Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

• Название: ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
• Автор: Элизабет Джордж
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 20088
• ISBN: 978-5-699-29182-3

Молодой скрипач-виртуоз Гидеон Дэвис внезапно утрачивает не только музыкальную память, но и саму способность играть на инструменте, которым он мастерски владел с пятилетнего возраста. Чтобы излечиться от этой амнезии, он должен вспомнить все события своей жизни, которые могли привести к роковой развязке. И в его воспоминания вдруг вторгается плач женщины и одно-единственное имя — Соня.

Дождливым вечером женщина по имени Юджиния приезжает в Лондон на условленную встречу. Но на дороге, ведущей к нужному дому, ее сбивает насмерть появившаяся из ниоткуда машина. Подключившись к розыску преступника, Томас Линли и его помощники Барбара Хейверс и Уинстон Нката сталкиваются с необходимостью вернуться к давно закрытому делу об убийстве.

Элизабет Джордж — выдающийся мастер детективного романа. Ее творчество завоевало признание читателей во всем мире, в том числе и в России. Ее книги издаются миллионными тиражами, становятся основой для телефильмов, получают престижные литературные премии.

Впервые на русском языке!

Удивительно, что, будучи истинной американкой, Элизабет Джордж пишет как истинная англичанка. Она настоящий знаток человечиских взаимоотношений.

Cincinnnati Enquirer

Книги Элизабет Джордж не похожи одна на другую. Они вообще не имеют аналогов в литературном мире, не говоря уже о том, что ни у кого из других авторов вы не найдете такого занимательного и совершенно невероятного персонажа, как Барбара Хейверс со всеми ее человеческими слабостями.

Vogue

---

Он шел к станции и размышлял о смерти Юджинии Дэвис на улице Кредитон-хилл. И о том, что Юджиния Дэвис имела на руках его, Пичли, адрес.

С Юджинией он познакомился еще будучи Джеймсом Пичфордом, двадцати пяти лет, через три года после окончания университета и прожив год в Хаммерсмите в крохотной комнатушке. Проживание в той каморке было необходимо для того, чтобы иметь возможность посещать лингвистическую школу, где за непостижимую уму сумму он покупал индивидуальные занятия по родному языку. И в результате стал обладателем произношения, уместного при деловых переговорах, для академических целей, в общественных местах и для устрашения швейцаров дорогих гостиниц.

Затем он снял комнату у семьи Дэвис в Южном Кенсингтоне и сумел заполучить свою первую должность в Сити. В глазах обитателей Сити адрес в Центральном Лондоне был абсолютно необходим. А поскольку Джеймс никогда не приводил коллег к себе домой выпить, поужинать или просто в гости, то никто и не догадывался, что письма, документы и приглашения на вечеринки, посылаемые на впечатляющий адрес в Кенсингтоне, на самом деле доставлялись в комнату под самой крышей, еще более тесную, чем та, с которой он начинал в Хаммерсмите.

В принципе Пичфорд считал, что теснота — невысокая цена, которую пришлось ему в те далекие годы платить за адрес, тем более что в придачу к адресу он получил еще и соответствующее общество. Впоследствии Дж. В. Пичли приучил себя не вспоминать о том обществе. Но Джеймс Пичфорд упивался им и считал, что именно благодаря ему добился небывалого успеха в перевоплощении. Тогда в его жизни не было минуты, чтобы он не думал о том или ином обитателе дома. Особенно — о Кате.

— Вы поможете мне учить английский, пожалуйста? — попросила она его. — Я здесь один год. Я учусь не так быстро, как желаю. Я буду так благодарна.

Этот очаровательный немецкий акцент напомнил ему о его собственном просторечном выговоре, с которым он так яростно боролся.

Джеймс Пичфорд согласился помогать ей, потому что она прямо попросила его об этом. Он согласился помогать ей, потому что они были похожи (хотя она не могла этого знать, а он скорее умер бы, чем признался ей). Ее побег из Восточной Германии, пусть и гораздо более драматичный и пугающий, отражал его более ранний побег из Тауэр-Хамлетса.[17] И пусть их мотивации разнились, по сути они были идентичны.

Они уже говорили на одном языке, он и Катя. Если его знания в грамматике и произношении могли оказаться ей полезными, то он готов был с радостью поделиться ими.

Они встречались, когда у нее было время, то есть когда Соня спала или находилась с кем-нибудь из членов семьи. Местом уроков служила либо его комната, либо ее, где у каждого из них был стол и достаточно места, чтобы разложить учебники, по которым Катя делала упражнения, и поставить магнитофон, на который она наговаривала тексты. Она упорно работала над дикцией, интонацией и произношением. В своем стремлении экспериментировать с языком, чуждым ей как йоркширский пудинг, она проявляла смелость. Именно эта смелость стала первым качеством, которое восхитило Джеймса в Кате Вольф. Безрассудство, перенесшее ее через Берлинскую стену, являлось составляющей героизма, о котором Джеймс мог только мечтать.

«Я стану достойным тебя», — мысленно обещал он ей, когда они сидели бок о бок и трудились над загадкой неправильных глаголов. В свете лампы, падающем на ее белокурые волосы, он воображал, как прикасается к ним, как проводит пальцами по локонам, как они ласкают его обнаженную грудь, когда она отрывает свое тело от него после страстного объятия.

Почти все такие мечтания Джеймса Пичфорда раньше или позже прерывались стоящим на комоде аппаратом внутренней связи. Двумя этажами ниже начинал хныкать ребенок, и Катя поднимала голову от своего ежедневного урока.

— Это пустяки, — торопливо говорил он, не желая, чтобы их драгоценное время, и без того слишком краткое, обрывалось. Ведь если хныканье Сони Дэвис перерастало в плач, то это могло быть по какой угодно причине.

— Малышка. Мне нужно бежать, — говорила Катя.

— Подожди.

Он пользовался каждой возможностью, чтобы прикоснуться к ее руке.

— Я не могу, Джеймс. Если она заплачет, а миссис Дэвис услышит и узнает, что меня с ней нет… Ты знаешь, какая она. И это моя работа.

Работа? Да это не работа, возмущался Джеймс, а рабство по договору. Рабочий день был неограничен, а обязанности бесконечны. Для полноценной заботы о ребенке, постоянно страдающем то одним, то другим заболеванием, недостаточно усилий одной девушки без какого бы то ни было опыта.

Даже в двадцать пять лет Джеймс Пичфорд это видел. Соне Дэвис требовалась профессиональная сиделка. Почему семейство Дэвис не наняло ее, было одной из загадок Кенсингтон-сквер. Он был не в том положении, чтобы пытаться разрешить эту загадку. Ему нужно было держаться тише воды, ниже травы.

Но все же, когда посреди урока английского Катя убегала к ребенку, когда он слышал, как глубокой ночью она выскакивает из постели и бежит вниз по лестнице, чтобы успокоить девочку, когда он возвращался с работы и видел, что Катя кормит ее, купает ее, играет с ней в развивающие игры, он думал: «У бедняжки ведь есть семья. Почему они не заботятся о малышке?»

И иногда ему казалось, что он знает ответ. Соня Дэвис оставлена на полное попечение Кати Вольф, пока вся остальная команда суетится вокруг Гидеона.

Можно ли винить их? Пичфорд не знал. И если да, то был ли у них выбор? Все семейство Дэвис посвятило себя развитию музыкального таланта Гидеона задолго до появления Сони. Они уже определили для себя курс, о чем свидетельствовало присутствие в их мире Рафаэля Робсона и Сары Джейн Беккет.

С мыслями о Робсоне и Беккет Пичли вошел в здание станции и бросил монеты в автомат, покупая билет. Шагая вдоль платформы, он размышлял над поразительным фактом: оказывается, он не вспоминал ни о Робсоне, ни о Беккет уже несколько лет. Конечно, вполне естественно, что он мог забыть Робсона, ведь преподаватель игры на скрипке с ними не жил. Но странно, что за все эти годы он даже мимоходом не припомнил Сару Джейн Беккет. Уж она-то, во всяком случае, не упускала случая заявить о своем присутствии.

— Свое положение здесь я рассматриваю как весьма удовлетворительное, — заявила она ему вскоре после своего появления в доме, в той чудной манере позапрошлого века, которой она пользовалась, чтобы подчеркнуть свой статус гувернантки. — Гидеон пусть и довольно трудный, но тем не менее весьма примечательный ученик, и я горжусь тем, что меня выбрали быть его наставницей из девятнадцати кандидатов.

Она тогда только что влилась в ряды обитателей дома. Ее комнатка располагалась рядом с комнатой Джеймса, под самой крышей, и им предстояло пользоваться одной и той же уборной размером с булавочную головку. Ванны им не полагалось, только душ, да такой, в котором взрослому мужчине было не повернуться. Сара Джейн оглядела все это, состроила неодобрительную гримасу, но в конце концов со вздохом мученицы приняла условия.

— Я в ванной комнате не стираю, — заявила она Джеймсу, — и буду крайне признательна, если и вы воздержитесь от этого. Если мы будем проявлять уважение друг к другу в подобных мелочах, то, смею надеяться, сумеем поладить. Откуда вы родом, Джеймс? Я никак не могу определить, что у вас за акцент. Обычно мне не представляет трудности понять, откуда человек родом, по его выговору. Миссис Дэвис, например, выросла в Гемпшире. Вы, должно быть, тоже это поняли? Она довольно приятная особа. И мистер Дэвис тоже. Но дедушка… Он, кажется, слегка… Что ж. Я стараюсь не говорить о людях плохо, но…

Она постучала пальцем по виску и подняла глаза к потолку.

«Полоумный» — так бы назвал Джеймс старика Дэвиса в более ранний период своей жизни. Но тогда он выразился осторожнее:

— Да, старикан с причудами. Но если держаться от него подальше, то никаких проблем с ним не возникает.

И таким образом, больше года они прожили все вместе в относительной гармонии. Джеймс ежедневно уезжал на работу в Сити, Ричард и Юджиния Дэвисы также разъезжались по своим рабочим местам. Старшие Дэвисы оставались в доме, причем дед по большей части возился в саду, а бабушка занималась хозяйством. Рафаэль Робсон вел Гидеона к совершенному владению скрипкой. Сара Джейн Беккет преподавала ему все остальное — от литературы до геологии.

Все время, что оставалось у нее от занятий с Гидеоном, Сара Джейн старалась проводить с Джеймсом. Она приглашала его в кино или в паб выпить по стаканчику «по-дружески». Но зачастую во время этих дружеских вечеров ее нога прижималась к его бедру в темноте кинозала, ее рука проскальзывала в сгиб его локтя, когда они входили в паб, а потом скользила от его бицепса к локтю и дальше к запястью, так что в какой-то момент их пальцы вполне естественным образом сплетались и почему-то не расплетались, даже когда они садились за столик.