Иори Фудзивара - Тьма на ладони

• Название: Тьма на ладони
• Автор: Иори Фудзивара
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01522-X

…Рекламный ролик, снятый 20 лет назад, в одночасье переворачивает жизнь главного героя. Человек «с принципами» – последний бойскаут тонущей экономической империи, – он пытается разгадать тайну смерти своего босса и вступает в неравную битву с токийской мафией. Мир гигантских корпораций с одной стороны и якудза с другой готовы раздавить его как букашку. Однако с каждой новой главой оказывается, что герой – не только обычный рекламщик, за которого мы его принимали. Чтобы понять, кто он на самом деле, мы заглядываем его глазами на тот свет и путешествуем по ту сторону Смерти…

Сюжет романа разворачивается в мире японской рекламы, о котором автор знает не понаслышке. Всю свою жизнь Иори Фудзивара (р. 1948) работает обычным клерком в крупной рекламной фирме.

Дотошность Хейли, грустная ирония Чандлера, мистицизм Мураками и персонажи в духе фильмов Такеши Китано принесли автору бешеную популярность среди японских читателей. Роман Фудзивары «Зонтик террориста» получил премию Эдогавы Рампо «за лучшее произведение в жанре детектива».

---

И тогда я решил сменить тему:

– Кстати, почему это здание называется «Кагами-билдинг»?

– А?

– Видите ли, я суеверный по части названий. Всегда интересуюсь, откуда берутся разные имена.

– На этот вопрос мы вам не ответим. Слишком все, так сказать, быльем поросло…

– Да что вы говорите! – Я тоже скрестил руки на груди. – Здорово же вам удается вести бизнес с такой короткой памятью! Если я не ошибаюсь, здание построили всего лет восемь назад, не так ли?

С их лиц вдруг исчезло всякое выражение. Я продолжал:

– Все-таки для компании с уставным капиталом в двенадцать миллионов[38] покупка здания за тринадцать миллиардов – большое событие! И если при этом все забывают, откуда взялось его название, остается лишь позавидовать вашему умению вести дела…

– Эй! – не выдержал Сугино. – Ты что там гавкаешь, собака?!

– …Ну а если вы еще и с клиентами разговариваете подобным образом, причина вашего процветания, видимо, заложена в каком-то очень секретном ноу-хау. Разве вас еще не исключили из Союза промышленников? Или Хидэки Кацунума опять все проблемы за вас порешал?

– Откуда тебе это известно? – с плохо скрываемой яростью выдавил Омия.

Так я и думал: мой вчерашний приятель Кикумура никому не сказал о том, что выдал собственного папашу. Что-что, а такие новости даже друзьям на ушко не шепчут.

Сугино пихнул Омию локтем в бок, но я уже поднялся с дивана. Что и говорить, ради такого результата стоило тащиться сюда пешком через всю Ногидзаку.

– На этом я, пожалуй, откланяюсь, – улыбнулся я как можно приветливей. – Боюсь, что аренда вашего помещения создала бы неоднозначную репутацию моему ресторану.

– Господин Хориэ, – с нажимом произнес Омия, не вставая. – Откуда у вас ожог на левой руке?

– Ах, это? Несчастный случай. Старая история… Может, лучше вы мне расскажете, что у вас с правой рукой? Даже визитки толком подать не можете. У вас там точно все кости целы?

Не дожидаясь ответа, я открыл дверь, прошагал через приемную и вышел на улицу.

– Большое спасибо! Заходите еще! – прощебетал мне в спину девичий голосок.

Я прислушался, но больше ничего не услышал. Похоже, с реакцией у ребят тоже не все в порядке.

Влившись в толпу на Роппонги, я задумался, чем бы еще заняться. Но в итоге решил-таки выполнить обещание, что дал Охаре, – вернуться к себе на Готанду и завалиться в постель. Спустившись в метро, я добрался до Эбису по линии Хибия и пересел на кольцевую Яманотэ. Всю дорогу пытаясь собрать воедино то, что узнал до сих пор.

Судя по всему, этот Омия – один из членов банды, которых я тридцать лет назад разукрасил своей деревяшкой. Сколько их было всего – я не считал, но порядочно. Когда-то я часто думал о том, что еще встречусь с ними на узкой дорожке. Но со временем выкинул эти мысли из головы. И вот на тебе. Не успел я рассказать Охаре всю эту историю, как одна из жертв тут же явилась мне, точно потревоженное привидение. Да не просто явилась, а заглянула мне в самую душу.

«Откуда ожог?» – спросил Омия. Месяц после смерти отца моя рука оставалась забинтованной. Единственная примета, по которой меня можно было узнать.

Вдобавок Кикумура наверняка проболтался о том, что я сделал с ним и его дружками. Тридцать лет назад я не боялся ходить по улицам. Если под рукой не было меча, разбирался с помощью любой палки, что валялась поблизости. И это тоже было известно.

Слишком много загадок. Лишь в одном можно не сомневаться: те, кто не хочет меня забывать, сужают кольцо. И стычки не избежать. Эй, братва! Может, подождете еще полмесяца, пока я не уволюсь? Черта лысого, ответил я сам себе. Размечтался. Сам посеял проблемы – сам теперь пожинай…

Я горько усмехнулся. Уцепившийся за соседний поручень мужичок ошарашенно взглянул на меня и отодвинулся на полметра.

На Готанду я прибыл около восьми. Так рано я не возвращался домой уже, наверно, с неделю. Молоденький зазывала попытался завлечь меня на стриптиз. Судя по интонации, новичок. Таких, как он, по Готанде шляется человек тридцать, и почти все они вмиг отличают салариманов вроде меня от любителей подобной клубнички. Вот только физиономии этих парнишек сменяют друг друга с просто пугающей частотой. Сколько я здесь живу, ни один из них еще не продержался на этих улочках и года. Что ни говори, а на любой работе человек хочет видеть хоть какие-нибудь результаты своего труда… Я вовсе не имел ничего в виду, но, кажется, мое лицо его испугало. «Ч-че те надо, каз-зел?!» – полетело мне в спину.

Я зашел в любимую китайскую забегаловку, заказал, как обычно, свинину в уксусе и почувствовал, что жую пластмассу.

И тогда я поплелся домой.

Незваных гостей в квартире не оказалось. Мобильник молчал. Я упал на кровать, точно старый тюфяк, и провалился в сон.

17

За час до начала работы весь этаж пустовал. В рекламном отделе я застал лишь одного человека – Томидзаву. Что само по себе не было неожиданностью: он и прежде частенько выходил на работу пораньше, чтобы созвониться с филиалами за рубежом. Однако на сей раз бедолага вел себя немного странно. Обычно он или говорил по телефону, или сидел тихо как мышка, уткнувшись в газету. Но сегодня, как и на заупокойной в доме Исидзаки, заговорил со мной сам.

– Доброе утро! – произнес он неестественно радостным тоном. – Как ваша простуда?

– Слава богу, уже гораздо лучше, – ответил я. – Вчера наконец-то отлично выспался.

Я не соврал. Сегодня утром градусник показал тридцать семь и пять. Самочувствие уже близко к норме. Все-таки хорошо, что я послушал совета Охары. Томидзава кивнул и вернулся к своей газете.

Ирония судьбы, подумал я. Из двух человек, пришедших сегодня на работу раньше всех, одному вчера объявили об увольнении, а другой увольняется сам…

Ну что ж. Может, такая она и есть – обычная картинка из жизни современного офиса? Может, и Томидзава наконец разобрался со своими чувствами? Размышляя обо всем этом, я прошел к своему столу и включил компьютер. Сегодня мне снова приспичило выйти пораньше. Эти чертовы ноутбуки, ради которых всем сотрудникам урезали зарплату, все-таки загружаются слишком долго… Не успел мой компьютер пискнуть, извещая об установке системы, как я снова услышал до странного жизнерадостный голос Томидзавы:

– Доброе утро, господин Санада!

– А-а… Доброе утро.

Я поднял голову. Санада уже стоял у своего стола. И с удивлением смотрел на Томидзаву.

В следующую секунду Томидзава встал – и направился прямо к Санаде.

Что-то не так, понял я, и тоже вскочил. Но кулак Томидзавы уже вписался Санаде в челюсть. Раздался звонкий, какой-то беспомощный шлепок. Так бьет человек, который никогда в жизни этого не делал. Тем не менее Санада обмяк и шлепнулся на задницу. Его очки, не разбившись, улетели куда-то под стол.

Я подскочил к Томидзаве. Схватил за плечи, пытаясь остановить. Но понял, что уже ничего не нужно. Эти щуплые плечи тряслись от беззвучных рыданий.

– Господин Томидзава… – позвал я, не представляя, что сказать дальше. «Ну, вот и все! Теперь уже легче, правда? Ступайте домой, отдохните…» – вертелось в голове, но любые советы застревали в горле. Какими словами он вчера сообщил семье, что уволен? Как объяснил жене, что теперь на нем – отныне и до самой смерти – клеймо изгоя? И что сказал детям? А может, еще никому ничего не говорил? Мужские слезы – зрелище не из приятных. Но то, что сейчас творилось в душе Томидзавы, мне ни понять, ни судить не дано.

Я стоял столбом, не смея пошевелиться, как вдруг до меня донеслось бормотание Санады:

– Хватит? Или еще?..

Нашарив очки на полу, он поднялся на ноги и отряхнул костюм.

– Этого хватит или еще? – повторил он уже отчетливо. – Слышишь, Томидзава? Если чувствуешь, что недостаточно, – можешь бить дальше. Пока весь пар не выпустишь.

Я взглянул на Санаду. Он стоял без очков, и я впервые заметил на его лице живую человеческую эмоцию. Может, за столько лет я смотрел на это лицо слишком часто, и у меня замылился глаз? Если так – мне остается винить лишь себя самого.

– С вашего позволения, я пойду, – произнес Томидзава бесцветным голосом. И, повернувшись, медленно двинулся прочь. Подойдя к вешалке, сгреб в охапку пальто и безвольной походкой направился к выходу. Его худенькая фигурка съежилась так, словно бедняга шагал против ледяного ветра.

Провожая его глазами, я ощутил в душе что-то странное. Возможно, то была злость на безликое и бестелесное чудище корпоративной системы. А возможно, и жалость ко взрослому мужчине, который ни свет ни заря рыдает, как малый ребенок. Или, может, раздражение оттого, что мне жалко такого мужчину? И все-таки Томидзава повел себя как обычный живой человек. Вот только на то, чтобы пожалеть его по-человечески, моей души не хватило.

– Спасибо, Хориэ, – услыхал я голос Санады.