Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

• Название: Феномен двойников (сборник)
• Автор: Елизавета Манова
• Издательство: Издательство: Фолио
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN: 5-7150-0377-6

В книгу вошли издававшиеся ранее повести и рассказ («Колодец», «Легион», «К вопросу о феномене двойников»), и публикующиеся впервые повести «Дорога в Сообитание», «Один из многих на дорогах Тьмы…» и роман «Побег». Темы Елизаветы Мановой поражают своим разнообразием: безумный милитаристический ад «Легиона»; сосуществование не находящих взаимопонимания разумных рас в «Колодце»; мистические тайники грешной души некоего бессмертного — и тысячи раз умирающего сверхсущества в «Один из многих…»; совместимость этики людей и коллективного разума далекой планеты; космический детектив (роман «Побег»). Hо во всех случаях герои Мановой вызывают искреннее сочувствие читателя — настолько мастерски они выписаны, настолько человечны и близки нам их желания и помыслы, независимо от того, где происходит действие: в загробном мире, магическом измерении или в неведомой галактике…

Дмитрий Громов

Мрачное средневековье и далекий космос, черная магия и чистая наука, параллельные миры и религиозные фанатики — многообразие романов и повестей Е. Мановой покоряет своим человечным отношением к жизни во всех ее проявлениях. Когда мы в первый раз берем в руки книгу этого автора и открываем ее, то кажется предательством бросить на полдороге роман или повесть, так и не узнав, удачно ли завершился «Побег», куда вышел «Легион» и где закончил свое бесконечное существование «один из многих на дорогах тьмы…»

Содержание:

Легион. Повесть c. 3-54.

Один из многих на дорогах тьмы. Повесть c. 55-126.

Дорога в Сообитание. Повесть c. 127–216.

Колодец. Повесть c. 217–260.

К вопросу о феномене двойников. Рассказ c. 261–284.

Побег. Роман c. 285–478.

---

И она улыбнулась. Думать о тысячах лет тому, кто считает свой срок на дни!

— Потерпи, Аэна, я сумею.

— Бог мой! — тихо сказала она, и глаза ее вспыхнули торжеством, и слабый румянец окрасил щеки. — Я знаю выход, — сказала она. — Возьми мою душу и слей со своей!

Он покачал головой, и она улыбнулась. И сказала с насмешливым превосходством:

— Что ты знаешь о людях, могучий дух? Ты осудил себя — и это твое право, но разве я не вправе себя осудить? Я — плохая мать, — сказала она.

— Не важно, ради чего, но я обрекла на гибель сына. Я — плохая жена, — сказала она, — потому что все эти годы я любила тебя. Да! — сказала она, — не Энраса, а тебя! И не в память Энраса, не ради людей — для себя одной я тебя удержала. Боялась, ненавидела, проклинала — и звала тебя каждую ночь. Они считали меня святой! — она невесело усмехнулась, — а я звала тебя каждую ночь и думала о тебе, как о муже! А что мне делать теперь? — спросила она. — Ты в теле Торкаса, и нам невозможно быть вместе. А если ты умрешь, а Торкас воскреснет, — прощу ли я ему твою смерть? Смирюсь ли, что он — не ты?

— Ничего, — сказал Безымянный, — время излечит. Ты привыкнешь, Аэна.

— К чему? К греху, который не стал грехом, потому что и этого мне не досталось? Что меня ждет, мой бог? Бесполезные слезы и поминальный огонь. Ожидание смерти и память о том, что мне предстоит расплата. Пощади меня, — сказала она. — Ты изведал уже посмертных скитаний, так избавь же меня от них!

Он долго глядел ей в глаза и неохотно кивнул. Тут ничего не поделаешь: она из нашей породы. Из гордости или упрямства она сделает это с собой, не понимая — она ведь жива! — чем за это заплатит. Довольно просто вступить на Дорогу Тьмы, но как непросто исчезнуть с проклятой дороги!

— Мне очень жаль, — сказал он. — Ты так красива!

Они сидели, держась за руки, а день уже угасал, и сумрак, густой и теплый, пластами лежал у стен.

Он говорил:

— Невесело им придется. Водный баланс нарушен. Вода почти вся ушла на полярные шапки. Если не придавить эту дрянь прямо сейчас, ледниковый период им обеспечен.

— Мы сейчас уйдем?

— Скоро, — ответил он. — Мне не хочется торопиться. Если это моя последняя жизнь… нет, — сказал он, — я ни о чем не жалею. Разве только, что Торкас твой сын.

И она прижалась щекою к его руке.

А сумрак уже загустел в тяжелую душную ночь. Только мы — и ночь, мы — и Тьма. Она подошла — огромная, вечная, никакая, обняла, окружила, только я и он…

— Останься, Аэна, — сказал он, — жизнь — неплохая штука.

Но она улыбнулась, глядя в его глаза — в заветное озеро Тьмы, в желанную заводь забвенья. Она уходила в его глаза, в их ласковую печаль, в их жестокую силу. Без страха и сожаленья она уходила в него, как ручей вливается в реку; ей было так мягко, так радостно, так беззаботно, как может быть только на материнских руках.

Но там был кто-то еще, она испугалась: Торкас? Но он засмеялся, он ее окружал, и смех был вокруг нее.

— Торкаса ты не услышишь. Один из моих собратьев — он хозяйничал тут, в Ланнеране. Ничего, — сказал он, и голос был тоже вокруг нее, — придется и ему расплатиться.

Вопль ужаса — и раскатистый хохот, она улыбнулась в ответ; ей было так радостно, так беззаботно; он поднял ее и понес, а вокруг была Тьма, прекрасная, добрая Тьма, ты можешь еще вернуться, сказал он ей, подумай, это еще возможно, но она теснее прижалась к нему, сливаясь, вливаясь…

Жестокая дальняя искра света, и она подумала: вот оно! Без страха, лишь щекотное любопытство: неужели, конец? И — ничего?

— Да, — сказал он, — совсем ничего, — и они стояли, держась за руки, а колесо летело на них. И тяжелая темная сила поднималась в нем — в ней — в них. Боль разлук, боль смертей, боль погибших надежд, боль рождения, горечь жизни. Облако животворящей боли навстречу сжигающему огню, и она почувствовала, что тает, растворяется, переходит… он — она — они — ничего…

Говорят, грохот был ужасен. Волны умершего моря докатились до стен Рансалы — и отступили, оставив трещины в несокрушимой стене.

Говорят, отблеск был виден и в Ланнеране. Белый огонь сделал ночь светлее, чем день. Но Ланнеран был в ту ночь занят своими делами, и знамение истолковали к добру.

ДОРОГА В СООБИТАНИЕ

Она не спала, когда за ней пришли — в эту ночь мало кто спал в Орринде. Первая ночь осады, роковая черта, разделившая жизнь на «до» и «после». «До» еще живо, но завтра оно умрет, и все мы тоже умрем, кто раньше, кто позже. Жаль, если мне предстоит умереть сейчас, а не в бою — на стенах Орринды…

Провожатый с факелом шел впереди; в коридоре, конечно, отчаянно дуло; рыжее пламя дергалось и трещало, и по стенам метались шальные тени. С детских лет она презирала Орринду — этот замок, огромный и бестолковый, где всегда сквозняки, где вся жизнь на виду, где у каждой башни есть уязвимое место, а колодцы не чищены много лет. То ли дело милая Обсервата, где все было осмысленно и удобно, приспособлено к жизни и к войне…

Провожатый открыл тяжелую дверь, и она безрадостно усмехнулась. Занятный выбор: продать подороже жизнь или оставить пару лишних защитников для Орринды? Мрак с ним, пусть живут — лишним никто не будет.

Здесь было светло, потому что вечный сквозняк мотал пламя факелов, воткнутых в гнезда. Здесь был знаменитый стол Капитана — несокрушимый, прозрачный, в котором живут огоньки и отзываются вспышками на каждое слово. И здесь был сам Капитан Савдар, величественный, измученный и угрюмый, в тяжелом регондском панцире под алым плащом. Последняя тень величия, которое скоро исчезнет…

— Леди Элура! — сказал Капитан, и она чуть склонилась в равнодушном полупоклоне. Плоская девица с невзрачным лицом, но в темных глазах холодный ум и спокойная воля. Такой знакомый бестрепетный твердый взгляд, словно сам Родрик Штурман…

— Леди Элура, — сказал Капитан, — я знаю — тебя не обрадовал этот вызов…

— Мы в осажденной крепости, — сухо сказала она, — и я в твоем распоряжении, как все прочие Офицеры.

Маленький, но весьма ядовитый укол — ведь эта крепость все, что осталось от целой державы. Не верность вассала Государю, а только лишь подчинение командиру.

— Да, — сказал он, — крепость осаждена. Но маленький отряд… несколько человек… этой ночью еще смогут ее покинуть.

— Мне больше нравится смерть в бою, сэр Капитан. Я — не худший стрелок в Орринде, и эта крепость — не первая, которую я защищаю.

— Я знаю это, Леди Элура.

Он вдруг успокоился, перестал теребить нагрудную цепь и прямо взглянул ей в глаза. Угрюмая боль стояла а его глазах, и ей вдруг почудилось на лице Капитана тень смерти. Может быть, он умрет раньше меня, но это уже все равно. То, что нас ждет, хуже, чем смерть — полное исчезновение. Черные орды сметут нас всех, и не останется ничего. Даже могильной плиты, где нацарапано имя. Даже капли нашей крови в жилах тех, что когда-нибудь будут жить. И если подумать об этом, как мелки все наши счеты, жизнь уже подвела под ними черту…

— Ты не любишь меня, и имеешь на это право…

— О, нет, сэр Капитан! — она медленно улыбнулась, и резкий ее, бесполый голос стал бархатен и глубок. — Я тебя ненавижу! Но ты беспокоишься зря: я буду драться рядом с тобой, и если понадобиться, закрою тебя своим телом, потому что гибель твоя ускорит паденье Орринды!

— Ты — истинная дочь Родрика, леди Элура.

— Да! И поэтому я не стала мстить, когда ты убил моего отца. Ты — слабый, бездарный правитель, — сказала она надменно, — но ты — Капитан, и если б ты умер тогда, Орринда сразу бы развалилась.

— А так она продержалась еще восемь лет. Послушай, — сказал он тихо, — я скоро умру, и врать мне уже ни к чему. Жизнь Родрика — вот чем я выкупил эти годы. Поверь мне, — сказал он, — я лучше бы умер сам. Он был моим другом, единственным из людей, кого я любил и кому я верил. Не все обстояло так: или он — или я. Я знаю, он был уверен в своей правоте. Но если бы он добился того, что хотел…

— Чего же такого страшного он хотел? Добиться мира с дафенами? Остановить войну, которая нас сожрала?

— Ну, это бы ненадолго отсрочило наш конец. Они плодятся, как звери, а мы вымираем.

— Ты спас нас от вымирания! — резко сказала она. — Нас только лишь перебили!

— А ты хотела бы, чтобы мы перебили друг друга? Были еще Пилоты, леди Элура! Прими я сторону Родрика, я умер бы с ним, а Капитаном бы сделался Улаф Пайл. Что бы тогда ожидало Орринду?

— Не стоит оправдываться передо мной, — сказала она спокойно. — Что бы я ни думала о тебе, я знаю свой долг, и поступлю, как должно. И что бы ты обо мне не думал, тебе пригодится мой самострел… и мой опыт, наверное, тоже.

— Есть то, что много важнее, леди Элура. Священные знания, которые род твой сберег и умножил, и священная кровь Штурманов, что течет в твоих жилах. Небесный огонь! — сказал он с тоской, — ну, как мне это сказать? Как мне тебя просить? Ты можешь хоть на миг забыть о вражде и выслушать меня без злобы?