Петер Энглунд - Полтава. Рассказ о гибели одной армии

• Название: Полтава. Рассказ о гибели одной армии
• Автор: Петер Энглунд
• Издательство: Новое книжное обозрение
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-86793-005-Х

Автор рассказывает о великой Полтавской битве, в которой Швеция потерпела самое сокрушительное военное поражение за всю историю своей страны. Разгромы принято «задвигать в дальний угол», поэтому шведский походный архив был после битвы уничтожен, большинство официальных документов хранится в русских архивах. В этой книге отражен в основном взгляд «со шведской колокольни» на Полтавскую битву.

---

Если верить в справедливость этих слов, то, очевидно, именно теперь, в эти страшные минуты, Господь Бог пожелал смерти множеству несчастных шведских воинов. Залпы пробивали в редеющих рядах колоссальные дыры. Капральства, роты и батальоны стирались в порошок. Линия шведской пехоты напоминала сломавшийся в дороге огромный экипаж, который разваливается на части, но из-за собственной неповоротливости и массивности, а также благодаря захватывающей дух скорости, продолжает безудержно катиться вперед. В этой сумасшедшей штурмовой атаке и впрямь было нечто свойственное не столько человеку, сколько машине. Вероятно, в эти самые минуты, когда русские орудия извергали картечь, артиллерийский огонь и нанес пехоте самый большой, самый страшный урон.

На тех, кто пережил тогда огневой ураган, он произвел неизгладимое впечатление. В дневниках и памятных записках мы находим шероховатые формулировки, которые дают некоторое представление о кошмарной действительности. Драбантский писарь Нурсберг вспоминал: «метание больших бомб вкупе с летающими гранатами на то похоже было, как если бы они с небес градом сыпались». Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка Юханнес Шёман говорит, что огонь русской артиллерии был чудовищный и «доселе неслыханный» и что «волоса вставали дыбом от грома пушек и картечных орудий залпов». Один из присутствовавших на поле боя зрителей, прусский подполковник и тайный советник Давид Натанаэль Зильтман, который следовал за шведской армией в качестве наблюдателя, писал домой, явно ошеломленный сражением: дескать, огонь русских был настолько силен, что у него слов не хватает описать его; он также сравнил обстрел с градом.

Интенсивный огонь действовал сокрушительно, и потери были очень велики. А ведь на русский шквал металла еще даже не успели ответить. Особенно тяжело пострадал кальмарский батальон; был сражен командир полка Густаф Ранк, а также многие из его подчиненных; по словам одного участника атаки, «за один-единственный залп мы потеряли чуть ли не половину полка». Другой из оставшихся в живых, пехотный лейтенант Фридерих Кристоф фон Вайе, хвалит шведских солдат: «Они сломя голову неслись навстречу смерти и по большей части бывали сражены грохочущими русскими пушками, прежде чем получали возможность применить мушкеты».

Тонкая синяя линия продолжала двигаться сквозь пороховой дым; солдаты и офицеры пробирались через хаос разрывающихся, брызжущих во все стороны осколками, смертоносных ядер и пороховых искр, не имея возможности сделать ни единого ответного выстрела. Согласно отработанной методике ведения боя, они берегли огонь до крайности. Ведь чем ближе подойдешь, тем результативнее получится залп. Очевидно, в их положении при сомнительном качестве пороха, в этом был свой резон. Рассчитывать можно было на один-единственный выстрел, затем предстояло бросаться вперед со штыком, пикой или шпагой. Оттого солдаты и продвигались с молчащими ружьями, оставляя за собой убитых и раненых.

В стоящей перед шведами зеленой стене обнаружилось движение. Первые шеренги русских опустились на колено. Мушкеты были взяты на изготовку. Шведские солдаты, идя через вонючую пороховую гарь, прибавили шагу. Последний отрезок они бежали, бежали прямо в вечность.

18. «Точно трава под косой»

Залп русских прозвучал с расстояния примерно в 50 метров. Все четыре шеренги на долгом протяжении фронта одновременно открыли огонь. Грохочущий залп рассек неровный строй бегущих людей.

Многочисленные свидетели в разные эпохи пытались передать впечатление от массированного мушкетного огня на поле сражения. Некоторые говорят, что слитный залп из мушкетов похож на треск разрываемого надвое полотнища грубой ткани, только куда более громкий. Другие сравнивают его со звуком, который возникает, если высыпать на железный лист груду пуль, — но не сразу, ас короткими паузами, в которых во время боя слышны лишь отдельные выстрелы. Было предложено и множество прочих ассоциаций, призванных показать страшные последствия залпа для длинных шеренг стоящих или бегущих во весь рост солдат. Кое-кто говорит, что шеренги качаются, словно хлеба в поле, другие — что батальоны трепещут и извиваются вроде веревки, которую дергают за один конец. Среди шведского воинства бытует такое сравнение: люди валятся, как трава под косой. В одном отчете о Полтавской битве рассказывается, что от русской артиллерии «наши полегли, точно трава под косой». Подобное сопоставление очень наглядно: легко вообразить себе пучок снарядов, который внезапно, словно невидимым лезвием, подсекает линию и люди кучками, как собранная в охапку трава, практически одновременно падают на землю. Не случайно на поле брани иногда приходится наблюдать такую картину: погибшие лежат ровными, стройными рядами, даже на том свете построенные и упорядоченные в соответствии с военным регламентом. Если бы нам самим довелось наблюдать эти залпы и их последствия, первой нашей ассоциацией скорее всего было бы исполнение приговора о расстреле.

Через несколько коротких мгновений после оглушительного залпа со стороны шведской линии донесся его страшный отголосок. Это был шум многочисленных падающих тел и звяканье оружия, вываливающегося из рук у подстреленных. Одному русскому участнику сражения звук этот показался похожим на шум рухнувшего здания.

Примерно посредине шведского строя ехал верхом Левенхаупт. По его словам, на этом этапе наступления, когда русские начали вдобавок палить из мушкетов, под столь сильным обстрелом «уму человеческому непосильно вообразить было, что хоть одна душа из всей нашей ничем не защищенной пехоты живой выйдет». Но Левенхаупт даже теперь не хотел открывать ответный огонь, стремясь подступить еще ближе, дабы получить от залпа как можно больший эффект — у него в мозгу свербила мысль о плохом порохе. Левенхаупт имел теперь связь не со всей своей линией: пороховая мгла скрывала из его поля зрения правое крыло. В дыму и хаосе он еще мог кое-как управлять следующими подразделениями: единственным батальоном скараборгцев, сильно пострадавшим Кальмарским полком, вторым и третьим батальонами лейб-гвардии и двумя батальонами уппландцев. Эту часть боевого порядка он старался подвести ближе к огнедышащей стене русских пушек и ратников, которые продолжали с неумолимостью стихии стрелять по надвигавшимся шведам.

Еще два лейб-гвардейских батальона (те, что были на правом фланге) тоже подтянулись и ринулись в атаку на вражеских пехотинцев. А вот батальоны на крайнем левом фланге пока не пришли в соприкосновение с противником. Единственный батальон Эстгётского полка и второй батальон Нерке-Вермландского полка отставали, и отставание это было вызвано плохим равнением в самом начале атаки.

Поскольку шведские солдаты в центре и на правом крыле, несмотря на убийственный залп, продолжали двигаться вперед, произошло то, что обычно и происходило в подобных случаях. Русский строй заколебался и отступил. Отстреливаясь и волоча за собой пики, солдаты неприятеля начали отходить. Иногда они бросали 3-фунтовые полковые пушки. Левенхаупт крикнул: «Пали!» Шведские батальоны поспешно вздвоили свои поредевшие ряды: две задние шеренги сделали шаг вперед и оказались на одном уровне с двумя передними. Расстояние до отступающих русских было очень небольшим, в некоторых местах оно доходило метров до тридцати. Пехота вскинула ружья, прозвучал одновременный выстрел. В некоторых случаях залп этот дал хороший результат, положив много бегущих русских солдат. В других же местах — там, где подразделения были снабжены скверным порохом, — дело обернулось хуже: у отдельных стрелков порох просто выгорел на полке. Но и тем, у кого выстрел получился, его слабенький, маломощный звук подсказал, что пуля обладала слишком малой энергией. Сам Левенхаупт сравнил треск выстрелов с коротким, безжизненным хлопком о ладонь парой перчаток.

С этой минуты кругом начинается полнейшая неразбериха, напоминающая беспорядок, который творится в разоренном муравейнике: те же слепые метания из стороны в сторону, та же тревожная суета и отсутствие всякого смысла — за исключением разве что стремления снова и снова убивать. Зеленые батальоны под натиском шведов отступали. Напору противника поддались Казанский, Псковский, Сибирский, Московский, Бутырский и Новгородский полки. Передовая линия русских просто-напросто повернула и двинулась назад, столкнувшись со второй линией, которая до поры до времени не принимала участия в битве,[36] а лишь выжидающе стояла сзади.

Момент был критическим для русских. Эта вторая линия (на профессиональном языке она называется резервом) призвана была служить для первой немой поддержкой, подкреплением, дававшим возможность не уступить врагу. Однако чаще случалось так, что, если первая линия опрокидывалась, она увлекала за собой и вторую. Вторая линия оказывалась не в состоянии отразить неприятеля, коль скоро тот прорывался в глубину боевого порядка. Нетрудно представить себе, какая могла подняться невероятная катавасия, если отступающая передовая линия врезалась бы в стоящую на месте вторую; большие группы перепуганных солдат вполне могли увлечь в бегство тех, кто прежде сохранял спокойствие, в результате чего поднялась бы заразительная всеобщая паника. Отсюда было недалеко до давки, до беззащитной, очумелой толпы, которая, теснимая шпалерами штыков, с ором несется, топча своих и разбегаясь на все четыре стороны. Если бы шведам удалось добиться ощутимого успеха в одном месте, они могли бы повернуть вспять весь растянутый фронт. Глубокий строй в две линии и большое численное превосходство могли стать для русских не столько преимуществом, сколько помехой.