Маршалл Мак-Люэн - Понимание медиа: Внешние расширения человека

• Название: Понимание медиа: Внешние расширения человека
• Автор: Маршалл Мак-Люэн
• Издательство: КАНОН-пресс-Ц
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-86090-102-Х

В первом приложении к нашей большой серии «Публикации ЦФС» мы помещаем знаменитую и грандиозную по степени влияния на умы социальных мыслителей второй половины ХХ века работу замечательного канадского ученого и публициста Герберта Маршалла Маклюэна «Понимание медиа», давно уже ожидаемую в русском переводе.

Книга предназначена для социологов, социальных психологов и антропологов, культурологов, философов и всех изучающих эти дисциплины.

---

ГЛАВА 25. ТЕЛЕГРАФ

СОЦИАЛЬНЫЙ ГОРМОН

Беспроволочный телеграф получил в 1910 году эффектную рекламу, когда помог арестовать в море д-ра Хоули X. Криппена, американского врача, практиковавшего в Лондоне, который убил свою жену, закопал ее в подвале собственного дома и бежал из страны вместе со своей секретаршей на пароходе «Монтроуз». Секретарша была переодета мальчиком, и эта парочка выдавала себя за «мистера Робинсона с сыном». У капитана «Монтроуза» Джорджа Кендалла, читавшего о деле Криппена в английских газетах, закрались подозрения насчет Робинсонов.

«Монтроуз» был в то время одним их немногих кораблей, оснащенных беспроволочным аппаратом Маркони.[327] Обязав радиста соблюдать тайну, капитан Кендалл отправил сообщение в Скотланд-Ярд, и оттуда выслали на быстроходном лайнере инспектора Дьюса, дабы он догнал «Монтроуз» в Атлантическом океане. Инспектор Дьюс, переодетый лоцманом, попал на борт «Монтроуза» раньше, чем тот достиг порта, и арестовал Криппена. Спустя восемнадцать месяцев после ареста Криппена в британском парламенте был принят акт, обязывающий оснастить все пассажирские суда беспроволочными радиопередатчиками.

Дело Криппена показывает, что происходит с самыми продуманными планами мышей и людей в любой организации, когда появляется мгновенная скорость движения информации. Происходит катастрофическое крушение делегированной власти и размывание пирамидальных управленческих структур, известных нам по организационным схемам. Обособление функций, разделение стадий, пространств и задач характерны для письменного и визуального общества и западного мира. Под действием мгновенных органических взаимосвязей электричества эти разделения обычно исчезают.

Бывший германский министр вооружения Альберт Шпеер, выступая на Нюрнбергском процессе, привел несколько горьких замечаний по поводу воздействия электрических средств коммуникации на немецкую жизнь: «Телефон, телетайп и радио сделали возможной прямую отдачу приказов с высших уровней на самые низшие, где они, в силу стоящей за ними абсолютной власти, некритично исполнялись…»

Электрические средства коммуникации ведут к созданию своего рода органической взаимозависимости между всеми институтами общества, подчеркивая точку зрения Тейяра де Шардена,[328] считавшего, что открытие электромагнетизма нужно рассматривать как «удивительное биологическое событие». Если политические и коммерческие институты приобретают благодаря электрическим коммуникациям биологический характер, то для таких биологов, как Ганс Селье, стало в наше время обычным делом мыслить физический организм как коммуникационную сеть: «Гормон — это специфический химический мессенджер, вырабатываемый эндокринной железой и посылаемый в кровь для регулирования и координации функций отдаленных органов».

Эта особая черта электрической формы, состоящая в том, что она кладет конец механической эпохе индивидуальных ступеней и специалистских функций, имеет прямое объяснение. Если вся прежняя технология (за исключением, разве что, речи) расширяла какую-то часть наших тел, то электричество, можно сказать, вынесло наружу саму центральную нервную систему, включая мозг. Наша центральная нервная система — это единое поле, не разделенное на сегменты. Как пишет Дж. 3. Янг в книге «Сомнение и достоверность в науке: размышления биолога о мозге»: «Тайна могущества мозга, может быть, во многом и заключается в тех необычайных возможностях, которые он предоставляет для взаимодействия между эффектами стимулирования каждой из частей воспринимающих областей. Именно это предоставление мест взаимодействия, или мест смешения, позволяет нам реагировать на мир как це лое в гораздо большей степени, чем это может делать большинство других животных».[329]

Непонимание органического характера электрической технологии открыто проявляется в нашей неослабевающей озабоченности опасностями механизации мира. Скорее, нам больше угрожает полное прекращение вложения наших сил в доэлектрическую технологию письменного и механического типа вследствие неразборчивого орудования электрической энергией. Что делает механизм? Он отделяет и расширяет вовне отдельные части нашего тела, например, ладонь, руку, ступни в ручку, молоток, колесо. Механизация той или иной задачи осуществляется за счет сегментирования каждой части действия на ряд единообразных, повторяемых и заменяемых частей. Прямо противоположное характерно для кибернетизации (или автоматизации), которая определяется не только как способ действия, но и как способ мышления. Вместо того, чтобы заниматься обособленными машинами, кибернетизация подходит к производственной проблеме как к интегрированной системе обработки информации.

Именно такое обеспечение мест взаимодействия в электрических средствах коммуникации заставляет нас сегодня реагировать на мир как единое целое. Но прежде всего интегральная целостность частного и общественного сознания создается скоростью электрического вовлечения. Сегодня мы живем в Эпоху Информации и Коммуникации, поскольку электрические средства коммуникации мгновенно и непрерывно создают тотальное поле взаимодействующих событий, в котором участвуют все люди. Теперь мир публичного взаимодействия обладает такой же инклюзивной всеохватностью интегральной взаимной игры, которая до сих пор характеризовала только наши частные нервные системы. А все потому, что электричество по своему характеру органично и через свое технологическое применение в телеграфе, телефоне, радио и других формах подтверждает органическую социальную связь. Одновременность электрической коммуникации, характерная также для нашей нервной системы, делает каждого из нас наличным и доступным для любого другого человека в мире. Наше повсеместное одновременное соприсутствие в электрическую эпоху является в огромной степени фактом пассивного, а не активного опыта. Активно мы с большей вероятностью достигаем этого осознания, когда читаем газету или смотрим телевизионное шоу.

Один из способов постигнуть суть перехода от механической эпохи к электрической — обратить внимание на разницу между макетами литературной и телеграфной прессы, скажем, между лондонской «Тайме» и «Дети Экспресс» или между «Нъю Йорк Тайме» и нью-йоркской «Дети Нъюс». Это разница между колонками, представляющими точки зрения, и мозаикой несвязанных врезок в общее поле, объединенных выходными данными. В мозаике одновременных элементов может присутствовать все что угодно, но в ней не может быть никакой точки зрения. Мир импрессионизма, связанный в конце девятнадцатого века с живописью, нашел более крайнюю свою форму в пуантилизме Сёра и в преломлениях света в мире Моне[330] и Ренуара.[331] Штриховое нанесение точек у Сёра близко к нынешней технике передачи изображений по телеграфу и вплотную приближается к форме телевизионного образа, или той мозаике, которая создается разверткой изображения. Все они предвестники позднейших электрических форм, поскольку, как и цифровой компьютер с его множественными точками и тире, обозначающими «да» и «нет», ласкают контуры любого рода бытия множественными прикосновениями этих точек. Электричество, как и мозг, дает средство вхождения в контакт со всеми гранями бытия сразу. Лишь по случайному стечению обстоятельств электричество является визуальным и слуховым; прежде всего оно тактильно.

Когда в конце девятнадцатого века начала утверждаться эпоха электричества, весь мир искусств вновь стал обретать иконические качества осязания и взаимодействия чувств (или синестезии, как это называют) — и в живописи, и в поэзии. Немецкий скульптор Адольф фон Гильдебранд[332] побудил Беренсона[333] заметить, что «художник может выполнить свою задачу, только придав зрительным впечатлениям осязательную значимость». Такая программа предполагает наделение каждой пластической формы своего рода собственной нервной системой.

Электрическая форма всепроникающего впечатления (impression) глубоко тактильна и органична и наделяет каждый объект своего рода единой чувственностью так, как это делала раньше наскальная живопись. В новую электрическую эпоху неосознаваемая задача художника состояла в том, чтобы вывести этот факт на уровень сознательного восприятия. Отныне обычный специалист в любой области был обречен на бесплодие и поверхностность, которые были отзвуком архаической формы уходящей в прошлое механической эпохи. Современное сознание вновь, после многих веков диссоциированной чувственности, должно было стать интегральным и инклюзивным. Одним из крупных центров, где сосредоточились попытки достичь инклюзивности человеческого сознания, стал Баухауз; однако та же задача была воспринята целой плеядой гигантов, выросшей в сфере музыки и поэзии, архитектуры и живописи. Они подарили искусствам нашего века превосходство над искусствами других эпох, сопоставимое разве что с тем преимуществом, которое мы уже давно признали за современной наукой.