Джоанн Харрис - Спи, бледная сестра

• Название: Спи, бледная сестра
• Автор: Джоанн Харрис
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-18375-2

Преуспевающий художник Генри Честер, чопорный и праведный, истерзанный угрызениями совести и воспоминаниями о матери, находит свой идеал — юную девочку из бедной семьи. Его прошлое полно мрачных тайн, но кто заподозрит респектабельного викторианского господина? Эффи станет идеальной женой — неиспорченной, непорочной, совершенной моделью — девочкой-призраком, девочкой-нищенкой с прерафаэлитских полотен. Эффи, идеальная жена, — одинока, больна, слаба и чувствительна. Она ищет любви и друзей — и находит: беспечный и жестокий любовник, соперник ее мужа; колдунья — мадам из популярного борделя; и дочь мадам, десятилетняя Марта, много лет назад убитая в этом борделе. Марта и Эффи, призрачные девы, и их общая мать намерены отомстить убийце — и месть будет сладка, мучительна и смертельна.

В викторианском готическом романе Джоанн Хэррис «Спи, бледная сестра» реальность затянута призрачной дымкой и неотличима от сумрачных фантазий, любовь губительна, а месть неизбежна и страшна. Что мы знаем о призраках? Что мы знаем о людях? Джоанн Хэррис знает многое.

В 2009 году книга была переиздана под названием «Темный ангел».

---

Она с минуту молчала.

— Тебе нужно было слушаться Фанни, — наконец произнесла она.

— Что может сказать Фанни? — бросил я.

— Она предупреждала, чтобы ты не мешал нам. Ты ей нравился, — просто сказала она. — Теперь слишком поздно.

Не смейтесь, если я скажу вам, что на миг, когда я взглянул в ее печальные глаза, меня окатило испуганным сожалением, отчаянием, как в холодном Дантовом Аду. Я вдруг увидел, как лечу вниз, во мрак, в головокружительную вечность, как снежинка, что опускается в бездонный колодец. Сердце едва билось, небытие зияло подо мною, и по нелепой, вдруг вспыхнувшей ассоциации, я вспомнил ту ночь в Оксфорде, когда голос из царства мертвых зазвучал над карточным столом: «Мне так холодно».

Так холодно…

Тут мне пришло в голову, что моя уверенность, будто это сон, абсурдна: разве бывают сны такими отчетливыми, такие яркими, такие реальными? Разве во сне я смог бы обонять абсент в ее стакане, трогать стол, еще липкий от пролитого бренди? Чувствовать, как волосы встают дыбом на окоченевших руках? Я вскочил, потянулся к ней через стол и схватил за руку — холодная мраморная рука с голубыми прожилками.

— Эффи… — Я вдруг понял, что должен ей что-то сказать, что-то ужасно важное. — Марта. Где Эффи?

Ее лицо было неподвижно.

— Ты убил ее, Моз, — тихо сказала она. — Ты оставил ее в склепе, и она умерла, как ты и говорил Генри. Ты знаешь, что сделал это.

Неверный вопрос. Я ощущал, как уходит мое время.

— Тогда кто ты? — в отчаянии закричал я.

Она улыбнулась мне тонкой равнодушной улыбкой, словно осенняя полная луна.

— Ты знаешь, Моз, — сказала она.

— Черт возьми, я не знаю!

— Ты узнаешь, — шепнула она, и, когда я проснулся в темноте, весь в липком поту, с затекшими членами, ее улыбка оставалась со мной, будто крошечный рыболовный крючок, что тянул меня за шею. Она и сейчас со мной, сейчас, когда я падаю в непостижимую пустоту мира, где нет Мозеса Харпера… Я вижу, как заточенной косой она поблескивает в бесконечной тишине. «Ni vue, ni connue…» В слепоте, неведении и безжалостном стремлении к уничтожению человек может влюбиться.

А когда утром мне сказали, что в склепе Ишервудов на Хайгейтском кладбище обнаружили труп женщины, я даже не удивился.

64

Вам ведь хочется знать, правда? Я слышу запах вашего нетерпения, как запах пота, жаркий и кислый. Что ж, это понятно. Но я не скажу вам, где я, — хотя вы бы все равно меня не нашли — ив любом случае, для кочующего люда все места похожи друг на друга: фермы, города, маленькие домики… все одно. Я теперь с цыганами. Это честная жизнь, по большей части, а всегда быть в движении — безопасней. Никто ни о чем не спрашивает. У всех здесь свои секреты и своя магия.

В Лондоне легко исчезнуть. Люди приезжают и уезжают, все заняты своими делами. Никто не обратил внимания на пожилую женщину с кошками в корзинке, ступающую по мягкому снегу. Я оставила все вещи на Крук-стрит; наверное, девочки продали их, когда наконец поняли, что я не вернусь, — надеюсь, что так. Они славные, было жаль их покидать. Но такова жизнь. «Двигайся быстро, путешествуй налегке» — таков был мой девиз, даже в старые времена, когда Марта была совсем малышкой. И мы движемся быстро и налегке двадцать лет спустя, а снег позади нас — точно Ангел у ворот.

Цыгане приняли нас без единого слова — они знают всё о преследователях и преследуемых — и даже дали нам фургон и лошадь. Некоторые из них до сих пор помнят мою мать, они говорят, у меня ее взгляд. Я готовлю снадобья и зелья, чтобы лечить подагру — или холодное мужское сердце, — и у меня больше друзей, чем за всю жизнь было у вас, с вашей церковью и проповедями. А еще они дали мне новое имя, хотя вам я его не скажу, цыганское имя, и иногда я предсказываю судьбу на сельских ярмарках с помощью Таро и хрустального шара, и зеленого шарфа, наброшенного на лампу. Но я не гадаю всем подряд. Нет, мне нравятся молоденькие девушки, нежные, с блестящими глазами и щечками, пылающими сказочной надеждой. И, может быть, однажды я найду особенную, одинокую, как Эффи, которая сможет научиться летать и полетит за шариками…

Мы продолжаем надеяться, Марта и я. В последний раз мы были так близки, говорит она мне, такдушераздирающе близки. А сейчас мы близки как никогда, память об Эффи, скорбь по Эффи связывает нас, но не горечью, а нежной грустью о том, что могло бы быть. Эффи, наша маленькая девочка. Наша бледная сестра. Знайте, мы любили ее сильнее, чем вам доводилось любить. Мы любили ее и хотели, чтобы она всегда была с нами… в каком-то смысле, она и есть с нами, в наших сердцах. Бедная, храбрая Эффи, которая привела мою Марту домой.

Зимними вечерами я сижу в своем фургоне, горит голубая свеча, Тисси, Мегера и Алекто свернулись у моих ног перед очагом, и я пою Марте, а она мурлычет у меня на коленях:

Aux marches du palais…
Aux marches du palais…
'У a une si belle fille, lonlà…
'Уа une si belle fille…

Однажды мы найдем ее, Марта, обещаю я ей, поглаживая мягкий черный мех. Чувствительную девушку с сияющими невинными глазами. Одинокую, которой нужна мать, нужна сестра. Однажды мы найдем ее. Скоро…

65

Это была Эффи, никаких сомнений. Они повели меня в морг на опознание и все это время были так любезны — молчаливой любезностью палачей. Я чувствовал, как петля затягивается на шее с каждым вздохом… Она лежала на мраморной плите, чуть неровно, а в канавке у моих ног бежала зловонная дезинфицирующая жидкость, тихонько журча в необъятной тишине морга. Я кивнул:

— Это Эффи.

— Да, сэр. — Сержант Мерль оставался бесстрастен, словно мы обсуждали тему, интереса не представляющую. — Врачи говорят, тело какое-то время пролежало в склепе. Приблизительно с Рождества. Видимо, холод замедлил… э… процесс разложения.

— Но, черт побери, я видел ее!

Мерль посмотрел на меня пусто, словно вежливость не позволяла ему прокомментировать мои слова.

— Я видел ее… через несколько дней после этого! Молчание.

— К тому же, если бы я знал, что она правда умерла, зачем мне было рассказывать вам, где она?

Сержант смущенно посмотрел на меня.

— Мистер Честер уже сообщил полиции, — сказал он. — Э-э… ответственность, сказал он, не давала ему покоя.

— Генри — больной человек! — фыркнул я. — Он не способен отличать факты от вымыслов.

— Этот джентльмен, несомненно, пребывает в смятении, сэр, — сказал Мерль. — Вообще говоря, доктор Рассел, психиатр, не уверен в его душевном здоровье.

Черт бы его побрал! Я видел, во что Генри играет: улики есть, но слово известного врача может значить, что Генри не придется держать ответ за убийство Эффи. Но будь я проклят, если позволю ему повесить это на меня.

— Вы говорили с Фанни Миллер? — Я слышал отчаяние в собственном голосе, но не мог ничего поделать. — Она-то расскажет вам правду. Это ведь она все придумала. Эффи жила у нее.

Снова безмолвный почтительный упрек.

— Я посылал человека на Крук-стрит, — невозмутимо произнес Мерль. — Но, к несчастью, там было пусто. Я оставил караульного у дома, но мисс Миллер пока не возвращалась. Да и никто другой, раз уж на то пошло.

Ну и новость. Меня словно обухом огрели.

— Соседи! — выдохнул я. — Спросите их. Спросите любого…

— Никто не помнит, чтобы когда-нибудь видел там молодую женщину, похожую на миссис Честер.

— Конечно, они не помнят! — выпалил я. — Говорю вам, она была переодета!

Мерль просто посмотрел на меня с печальным недоверием, и рука моя сама потянулась к шее. Невидимая петля затягивалась.

Думаю, вы знаете конец этой грязной истории — все знают. Даже здесь, среди racaille,[36] я приобрел славу: они зовут меня «Козырной валет» и обращаются ко мне уважительно, как к джентльмену, которого ждет виселица. Иногда стражник подкидывает мне засаленную колоду карт, и я снисхожу до короткой партии в покер. Я всегда выигрываю.

Судебное разбирательство прошло неплохо — вообще-то мне даже понравился этот спектакль. Защита была смелой, но ее легко задушили — я бы и сам сказал адвокату, что ссылка на невменяемость не пройдет, — но прокурор оказался злобным старым методистом, он раскопал все подробности моей пестрой карьеры, включая некоторые эпизоды, о которых я и сам забыл, и любовно смаковал детали. Еще там было много женщин, и когда судья надел свою черную шапочку, его дрожащий старческий голос потонул в стонах и рыданиях. Женщины!

Ну, я получил свою отсрочку на три воскресенья — и ни в одно из них не стал встречаться со священником, но в конце концов он сам пришел ко мне. Ему невыносимо сознавать, сказал он, что нераскаявшийся грешник отправится на виселицу. Это легко исправить, заявил я: не вешайте меня! Вряд ли он оценил шутку. Они обделены чувством юмора. Со слезящимися старческими глазами он рассказывал мне про Ад. Но я помню свою последнюю триумфальную картину «Содом и Гоморра» и думаю, что знаю про Ад гораздо больше старого распутника. Ад там, куда попадают все грешницы, — я говорил вам, что люблю погорячее, — и, может быть, оттуда, снизу, я смогу заглянуть ангелам под платья, или рясы, или что они там носят, и узрю ответ на старый богословский вопрос.