А. Сахаров (редактор) - Александр I

• Название: Александр I
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-050-0

Царствование императора Александра I, пожалуй, одна из самых противоречивых эпох русской истории.

И вроде бы по справедливости современники нарекли императора Благословенным. Век Просвещения уже не стучался робко в двери России, на щёлочку приоткрытые Екатериной, он широко шагнул в российскую жизнь. Никогда ещё и русское оружие не покрывало себя такой громкой славой.

Но и скольким мечтам в России так и не суждено было сбыться…

В дванный том вошли следующие произведения:

Д. С. Дмитриев – Два императора;

Д. С. Мережковский – Александр Первый.

---

«Уже шесть месяцев прошло, как мы расстались с Анной. Где она? Что с ней? Может, вышла замуж, меня забыла, мою любовь забыла? А я мечтал о счастии. Зачем я вместе с Анной не поехал в Каменки? Зачем я её оставил в Петербурге?» – упрекал себя Сергей Гарин.

– Ваше сиятельство! А ваше сиятельство! – поспешно входя в комнату, позвал князя Михеев. Старик денщик неразлучно находился с князем, делил с ним и горе, и радость; он знал причину печали своего «княжича» и теперь спешил порадовать его неожиданностью.

– Ну, что ты? – откликнулся денщику князь.

– Немец-то ведь пришёл, вас спрашивает.

– Какой немец? Да что с тобой, Михеев?

– Да тот, что с дочерью в Питере жил; фамилию его не припомню.

– Гофман?! – не спросил, а громко крикнул князь.

– Он вас спрашивает.

– Так веди, веди его скорее. Вот неожиданность! Я сам пойду ему навстречу.

Гарин радостно кинулся к дверям и на пороге встретился со стариком Гофманом. Большая печаль видна была на его добром, откровенном лице. За последнее время Гофман так переменился, похудел, осунулся; при первом взгляде князь едва мог его узнать.

– Господин Гофман! Вы ли? – Гарин хотел обнять старика, но он холодно отстранил это и только пожал руку князя.

– Вы не узнаёте меня, князь?

– Нет, нет, я вас сразу узнал. Но вы так переменились! Что с вами, мой дорогой?

– Со мной ничего. А вы спросите про дочь, про мою милую Анну. Князь, вы совсем её забыли? – В голосе старика слышны были и слёзы, и упрёк.

– Что вы? Я… я забыл Анну! И вы это мне говорите, господин Гофман?

– Забыли, забыли мою бедную девочку!

– Не говорите этого, не говорите! Одна только смерть заставит меня забыть вашу дочь! Ну что же вы молчите, господин Гофман, что молчите? Да говорите же! Что Анна?

– Умирает, – тихо ответил Гофман.

– Что? Что вы сказали?! – меняясь в лице, крикнул Сергей.

– Моя дочь умирает…

– Умирает, умирает!! – Князь упал на стул и закрыл лицо руками.

– Она послала меня, князь, сказать вам своё последнее «прости».

Голос у старого немца дрогнул, и по его исхудалому лицу потекли слёзы.

– Но слезами и отчаянием не поможешь. Садитесь, успокойтесь, господин Гофман, расскажите мне всё, всё расскажите.

Гарин страдал не менее старого немца, но он превозмог себя и сам, глотая слёзы, старался успокоить Гофмана.

– Скоротечная чахотка угрожает моей дочери смертью.

– Чахотка! Но с чего, с чего?

– От разбитой любви, от погибшего счастья, князь.

– Я вас не понимаю, Гофман! От какой разбитой любви? – спросил с недоумением молодой князь.

– Не понимаете, ваше сиятельство? А понять не трудно: моя дочь любила и любит вас своим чистым и незлобивым сердцем. А вы, князь… – Старик не договорил и печально поник своею головою.

– А я… что же я? Договаривайте, прошу вас!

– Вы безжалостно разбили её сердце, князь.

– Я… я! Да что вы говорите?!

– Вы любите мою дочь? – пристально смотря прямо в глаза Сергею, спросил старик.

– И вы ещё спрашиваете! Больше себя самого, больше жизни!

– Вы говорите правду? Я должен вам верить, князь?

– Я дворянин, господин Гофман! – гордо ответил князь.

– Извините, князь, я… я верю вам. Но это письмо, которое и меня, и дочь так убило…

– Какое письмо, какое?

– А то, которое вы из Москвы написали ротмистру Зарницкому, вашему приятелю. Вы, князь, в том письме писали, что вам отец с матерью не позволяют жениться на Анне, что вам сватают богатую красавицу… Вы с таким увлечением, ваше сиятельство, описали красоту этой барышни, что я и Анна могли подумать…

– А, теперь я понимаю. Но как это письмо попало к вам? – спросил у Гофмана Гарин.

– Как попало – об этом, князь, после.

– Нет, я хочу знать, какой негодяй передал вам это письмо. Надеюсь, не Зарницкий?

– О нет, князь, письмо доставил Цыганов.

– Николай! – с удивлением воскликнул князь.

– Да, он. Я сейчас всё подробно расскажу вам, князь. Вы назвали Цыганова негодяем, – более того, он подлец.

Старик Гофман рассказал князю, с каким нетерпением дожидалась Анна его возвращения из Каменок, как она считала дни и часы, когда он приедет. Сказал и о том, как к ним часто ходил Николай и как уверял Анну, что князю Сергею не позволяют отец с матерью на ней жениться, и в удостоверение своих слов принёс письмо, писанное рукою князя к Зарницкому.

– Этот подлец дошёл до того, что осмелился обнажить свою саблю на мою дочь. Я не знаю, как я не убил его.

– Успокойтесь, господин Гофман, мерзавец кровью поплатится мне за это! – с гневом сказал Сергей Гарин.

Он никак не воображал, что Николай Цыганов, безродный приёмыш его отца, станет ему смертельным врагом. Сергей обходился с ним всегда ласково и предупредительно; он был его благодетелем; благодаря содействию молодого князя Николай получил офицерский чин и пенсию. И что же? Вместо благодарности и преданности «жалкий подкидыш» отплачивает ему подлостью, становится ему соперником, смеет рассчитывать на любовь Анны!

«Если бы он был здесь, я убил бы его как собаку, я задушил бы гадину своими руками! О, моя милая, дорогая Анна! Я жестоко отплачу и за тебя, и за себя этому подлецу. И вот благодарность за все мои старания! Гадкий, презренный подкидыш, ты будешь раскаиваться в своей подлости! Я заставлю тебя раскаяться», – думал Сергей Гарин, слушая Гофмана.

– По приезде на нашу ферму Анну совсем узнать было нельзя: куда девалась её весёлость? Хмурая стала, печальная. Об вас, князь, она скучала, плакала, – дрожащим голосом рассказывал старик Гофман. – Всё вас вспоминала… Стала моя дочь худеть, чахнуть, появился удушливый кашель – предвестник чахотки; я, сколько мог, утешал Анну. Но что значит моё утешение! Наконец Анна слегла. Я пригласил того доктора, который лечил вас, князь. Он хороший, опытный доктор, осмотрел Анну… – тут старик смолк и задумался.

– Ну, и что же доктор? – нетерпеливо спросил Гарин.

– Нашёл у дочери скоротечную чахотку и приговорил её к смерти.

– Неужели нет исхода? Я всё брошу, поеду к ней, приглашу известных, знаменитых врачей…

– От смерти, князь, может излечить один Бог! А врачи тут ни при чём. «Если она переживёт весну, то доживёт до осени, не далее», – вот что сказал доктор.

– Но как же, Гофман, вы оставили больную дочь и решились сюда приехать? – спросил князь.

– Я должен был исполнить волю Анны. Она так просила меня, умоляла отыскать вас, князь. Если… если можно, то прошу вас, князь, к ней поехать: хочется ей на вас взглянуть, проститься с вами! Князь, во имя всего святого, прошу, заклинаю вас – поедемте! Исполните желание умирающей, она так горячо любит вас. «Отец, поезжай, найди князя и привези его: тогда я умру спокойно», – сказала мне Анна. И – поехал; немало трудов и времени стоило мне, князь, вас найти. Вы, вы поедете, поедете?.. Я… я на коленях буду просить вас!..

– Я готов ехать хоть сейчас, сию минуту, я брошу всё и поеду с вами.

– О, за это Господь вас вознаградит, князь!

Сергей Гарин хоть и решил ехать на ферму к Гофману, но не легко было это сделать. Об отпуске во время военного действия и думать было нечего. Князь посоветовался с Петром Петровичем и решил обратиться к главнокомандующему с просьбой откровенно объясниться с ним. Добрый и мягкий Беннигсен участливо отозвался на просьбу своего адъютанта и отпустил его на две недели в отпуск.

Этого времени достаточно было для князя, чтобы побывать на ферме старого Гофмана.

Не мешкая ни одной минуты, князь Гарин и Гофман поехали в Австрию.

ГЛАВА XIII

В Зимнем дворце, в кабинете императора Александра, как-то необычайно тихо; сам государь с задумчивым, печальным лицом медленно ходил по своему кабинету. Государь только что выслушал донесение флигель-адъютанта Ставицкого,[55] присланного Беннигсеном с донесением о сражении при Эйлау. Известие о русских убитых и раненых произвело на молодого императора сильное впечатление.

– Боже, сколько жертв! Сколько крови! Это ужасно! Приняты ли меры к облегчению несчастных раненых? – спросил государь у полковника.

– Раненых так много, ваше величество, что хирурги и доктора не успевали. Прусский король изволил прислать своего лейб-хирурга, а с ним целый штат докторов и хирургов приехали в Кенигсберг, тогда дело пошло быстрее, – почтительно ответил посланный главнокомандующего.

– Спасибо королю! Этого я не забуду.

– Вообще, ваше величество, жители Кенигсберга так сердечно и заботливо ухаживают за нашими солдатами и снабжают их всем необходимым.

– Свезите моё спасибо жителям Кенигсберга, господин полковник!

– Слушаю, ваше величество!

– А как мне жаль, как жаль моих солдат, убитых в сражении! Сколько осталось после них несчастных матерей, жён, детей! И за всё несчастие, принесённое моему народу, ответит мне Наполеон. Да падёт на его голову невинно пролитая кровь! Этот человек, кажется, для того и родился, чтобы упиваться кровавыми победами.