механизм юстиции.

— Тоже и с этим небезупречно, — сказал Виктор.

— Да, но в принципе тут вопрос ясен. Никто не может издать официального постановления, направленного против детей. А против животных и птиц — сколько угодно! Ну, и существует простор для всякого рода частной инициативы в этом вопросе: убивай, мучай, воруй, занимайся мелкой коммерцией, поскольку есть такие учреждения, которые любому гражданину, даже весьма несовершеннолетнему, охотно заплатят положенную сумму либо за живую кошку и собаку, либо за шкурку и где не подумают даже спросить — откуда он взял эту кошку или собаку и каким образом содрал с нее шкурку! В общем, все, что суровейшим образом должно осуждаться в любом мало-мальски прогрессивном обществе, а тем более в социалистическом, — в этой области не только дозволяется, но даже санкционируется. И вы, молодой человек, всерьез думаете, что это может способствовать или хотя бы существенно не вредить коммунистическому воспитанию молодежи, нормальному развитию общества?

Вопрос был обращен прямо к Роберту. Роберт опять снял очки, стал их протирать и с некоторым усилием начал:

— Наверное, вы в основном правы. Я вот сижу и думаю… Я действительно обо всем этом как-то не думал раньше. У меня даже такое впечатление, что вы тут собрались специально, чтобы меня просвещать!

Ну, у него-то улыбка была просто ослепительная, особенно когда он вот так, простодушно и обезоруживающе, улыбался, без всякой иронии, и его наивные, невидящие глаза тоже весело щурились.

Нет, недаром он мне так понравился сначала — отличный все же парень, по существу! Эх, так я его с тех пор и не повидал…

Когда Роберт это сказал, все заулыбались, а Славка радостно завопил:

— «Блаженство истины безмерно превосходит все радости», как сказал Будда!»

Он уж и до Будды добрался!» — подумал я с тихим ужасом.

Иван Иванович посмотрел на Славку так, будто впервые его заметил, и с отчетливой ноткой уважения спросил:

— А кстати: не помните ли вы изречение Будды о том, что все живое противится страданию? Я его в свое время не записал, а жаль…

Славка прижмурил глаза, покопался в памяти и уверенно продекламировал:

— «Все живое отвращается от страдания, все живое дорожит своей жизнью; пойми же самого себя в каждом живом существе — не убивай и не причиняй смерти!» Да я вам сейчас это запишу! — сказал он, видя, что Иван Иванович достает авторучку.

— Спасибо! Вот молодчина! — обрадовался Иван Иванович. — Ну и память же у вас!.. Да, так знаете, — обратился он к Роберту, — вы все же ошибаетесь, хотя с виду оно так: мы всё знаем, а вас просвещаем. Но на деле-то мы сами тут на ходу не то что учимся, но додумываем некоторые мысли… По крайней мере, я… Ну да, вот и вы тоже, — сказал он, заметив кивок Виктора. — Как я понимаю, тут большинство друг с другом незнакомо, а просто встретились единомышленники и обрадовались, что можно поговорить на самую свою заветную тему…

— «Свобода объявлять свои мысли составляет существенное право гражданина», как сказал Вольтер, — немедленно встрял Славка, не очень-то удачно, по-моему.

— Это новая для меня область знаний и представлений, новая система аргументации, и я сначала даже не принимал все это всерьез, считал вас всех чудаками, а потому, наверное, выглядел дурак дураком, — медленно, слегка морща лоб от усилия, говорил Роберт. — Понимаете, я, собственно, старался разобраться в себе и в своих представлениях о жизни, поэтому больше молчал, а если время от времени и говорил, то обычно первое, что в голову пришло, просто чтобы подзадорить вас, поддержать разговор. А вы, — он обратился ко мне, своим замечанием о телепатии попали в яблочко. Я как раз тогда старался честно сопоставить наши и ваши цели, наше и ваше положение, и мне казалось, что общего тут очень много…

— Ну, по вашему виду и по вашим репликам этого угадать нельзя было! — не утерпел я. — Мне, наоборот, казалось, что вам все это не по душе и вы ждете наиболее подходящий момент, чтобы встать и уйти.

Роберт хмыкнул и пробормотал, что внешность вообще обманчива, но что иногда он и вправду подумывал, не уйти ли, у него одна встреча была назначена…

После этой исповеди все как-то оживились и повеселели. Славка предложил чуточку выпить — он, конечно, успел заметить, что у меня в холодильнике стоит бутылка «Цинандали». Мы решили, что действительно: сколько можно хлебать кофе! Достал я вино, разлили мы его по бокалам, на семерых было явно маловато, но разговор сразу опять пошел интересный, и никому не захотелось жертвовать собой и бегать в «Гастроном», пока другие тут будут наслаждаться разговорами. Так мы и сидели с пустыми бокалами. Стемнело, я включил свет, небо за окнами стало фиолетово-синим, от прудов и зелени Зоопарка тянуло запахом влаги и свежестью. Лето уже началось, но жара и духота еще не мучили, и вообще это был очень какой-то хороший вечер по всем параметрам.

А говорили мы тогда в основном о будущем. О том, как можно решить в перспективе проблему мирного сосуществования человека с природой Земли. Это Виктор повернул так разговор. И все были, наверное, благодарны ему: уж слишком мучительно было говорить о жестокостях. А роль оппонента добровольно принял на себя Славка: он начал подзуживать Виктора явно из желания подурачиться, но за это ему попутно слегка всыпали.

— Ладно, попробуем сконструировать картину жизни в Эпоху Мирного Симбиоза лет примерно через сто, — весело и деловито говорил Виктор. — Конечно, тут надо сделать два допущения. Первое: за это время не будет в этой отрасли открытия, принципиально изменяющего все наши представления о вещах. Скорей всего, оно будет, и неплохо бы ему совершиться, а то мы тыкаемся, как слепые щенята. Но принципиально новые вещи угадать нельзя — иначе они не были бы принципиально новыми. Поэтому будем исходить лишь из того, что можно предугадать с достаточной вероятностью. Второе допущение: люди в основном разберутся за это время, что к чему и почему, и в сфере социологии, и в сфере морали. Ну, наметим хотя бы такое соотношение: тогдашний средний человек будет стоять примерно на уровне самых лучших, редкостно хороших и умных людей нашего времени.

— Легкое ли дело! — с сомнением заметил Иван Иванович. — Не слишком ли короткий срок вы наметили — по крайней мере, для решения моральных проблем?

— Согласен. Моральные проблемы полностью не будут решены к тому времени. То есть, конечно, речь идет о тех проблемах, которые нам известны сегодня и которые существуют очень давно, потому что в будущем наверняка возникнут иные проблемы, которых мы сейчас и предугадать не можем. Но все же будет создана надежная социальная база для их решения, для ликвидации моральных пережитков прошлого. В целом человечество будет жить по справедливости, как ему давно бы положено жить. Ну, без войн, без классовых и расовых конфликтов, без эксплуатации, — и, само собой, будет сыто, одето, обуто, всячески ухожено, перестанет опасаться всяких там эпидемий, инфарктов, инсультов, раков, а будет сплошная санитария, гигиена и профилактика на самом высоком уровне.