Эрик Дэвис - Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

• Название: Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
• Автор: Эрик Дэвис
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9681-0127-3

Если проанализировать параллельно историю техники и историю мистики, то мы сможем обнаружить мистические озарения и апокалиптические ожидания, которые пронизывают историю человечества и его взаимоотношении с природой. Книга Эрика Дэвнса открывает нам сегодняшнее «технологическое бессознательное», в котором есть место религиозному воображению, утопическим мечтам, апокалиптическим видениям, цифровым фантазиям и одержимости потусторонним миром. «Техногнозис» демонстрирует и то, как язык и идеи информационного общества видоизменяют и формируют многие аспекты современной духовности. Автор предлагает читателю яркое и захватывающее путешествие в наступившее тысячелетие, в котором гипермедиа с ошеломляющей скоростью изменяют и границы реальности, и саму нашу идентичность.

---

Едва ли нужно говорить, что даже на самых высоких уровнях посвящения адепты не всегда обретали обещанную суперсилу и Хаббарду приходилось заниматься постоянным обновлением его дорогостоящей техники, которая в результате становилась еще дороже. Дж. Атак описывает этот процесс в терминах, так хорошо знакомых нам в нагни дни электронных сетей: «Каждый новый апгрейд встречался фанфарами в сопутствующей прессе. Объявлялось, что он приводит к чудесным результатам. Один критик… жаловался на „джанков от аудита", постоянно ждущих нового „уровня", который разрешит их хронические проблемы»117. Погрузившись вглубь инсайдерского мировоззрения, совершенно непостижимого для непосвященных, многие сайентологи попадали в ловушку парадигмы, и у этой ловушки не было выходов. Марджери Уэйкфилд, бывшая участница секты, написала книгу «Дорога в Ксену», которая сегодня выложена на многочисленных антисайентологических сайтах. В ней она описывает, как в попытках преодолеть культурное и психологическое программирование сайентологическая техника парадоксальным образом замыкала членов культа в порочный кибернетический круг. Кульминация истории Уэйкфилд — момент, когда после двадцати лет пребывания в организации она наконец достигла уровня ОТЗ — и ей открылись предельные эзотерические тексты, связанные с ним. Она узнала, что много лун тому назад Ксену, глава галактической федерации, решил проблему перенаселения космоса, послав тетанов на Землю, а затем взорвав их при помощи ядерного оружия, спрятанного в вулканах. Прочитав эту написанную серьезным языком историю, Уэйкфилд испытала нечто вроде когнитивного диссонанса:

Я почувствовала себя очень странно. Десять лет меня программировали под гипнозом, чтобы я воспринимала как откровение все, что сказано и написано Хаббардом, но эти материалы были слишком абсурдными, чтобы в них верить. В результате мой разум оказался в положении компьютера, который, когда в него поступают данные, не поддающиеся анализу, просто выдает отказ их обрабатывать… Хаббард подвесил мое сознание, и с этого момента я стала совершенной пешкой, не будучи в состоянии думать, я стала полностью программируемой машиной, отвечающей на внешние импульсы. Я стала роботом, или, как обычно это называют бывшие сайентологи, «рондроидом»118.

Букет технологических метафор Уэйкфилд так увлекателен не в последнюю очередь благодаря тому, что он показывает, как терапевтическая «технология», основанная на освобождении ментального компьютера, может вызвать в некоторых ее последователях ощущение схожести с роботоидным состоянием стимулирования и реакции, вроде того, которому подвержены злые борги (орги?) в сериале «Звездный путь: новое поколение». Но, хотя Уэйкфилд нельзя винить за то, что она считает себя рондроидом, ее технологизированный язык настолько же запутывает, насколько объясняет. Как отмечает психолог Лоуэлл Стрейкер, тактика убеждения, используемая в церкви сайентологии и других культах, — «это не столько „технология контроля над сознанием" или промывание мозгов как таковое, сколько… обычные техники, при помощи которых группа сламывает личное сопротивление и устанавливает свое влияние»119. Но признать это — значит признать, что мы каждый день плаваем в растворе, промывающем нам мозги, пусть и разбавленном. Каждое мгновение мы наталкиваемся на флаг или логотип, глотаем прозак или позволяем маркетинговой кампании войти в нашу жизнь. Мы танцуем с силами контроля в коллективном трансе, и этот танец вводит нас в состояния изумления и смятения.

Работа (по Гурджиеву) предполагает, что «человек-машина» может пробудиться и освободить себя от своего автоматического и социально обусловленного поведения и что одухотворенный киборг может подняться к более высокой ступени сознания, войдя в соприкосновение с собственной внутренней машиной. Сайентология служит примером жуткого призрака культизма, который бродит поблизости от этой дороги и напоминает нам, что освобождение от одних программ может означать просто очистку ленты для новых и куда более истощающих трансов. В любом случае, несмотря на потрясающе негативный опыт Хаббарда, компьютеры, кибернетика и информационная технология — полезные для нас сегодня метафоры, помогающие представить путь самопознания. Для людей, вовлеченных в переживание духовно-психологической трансформации, но не желающих выслушивать старые сказки, упоминание «технологий раскрытия своего „я"» служит мощным источником воодушевления, и лишь во вторую очередь вызывает мысли о дегуманизации. Помимо ублажения падкого на технические новинки современного человека, оно служит гарантом прагматически ориентированных экспериментов, освобожденных, хотя бы в теории, от всякого догматизма.

В то же время всевозрастающая популярность образа перепрограммируемой личности отражает нарастающую бюрократизацию и технологизацию общества, происходившую все двадцатое столетие, — процесс, который принес с собой социальный строй, никак не сочетающийся с подлинным исследованием человеческого потенциала. По этой причине многие контркультурные духовные движения на послевоенном Западе, с порога отрицали любой намек на механицизм, жестко противостоя электронному Вавилону и дегуманизирующему влиянию технократии с ее абстрактным, исчислительным подходом к организации человека-машины. Но как мы вскоре увидим, под хлопчатобумажными рубашками и японскими халатами духовные бунтари послевоенной контркультуры вступали в гораздо более интимную связь с техницистской логикой, чем они хотели бы показать.

Техника для фриков

Автор книги «Технологическое общество», опубликованной в 1954 году, французский теолог Жак Эллюль заявлял на ее страницах, что силы «техники» стали выходить из-под контроля, вторгаясь во все сферы человеческой активности и преобразуя их. Согласно Эллюлю, техника — это не просто то, что имеет отношение к машинам. Скорее, это логика манипуляции и достижения целей, стоящая за работой машин. В социологическом аспекте техника означает процедуры, языки и социальные условия, порождаемые «рациональностью» современных социальных институтов, бюрократии и технократических организаций. После Второй мировой войны эти институты оказались в еще более тесной связи с техникой, когда они стали компьютеризироваться и перестраивать свои структуры управления в соответствии с логикой контроля, с ее циклами обратной связи и информационных потоков. Система, как ее стали называть впоследствии, стала развиваться в полную силу.

В то время, когда кибернетика только начала осознавать возможности машин, наделенных искусственным интеллектом, Эллюль настаивал на том, что техника уже обрела свою собственную жизнь. Система, по сути, уже вышла из-под контроля. В своем неудержимом стремлении к увеличению эффективности и производительной силы, этот маниакальный экономико-технологический Франкенштейн принялся высасывать жизненные соки из индивидуумов, культур и природного мира, сводя все к тому, что Хайдеггер называл наличным сырьем. Как и Хайдеггер, Эллюль отвергал гуманистическую точку зрения, согласно которой технология — это просто инструмент, используемый нами для того, чтобы достигать человеческие цели. Напротив, по мнению Эллюля, технология воздвигает вокруг мира, в котором мы живем, новые невидимые границы, несущие в себе угрозу катастрофы в структуре бытия и познания, которая поглощает нас, нравится нам это или нет.

Эта довольно манихейская картина, которую нарисовал Эллюль, оказалась невероятно влиятельной в послевоенном поколении, которому было суждено устроить паноптикум, известный под именем «шестидесятых». Непростой союз политических радикалов и богемы, суровых революционеров и анархических кислотников, молодых людей и девушек в 1960-х годах скрепляла общая ненависть к Системе. Они мечтали о милленарист-ском мире, который бы пришел на смену дегуманизиру-ющей мегамашине технократического общества с его военно-промышленным комплексом. Эта мечта, находила ли она свое выражение в марксистских, мистических или гедонистических терминах, рождала видение новой эры, начало которой возвестило бы возникновение общества справедливости, развития человеческого потенциала и органической свободы. С точки зрения контркультуры технология символизировала Систему с ее бессердечным стремлением к доминированию и фетишизацией рационального контроля.

В то же время такие революционные объединения, как «Студенты за демократическое общество» или «Синоптики»,[41] более чем охотно использовали оружие врага против него самого, будь то мегафоны или огнестрельное оружие, бомбы или радио. Для более аполитичных хиппи, которые верили, что изменение сознания само по себе способно изменить мир, современная технология была источником дурных вибраций. Многие делали выбор в пользу более «органического» стиля жизни, основанного на про-рощенных зернах, фазах Луны, растрепанных волосах и пасторальном руссоизме. Тем не менее фриковую сцену невозможно вообразить без технологии: без FM-радио, андеграундных газет, мощных стереосистем, теленовостей, противозачаточных таблеток, электрогитар. В особенности — электрогитар. К середине 60-х рок-концерт стал гедонистической агорой контркультуры. Музыканты с головой окунулись в электромагнетизм, трансформируя некогда «побочные» электрические эффекты, такие как фидбэк и дисторсия, в дикий трансцендентальный хаос. Вкупе со вспышками световых шоу и эффектами ЛСД, который вышел из элитарных психологических кругов и военных лабораторий, эти пробуждающие кундалини звуковые грозы открыли эпоху электрифицированных элевсинских мистерий, чьи силы, как отмечает Теодор Роззак, были «позаимствованы у аппарата», то есть у самой Системы, которую фрики стремились искоренить. Принимая во внимание признание определенного количества технологий, следует считать, что хиппи не столько отрицали, сколько пересматривали технику. Фрики построили настоящую мифологию вокруг усиливающих способности орудий и инструментальных навыков, которая нигде не проявилась с такой отчетливостью, как в могучей обновленной духовности поколения. Отвергнув сухие и авторитарные религиозные институты Запада, фрики решились пойти на взлом дверей человеческого восприятия, чтобы узнать, что скрывается за ними. Вот почему образчики контркультурной духовности, от йоги до психоделиков, от Камасутры до «И-цзина», были не чем иным, как техническими приемами. Мирча Элиа-де называл такого рода техники «техниками экстаза». Этот чемоданчик, наполненный мистическими методиками и психологическими инструментами, вырванными из их собственного культурного контекста или изобретенными заново, позволил отдельным искателям исследовать собственное тело и сознание, избегая догматических ловушек ортодоксии.