Александр Щёголев - Львиная охота

• Название: Львиная охота
• Автор: Александр Щёголев
• Издательство: Вече
• Жанр: Научная Фантастика
• ISBN: 5-94538-204-3

Прекрасен и светел мир будущего. Мир, в котором алчность стала новым именем дьявола, а хороших людей гораздо больше, чем плохих, в котором нравственность стала залогом телесного здоровья. Этот мир рождает героев со здоровой душой. И ничего, что здесь пока еще взрываются термитные мины, стреляют вакуум-арбалеты, а штурмовые операции проводятся в густонаселенном районе Европы. Тем более, если ушедшие на покой агенты спецслужб сохранили в себе дух отчаянной молодости…

---

— Вот это ваше последнее четверостишие… — продолжал я. — Страшно, что умные люди до сих пор так думают. Господи, храни нас от людей, которые не только хотят делать мир счастливым, но и знают, как! Страшнее всего, когда эти люди засучивают рукава.

Старик осмотрел свои оголенные руки и усмехнулся.

— Это, наверное, странно, но я думаю так же, — сказал он, опустив взгляд. — Плохие стихи, забудем про них. Если стихи понимаются только в социально-утопическом ключе, значит они плохие. Вы спрашивали, кто автор? Я, — закончил он смущенно.

— Почему, стихи мне понравились, — подбодрил я его. — А как их понимает автор?

— Спасибо вам. Мне кажется, мы с вами вкладываем в слова «мир», «счастье», «радость», что-то разное, — уклончиво ответил он.

— Давайте определимся, — весело предложил я. — Один мудрый человек написал, что радостей в жизни только три — Процесс, Результат и Признание…

— Фудзияма, — вдруг произнесла девушка, сладко щурясь на солнце. — Диалектическая триада. Классика.

— Вы читали? Чудесно. Этот же автор, кстати, то ли дополнил, то ли опроверг сам себя, заявив однажды, что на самом деле в жизни есть две радости: получать и отдавать, причем, одно без другого не имеет смысла. Мы получаем, чтобы отдать, и отдаем, чтобы получить.

— А вы сам что по этому поводу думаете? — улыбнулся старик.

Я сказал:

— Вообще, если взглянуть шире, ты испытываешь радость, только когда следуешь свойственным именно тебе инстинктам. У кого-то доминируют инстинкты самосохранения и продолжения рода, у кого-то — инстинкт исследования, инстинкт свободы, инстинкт альтруизма… и так далее. Так вот, разве нет во всем этом и счастья тоже? Почему вы противопоставляете одно другому? В конце концов, и счастье, и радость — всего лишь ощущения, положительные эмоции.

— Не совсем так, — сказал он мягко. — Множество — путь к единому. Цепи Кармы созданы из одного металла, сети Майи сплетены из одной нити, а океан Сансары исполнен одной влаги. Если есть жизнь, в ней есть всё, в том числе счастье. И в счастье есть всё: и радость, и здоровье, и отчаяние, и болезнь. Когда я слышу, что Мир создан Богом, я внутренне улыбаюсь невежде… Бог ничего не создавал — Он и есть Мир. И каждый из нас, и все мы — Бог. Познать это так же сложно, как рыбе в океане понять, что она родилась из океана, живет в океане и умрет в океане, став им. Мир наш — мир восприятия Бога. Ну а если мы действуем: телесно, чувственно или мысленно, — мы обособляемся от Бога, причем, не действием, а результатом, итогом, выводом. Пытаясь подражать Богу, мы плодим уродцев в виде религий и научных доктрин. Для описания Божественности мира — мира болезней и здоровья, — существует состояние равновесия усилий и результата, и это состояние должно быть сознательным. Своеобразная точка перелома.

— Сети Майи — это что-то из индейских культур? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

— Скорее из индийских. Майя в переводе с санскрита — реальность.

— Бывают же совпадения, — сказал я. — Честно говоря, доктор, в такие дебри я углубляться не рассчитывал.

— Доктор выступает против частных подходов к буддизму, — сообщила девушка непонятно кому. — И правильно делает.

Старик с нежностью дернул ее за сочное розовое ушко. Она потерлась щекой о его руку.

— Я поясню свою мысль, — сказал он мне. — Радость — это стабильность, продукт неизменности, прочности чего-то хорошего. Это линия, дуга. Ни результат, ни признание не появляются внезапно. А счастье — это миг, кризис, излом жизненно важных изменений. Это точка. Например, вы тридцать три года заболевали, пусть даже работали над своим выздоровлением, верили в выздоровление, но все-таки считали себя больным. И однажды в какую-то счастливую секунду осознали, что выздоравливаете. Это — точка равновесия. А здоровье — просто когда нет ни пути к болезни, ни пути к здоровью.

— Почему тридцать три года? — Я искренне удивился.

— Ну, тридцать четыре. На линии — бесконечное число точек. Хотя, зачем спорить, давайте снова спросим у Ружены. Ружена, что такое, по-вашему, счастье?

Девушка откинулась на локтях, скучая.

— Это только слово, — послала она в пространство. — Счастье — это желание счастья. Это Бог.

— Разве мы спорим? — сказал я. — Слово — это Бог, все правильно.

— Бог — это равновесие, — спокойно поправил меня главный врач. — И в горе есть свои точки счастья, и в досаде, и даже в безразличии.

Начало разговора было забыто: впрочем, разговор меня вообще не интересовал. Я провоцировал собеседника. Я ждал, когда шторки его дружелюбия приоткроются, чтобы подсмотреть, кто это, собственно, такой.

— То есть счастье — НЕ ощущение? — спросил я.

— Это точка познания различий, как их отсутствия. Человек, таким способом познавший разницу, становится другим, в некотором роде новым. Ведь значение пищи мы познаем лишь в ее отсутствие — голодая. Вот хотя бы те, к кому вернулось осознание здоровья… — Он жестом обвел лужайку, как полководец поле боя. — Вы думаете, эти люди всегда были такими… странноватыми на ваш взгляд?

Ладонь у него оказалась непропорционально крупной, крепко сбитой, натруженной. Такие ладони бывают у механиков или у мастеров карате.

— Ну, не знаю, — недоверчиво сказал я. — Вы сгущаете краски. Среди выздоровевших, по-моему, сколько угодно нормальных, то есть готовых снова обменять здоровье на черт знает что. На карьеру. На деньги, власть, славу.

— Значит, они не были счастливы, — возразил старик. — Они не познали разницу между здоровьем и нездоровьем.

— Хорошо, есть более сильная вещь, чем деньги, власть или слава. Это идеи. «Сделать мир счастливым», как вы изволили выразиться. Ради них уж точно жертвуют и здоровьем, и счастьем.

Он покачал головой.

— Нет, ради идеи жертвуют только деньгами, властью или славой, и делают это те люди, которые еще не знают разницу между здоровьем и нездоровьем. Остальные их подвиги трудно назвать жертвой.

— Ай-ай-ай! — воскликнул я. — Люди ради идей жертвуют не только здоровьем, но и жизнью. Как и ради детей, ради любимого человека, ради работы…

— Мы с вами говорим об обыденных обстоятельствах или об исключительных? — сказал он, улыбаясь. — Я думал, об обыденных. Отказ и обретение равны по сути, нам дано лишь право выбрать оценку происходящего. Внешние атрибуты жизни — вроде наших детей, наших возлюбленных или наших успехов по службе, — сами по себе они не значат ничего, если душа нездорова. А душа, не испытавшая счастья, безусловно нездорова. Здоровье души первично, вы согласны? Я ведь о чем пытаюсь сказать? Ты прав, только когда счастлив, другого пути показать свою правоту нет… Здоровье — не отсутствие болезни, а болезнь — не отсутствие здоровья. У здоровяков-спортсменов в моменты наивысших достижений давление, пульс, дыхание, биохимические изменения в крови — отличны от нормы более, чем у любого смертника в последний миг жизни. Это параметры болезни, но спортсмены-то здоровы! Или наоборот: болезненные состояния позволяли творить чудеса выносливости, взрывной силы и скорости. И болезнь, и здоровье — самостоятельные и независимые понятия. Их смешивает невежественный ум…

Врач-поэт замолчал, с недоумением глядя мне за спину.

Я поймал его взгляд, я почувствовал вспотевшей спиной близкое дыхание зверя и мгновенно развернулся. Снизу вверх по ступенькам прыгал, решительно направляясь к вершине, мой приятель командировочный. Не прошло и секунды, как он был рядом с нами — этой секунды мне и не хватило, чтобы вспомнить о записке в моем кармане… Он бросился головой вперед, как заправский регбист. Растительный секс, как видно, его больше не интересовал. Я был не готов, я позволил ему захватить свой торс, и мы, опрокинув старика, своротив священный фикус, поехали пересчитывать ступени. Мы падали к подножию медленно и основательно; фикус легко нас обогнал. Наверху дико визжала эзотерическая Ружена. Регбист не сумел уронить меня на спину, наоборот, внизу оказался он сам, так что ступени считал не мой, а его позвоночник, мало того, я дважды ударил его локтем в затылок, такими ударами я кирпичи на тренировках ломал, однако он только мычал и крепче прижимал меня к себе. Какое самое опасное животное в Африке? Лев? Вовсе нет! Бегемот. Пытаться пробить его подкожные отложения — нелепость. Мой бегемот разжал захват — на короткое, неуловимое мгновение — и достал меня кулаком в челюсть. Всего один удар… Из нокдауна я вышел уже внизу, уже в положении «лежа на спине». Не кулак это был, а копыто. Так подставиться! Животное, роняя слюну, прижимало меня к земле, а я обеими руками отталкивал его вздувшуюся суковатую конечность, отталкивал изо всех сил, потому что в конечности этой был нож.

Обычный хозяйственный нож — из тех, какие продаются в любом супермаркете… из тех, каким была зарезана Кони Вардас.