Юрий Шилов - Космические тайны курганов

• Название: Космические тайны курганов
• Автор: Юрий Шилов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00803-0

Космические тайны курганов.

Кандидат исторических наук Юрий Алексеевич Шилов — научный сотрудник Института археологии Академии наук Украинской ССР, исследует курганы Азово-Черноморских степей IV—I тысячелетий до нашей эры, о которых и рассказывает эта книга. В ней особое внимание уделяется причинам распространения обычаев «космических странствий» и «преодоления небытия».

В книге очерчен путь, пройденный археологией и языкознанием в постижении одной из самых волнующих тайн всемирной истории: формирования ариев и их священной книги «Ригведы». Значительный вклад в разработку этой проблемы внесен Юрием Алексеевичем, который сумел расшифровать мифы, заложенные строителями «степных пирамид» в их конструкции и обряды.

Рассматривая духовные свершения пращуров, Юрий Алексеевич постоянно задается вопросом диалектических связей прошлого — настоящего — будущего. В «Космических тайнах курганов» этой линии отведено немало страниц. Подчеркивая отсутствие достоверных данных о былых посещениях Земли пришельцами из космоса, автор вскрывает глубинное родство современной космонавтики с «пракосмонавтикой» первобытного мира. Это — новое слово в изучении истории культуры, не имеющее аналогов в мировой науке.

---

ПОБЕДИВШИЕ СМЕРТЬ

Это направление объединяет исследователей, кото­рые отваживаются переступить зыбкую грань, отделяю­щую человечество от "неодушевленной" (и даже "неживой"!) природы. Они ищут закономерности культур­ного развития не только в разумной, осознанной дея­тельности, но и в подсознании, в подкорке головного мозга — хранящей "воспоминания" о формировании жизни на Земле (и, быть может, даже о становлении Вселенной!). В настоящее время трудами К. Г. Юнга, П. А. Флоренского, Ф. Б. Я. Кейпера и многих других выдвинуты принципы изучения культурообразующих функций человеческого подсознания, куда, как стало со­вершенно ясно с изучением йоги и подобных феноме­нов прошлого, проникали, и весьма эффективно, древ­ние мудрецы.

Кем только не представлялась современному чело­веку фигура древнего мудреца: от всезнающего волшеб­ника до предприимчивого шарлатана включительно. Весьма соблазнительно представлять его также этаким предтечей прогресса, пытающимся осмыслить тайны бы­тия, но сплошь опутанным косностью своего времени.

На самом же деле жрецы — мудрецы развитого пер­вобытнообщинного строя были приверженцами крайне­го, как мы сейчас говорим, консерватизма. Остро ощу­щая колебания извечных устоев и назревающие пере­мены, наиболее тонко воспринимая мир и в способах мышления опережая своих соплеменников, они тем не менее заботились о сохранении привычного, завещанно­го предками уклада. Это мы теперь знаем о прогрессе, формациях, диалектической спирали истории, но даже величайшие умы первобытного прошлого этого знать не могли. Однако они видели, что рушится привычный им мир, и пытались его отстоять — от внешних обстоя­тельств, от внутренней распри.

Они самоотверженно трудились над осуществлени­ем этой неосуществимой задачи, все выше и выше под­нимая календарное дело, все глубже и глубже опуска­ясь в человеческое естество...

И на перекрестке двух этих путей им приоткрылось бессмертие!

Фигура первобытного мудреца учеными к настоя­щему времени уже достаточно очищена от грязи и па­токи и представляется примерно в следующем виде.

В первобытной иерархии, выстроенной не по призна­кам богатства или знатности, а по признаку целесооб­разности (наподобие органов живого существа), предрас­положенные к восприятию мудрости проходили особо жесткий обряд посвящения и становились учениками, а затем и жрецами. Они составляли интеллектуальное ядро, мозг общины, с соответствующими обязанностями и правами. Ценность их труда возрастала по мере на­растания противоречий, порожденных переходом от присваивающего к производящему хозяйству и неуклон­но подталкивающих первобытнокоммунистическое об­щество к рабовладению.

Труд жрецов требовал сосредоточенности и уедине­ния, прерываемого чрезвычайно духовным (умственно-эмоциональным) общением с соплеменниками. Жили они, очевидно, при святилищах. Так, неподалеку от Стоунхенджа археологами было открыто небольшое жреческое поселение, обитатели которого жили за счет приношений.

Обязанности их, помимо руководства обрядами и приумножения наследственной мудрости, заключались в "календарной службе": в тщательном наблюдении за восходами и закатами небесных светил. Об этом сви­детельствуют не только увековеченные основные ориен­тиры Стоунхенджа, но и бесчисленное множество вспо­могательных, часть которых сохранилась в виде ямок от временно устанавливавшихся шестов...

В позднейшие времена, по сообщению Юлия Цеза­ря, срок обучения всем премудростям тамошних жре­цов-друидов достигал 20 (!) лет, а состояло оно, глав­ным образом, в заучивании множества стихов, в которые облекались священные знания... Одну из разновидностей таких вот стихотворных учений и представляет собой "Ригведа".

Учение друидов заключалось "прежде всего в том, что души не умирают, а после смерти переходят из од­ного тела в другое". Это близко основной установке ведийских жрецов да и вообще всех мудрецов перво­бытности: ведь специализируясь, так сказать, на снятии противоречий общественного бытия, они неизменно со­средоточивали внимание на основном из них — проти­воречии между бытием и небытием.

Впоследствии эта прерогатива была закреплена за религией, идеологией классовых обществ. Эффектив­ность противостояния смерти значительно понизилась, тут не следует питать ни малейших иллюзий относи­тельно "прогрессивности" религии сравнительно с уче­ниями развитого первобытного общества. Это снижение видно даже по отношению к душе, которая в рели­гиозном представлении стала вещью, одалживаемой че­ловеку господом в прижизненное пользование; в перво­бытном же восприятии она была посредником между человеком и мирозданием.

Практика ведийских жрецов, восходящая ко време­нам сложения "Ригведы", основательно проанализиро­вана В. С. Семенцовым. Исходя из проделанного ана­лиза, он решительно отвергает "тот образ древнего мудреца, задумавшегося над загадками окружающего мира и робко пытающегося их философски осмыслить, который столь долго витал в воображении ученых". Исследования показали, что авторов священных текстов "не интересовало "познание" мира в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. Для них было важно только одно: любыми средствами привлечь в строго определенный момент внимание участника ри­туала к определенному образу (картине, мифологеме), числу и т. д.". Иными словами, жрецы обращались не столько к сознанию, сколько к подсознанию своих со­племенников. Этим они предвосхитили современную тен­денцию воздействовать на массы не столько политиче­скими призывами, сколько средствами искусства, то есть не через разум, а через эмоции.

В основу ритуалов было поставлено жертвоприно­шение — посредничество между человеком и богами, желаемым и действительным. На приносимое им ощу­щение сопричастности к мирозданию было указано в предыдущем разделе. На примере ритуала ашвамедха рассмотрим, как это ощущение достигалось.

Свидетельство об ашвамедхе ("жертвоприношении коня") есть уже в древнейших гимнах "Ригведы", но описание самого ритуала, по-видимому, несколько ви­доизмененного, относится к более позднему времени и к иной, раннеклассовой, формации.

Полный ритуал был дорогим и громоздким. Заказ­чиком его являлся раджа ("царь"), а конечная цель за­ключалась в обретении страной благополучия.

Из царских (ранее из общинных) табунов выбирал-ся лучший конь и отпускался на волю. В течение года он бродил где хотел, но за ним в отдалении следовал отряд молодых воинов и объявлял царской любую зем­лю, где ступала нога коня. Древний смысл этого акта заключался, очевидно, в том, чтобы сделать жертвен­ное существо сопричастным ко всему мыслимому про­странству и времени, отождествить с годовым циклом, землей и небом над ней.

Затем коня приводили к алтарю и здесь, в присут­ствии царствующей четы и допущенных к ритуалу, умерщвляли, заколов предварительно собаку, проводни­ка в царство Ямы. Кульминациями ритуала были сим­волическое бракосочетание царицы с жертвой, что должно было обеспечить воспроизводство народа, стад и полей, и сожжение сальника, что возносило коня к небесам и делало его "Излучающим" (о чем скажем дальше).

Помощники главного жреца расчленяли коня на части и, вознося их на алтарь, произносили такие сло­ва: "Голова жертвенного коня — это поистине время рассвета, глаз — это солнце... туловище жертвенного коня — это год, спина — небо... пах — земля... ноги — дни и ночи, кости — звезды... Море — его привязь, мо­ре — источник рождения".

Последние слова означали: морю жертвуется тот, кто вышел из моря. В этом был намек на носимый вол­нами праокеана "Золотой зародыш", из которого со­гласно "Ригведе" вышел Праджапати — "Отец су­ществ". С ним-то и отождествлялся жертвенный конь. При этом подразумевалось, что он сам приносит себя в жертву и из своего тела создает мироздание.

Но смысл обряда еще не исчерпывался. Создавая миры, конь — Праджапати воссоздавал и себя, но уже в новом качестве, в качестве... года! Существо, сгус­ток пространства, преобразовывалось во время! "Он по­желал: да родится у меня второе тело!" И то, "что бы­ло семенем, стало годом". Воссозданное существо не имело пределов и формы, оно заполняло собой все мыслимое пространство Вселенной, становясь ее жизне­творящим принципом Вирадж — "излучающим". Семя же представлялось "блеском", вот почему именно ему надлежало быть основой воссоздания жертвенного су­щества. Но еще и потому, конечно, что в семени — со­средоточение возрождения жизни.

Жертвоприношение коня в историческое — письмен-ное, рабовладельческое и феодальное время приравни­валось в Индии к человеческому жертвоприношению: пурушамедхе. Достоверных сведений о соответствующей практике нет. Однако исследователи не сомневаются, что в период переселения ариев, а тем более на их прародине такие жертвоприношения практиковались. Об этом свидетельствует помещенный в "Ригведе" "Гимн Пуруше", где на его теснейшую связь с ашва­медхой указывают, помимо прочего, такие слова: