Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

• Название: Роман на Рождество
• Автор: Элоиза Джеймс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058110-8, 978-5-403-00912-6

Выйти замуж по любви… Многие ли из английских аристократок могут похвастаться этим?

Леди Поппи Селби, обвенчавшаяся с герцогом Флетчером, редкая счастливица. Она любит и любима.

Однако спустя четыре года отношения супругов разладились. Под грузом светских обязанностей страсть превратилась в спокойную вежливую дружбу.

Как теперь вернуть былой огонь?

Герцог Флетчер вовсе не намерен терять жену, которая, как и раньше, будит в нем желание.

В надежде вновь завоевать супругу и возродить в ее сердце свет любви, он затевает непростую игру в обольщение.

---

– Все дело в ароматизированных свечах, – объяснил Куинс, когда Флетч спросил его об этом. – Леди Флора желает, чтобы каждая комната пахла по-своему.

Таким образом, в доме невозможно было нормально дышать – выходя из удушливой приторной атмосферы одной комнаты, Флетч сразу же оказывался во власти других ароматов, не менее удушливых и приторных.

Еще одним неприятным открытием стала поразительная осведомленность тещи о его делах и встречах. Однажды он отправился к премьер-министру Питту в «Судебные инны»,[13] а вечером того же дня леди Флора уже выступила с комментарием на тему политики премьер-министра в Индии. В другой раз Флетч совершил конную прогулку с Гиллом, и что же? Вечером леди Флора заявила, что Гилл уже староват для своих коротких штанишек.

– Он не носит никаких коротких штанишек! – оборвал ее Флетч, гадая, уж не сошла ли она с ума.

– Это всего лишь деликатный намек на то, что графу пора повзрослеть, – улыбнулась леди Селби. – Я слышала, что он, словно девица, пробует силы в живописи, пишет портреты. Простите мою неделикатность, но создается впечатление, что у него даже нет женщины.

Флетчер не желал прощать неделикатность тещи, хотя, разумеется, не мог об этом сказать. По правде говоря, он был бы рад совсем не видеть леди Флору – ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином. А как надоела ему привычка тещи с самым озабоченным видом поджидать его по вечерам! Причем, как заметил герцог, лицо почтенной леди всегда выражало именно озабоченность, и никогда – любопытство, наверное, потому что леди Флора отлично знала, где он был и что делал.

Иногда она мимоходом говорила Флетчу, куда направляется и какие изменения внесены по ее инициативе в убранство той или другой комнаты.

– А вы посоветовались с Поппи? – спросил он однажды, когда леди Флора сообщила, что собралась менять портьеры в маленькой гостиной в восточной части дома на более яркие.

– Поппи? – переспросила почтенная дама с таким испугом, как будто Флетч упомянул самого короля Георга. – Разумеется, нет.

И она удалилась с таким видом, словно ей только что явился призрак дочери.

Неудивительно, что ее поведение казалось герцогу очень странным.

Сам он не видел жены уже несколько месяцев. Занятый самоутверждением в качестве члена палаты лордов, он не искал с ней встреч специально, но бывал на каждом достойном внимания вечере, на каждом приеме, где должна была быть и Поппи, однако они ни разу не встретилась. Похоже, она по-прежнему жила у Джеммы… А может быть, и нет. В общем, Флетчер ничего точно не знал – слухи о ней до него не доходили.

Лишь однажды он получил осторожное письмо от своего банкира, извещавшее об открытии в банке отдельного счета ее светлости. Разумеется, Флетч тотчас распорядился перевести на этот счет кругленькую сумму, полагая, что таков долг каждого джентльмена, покинутого женой. Вообще-то никого из его друзей жены не бросали, но он чувствовал, что правила приличий требуют от него материально поддержать беглянку.

Перед ним со всей настоятельностью встал вопрос – как жить дальше? Он знал: Поппи уверена, что он не отказывает себе в дамском обществе. Но на деле все было иначе – Флетч проводил большую часть времени в палате лордов, обуреваемый стремлением не только сделать себе имя, но и добиться изменений в правительстве, обеспечить лучшее будущее для всей страны.

А его жена в это время пребывала в уверенности, что он резвится с куртизанками, и ее это нисколько не волновало…

Мысль о безразличии жены была особенно мучительной.

Действительно, с какой стати Поппи беспокоиться? Ведь ей никогда не нравились любовные игры, и, бросив его, она ясно дала понять, что никогда его не любила.

Так зачем ему волноваться о том, где она и что с ней?

Как раз сегодня Фокс пригласил его пообедать у миссис Армистед – говорили, там весьма сговорчивые красотки.

Но нет, лучше об этом не думать…

Глава 25

В полутьме герцогская спальня выглядела так, словно от внешнего мира ее отделяли не стены, а серебристые потоки водопада. В середине просторной комнаты, освещенной лишь несколькими свечами, высилась роскошная кровать, вся в нежно-серых шелках, расшитых синими колокольчиками.

Вильерс лежал на подушках, мертвенно-бледный, невероятно худой. У него всегда было бледное лицо и впалые щеки, из-за чего когда-то Мей даже объявила, что он «волнующе красив», и Шарлотта посчитала это мнение справедливым. Но сейчас его бледная кожа приобрела мертвенный оттенок, истончилась и стала почти прозрачной. Когда больной приветствовал гостью слабым взмахом руки, Шарлотта заметила его исхудавшие пальцы с выпиравшими костяшками. От жалости у нее перехватило дыхание.

– Окажите мне честь, присаживайтесь, – пригласил герцог. – Благодарю вас за визит.

Слуга проворно поставил для посетительницы стул, и она села, ожидая продолжения разговора.

Но Вильерс молчал и только смотрел на гостью. Под его пристальным взглядом она особенно остро почувствовала, что выглядит далеко не лучшим образом, – с растрепанными волосами, покрасневшими от ветра щеками, в убогом платье со скучной оборкой по подолу. В комнате явственно ощущался запах мяты и лимона.

– Что я могу для вас сделать, ваша светлость? – спросила Шарлотта спокойно и негромко, как и подобает у постели умирающего.

– Боюсь, что ничего, – отозвался герцог.

Удивительно, но он говорил совсем не так, как в представлении Шарлотты должны разговаривать умирающие, – в его голосе ощущались интерес и некоторая усталость. И девушка отважилась еще раз взглянуть на больного.

Он снова закрыл глаза – ей показалось, что болезнь сделала его еще красивее, чем раньше: ресницы по контрасту с очень бледными щеками казались почти черными и изумительно длинными.

– Уверена, что могла бы что-то для вас сделать, раз вы написали мне письмо, – сказала Шарлотта.

– Вот как? Я написал вам?

Неужели он забыл о письме? Уязвленной Шарлотте захотелось сейчас же уйти.

– Прошу меня простить, ваша светлость. Письмо, наверное, попало ко мне по ошибке, – пробормотала она, вставая.

– Пожалуйста, останьтесь, – поспешно сказал герцог. – Извините меня. Я действительно вам написал, теперь припоминаю.

Она подчинилась, размышляя, что еще сказать умирающему.

– О чем вы думаете? – спросил Вильерс.

– Если вы действительно послали это письмо мне, то почему написали, что скучаете по Бенджамину, хотя в действительности имели в виду Барнаби?

– Барнаби? Я не знаю никакого Барнаби. Я имел в виду именно Бенджамина, герцога Берроуза. Признаться, на самом деле я хотел отослать письмо вдове Бенджамина, но каким-то образом адресовал его вам. К вечеру меня начинает лихорадить, рассудок совершенно затуманивается, к тому же тут слишком много «Б» – Барнаби, Бенджамин, Берроуз, не говоря уже о Бомоне. Мы ведь встречались с вами у герцогини Бомон, не правда ли?

– Да, и я с радостью доставлю герцогине вашу записку, если пожелаете. Я постараюсь не утомлять вас и быстро запишу все, что вы сочтете нужным сообщить герцогине. Вы позволите послать слугу за писчей бумагой?

– Вы – та самая молодая особа, за которой приударил Бомон? – неожиданно спросил Вильерс. – Лорд Траш как-то написал, а потом и рассказал, что вы переработали одну из парламентских речей герцога, и, по мнению Траша, от переработки речь только выиграла.

– Это трудно назвать переработкой, – ответила Шарлотта, медленно заливаясь румянцем. – Просто я подала его светлости идею, как лучше построить выступление.

– Оставьте, пожалуйста, все эти «ваши светлости», – недовольно скривился Вильерс. – Мой слуга, конечно, сказал вам, что я умираю?

Шарлотта открыла рот – так удивил ее неожиданный поворот в их беседе.

– Да вы и сами сейчас похожи на рыбу, выброшенную на берег, – съязвил больной. – Знаете, что меня удивляет? Что на пороге смерти я не стал более милосердным и снисходительным к людям, чем раньше. Я не испытываю совершенно никакого желания предаться воле Всевышнего и творить добрые дела. Мои доктора уже многие недели твердят, что я не жилец, но мне до сих пор не довелось услышать никаких ангельских песнопений.

– Мне кажется, вы с большим доверием относитесь к мнению врачей, – заметила Шарлотта.

– Мой доктор будет чрезвычайно сконфужен, если я вдруг задержусь на этом свете, – ответил герцог со слабой улыбкой. – Он убежден – если врач заключил, что больной преодолеет недуг, то больной обязан выжить, в противном же случае он обязан умереть.

– Рискну предположить: вы держитесь только ради того, чтобы посрамить своего врача?

– Блестящая догадка. Я бы принял ее всерьез, если бы не был так утомлен. Увы, я не привык к посетителям – за несколько прошедших месяцев вы первая меня навестили. Я ведь практически никого не видел, кроме своего камердинера.