Жан Бодрийяр - Сборник статей

• Название: Сборник статей
• Автор: Жан Бодрийяр
• Жанр: Культурология

Статьи, эссе, лекции, беседы. Собрано по интернету.

---

М.Р.: Зачем лишать себя удовольствия?

Ж.Б.: …это было бы идиотизмом.

М.Р.: Компьютер дает преимущества, например, из трех статей можно сделать десяток, и это несколько деморализует…

Ж.Б.: (смеется): Иногда работающие на компьютере попадают в ситуацию неопределенности, когда они никак не могут завершить свой текст. Он становится незаканчиваемым, изменения вносятся без конца, и этот перфекционизм неотделим от работы на машине. Это приводит в отчаяние. У них развивается страх перед письмом, они передоверяют его компьютеру, что только усугубляет ситуацию.

М.Р.: А эту штуку черного цвета ты сам сделал?

Ж.Б.: Да.

М.Р.: Так ты и скульптурой занимался?

Ж.Б.: Не будем преувеличивать, это пустяки.

М.Р.: Можно тебя сфотографировать/

Ж.Б.: Конечно.

М.Р.: Последнее, о чем я хотел тебя спросить, возвращаясь к нашим баранам, это по поводу философии. Каковы твои предпочтения в современной философии? В конце 70-х годов тебя ассоциировали с "новыми философами", формально ты не был в их числе, но на тебя ссылались в этом контексте…

Ж.Б.: Все это совершенно неверно, я ничего общего не имею с "новыми философами"…

М.Р.: Но они считали тебя своим…

Ж.Б.: …когда в 1977 году появились Бернар-Анри Леви и другие, я совершенно не был с ними согласен. Я принадлежу скорее к поколению Лиотара, Деррида, а к "новым философам" не имею никакого отношения. Но существуют клише, которые возникают просто так…

М.Р.: У немцев есть такое выражение «Wahlver-waudtschaft», избирательное сродство. Ты ощущаешь избирательное сродство с кем-либо из современных философов?

Ж.Б.: Ну, прежде всего, я чувствую сродство с Роланом Бартом, выраженное избирательное сродство у меня именно с ним. Что до взаимопонимания, то наибольшее взаимопонимание у меня из современников с Полем Вирилио и Клеманом Россе (Rosset)…

М.Р.: Кем?

Ж.Б.: …Клеманом Россе, которого ты, вероятно, не знаешь, это — маргинальная фигура, он не особенно известен, он пишет о таких вещах, как странные объекты, принцип жестокости. Мне нравится, что он делает. И потом Лиотар, мы долгое время были с ним близки, сейчас же немного отдалились. Напротив, я не ощущую никакой близости с Деррида. А Делез мне очень нравится.

М.Р.: А как ты относишься к таким философам, как Жан-Люк Нанси?

Ж.Б.: Для меня они слишком философы, куда больше начитаны, чем я сам. Я ведь не являюсь в строгом смысле философом…

М.Р.: Но когда читаешь твои тексты, не покидает ощущение большой философской культуры, которая за ними стоит. Этого нельзя сказать о текстах Вирилио, пронизанных другой, технической, технологической культурой.

Ж.Б.: В возрасте от 30 до 35 лет я осуществил что-то вроде первоначального накопления в этой области, за это время я действительно многое накопил, прочитал. Потом я прекратил накапливать и занялся другими вещами. Я не слишком слежу за тем, что происходит в истории идей, в философском знании. такие люди, как Нанси, Деррида много работают над философскими текстами, философской аргументацией, я чувствую себя несколько в стороне.

М.Р.: Деррида работает в разных областях. Недавно он выпустил "Мемуары слепых" по материалам выставки, которую он подготовил в Лувре. С его именем связан целый спектр возможностей в современной философии.

Ж.Б.: Верно. Но я восхищаюсь скорее Делезом, хотя без Гватари.

М.Р.: Что ты думаешь по поводу их последней книги "Что такое философия?"?

Ж.Б.: Пока у меня не было времени ее прочитать.

М.Р.: Я прочитал, и у меня создалось впечатление, что они в некоторых пунктах возвратились к классике, книга более «кантовская», чем все их предшествующие совсестные работы. Было бы интересно знать твое мнение на этот счет. Кажется, в их творчестве наметился поворот к большому классицизму.

Ж.Б.: Некоторая обратимость составляет существо философии. Не случайно философы всегда к чему-то возвращаются, к тому же Канту, с помощью возвращения они стремятся восстановить философию. Мне все это чуждо. Может быть, это предрассудок с моей стороны, но в духе 68 года я полагаю, что наступил конец философии, как и многого другого. Сохранился словарь, сохранились школы, однако, смысл всего этого бесповоротно изменился.

Примечания

1

города-призраки, люди-призраки (англ.) — прим. перев.

2

чужестранное (англ.) — прим. перев.

3

на месте (лат.) — прим. перев.

4

великий взрыв (англ.) — прим. перев.

5

великое сжатие (англ.) — прим. перев.

6

В оригинале употреблен психоаналитический термин abrйaction (“отреагирование”) — прим. перев.

7

тигель (англ.) — прим. перев.

8

отыгрывание (англ. термин психоанализа) — прим. перев.

9

Молитва перед началом мессы. — Прим. перев.

10

Такой политической экономией знака является структурная лингвистика (включающая, конечно же, семиотику и все ее разветвления, в состав которых входит и теория коммуникации, о которой речь у нас пойдет дальше). Как известно, именно она является сегодня в рамках общей идеологии господствующей дисциплиной, вдохновляющей развитие антропологии, гуманитарных наук и т. д., т. е. играющую ту же роль, что в свое время играла политическая экономия, главные постулаты которой оказывали глубокое влияние на развитие психологии, социологии, а также «моральных и политических наук».

11

В этом случае выражение «индустрия сознания», употребляемое Энзенбергером для характеристики современных меди, представляет собой лишь опасную метафору. Таким образом, оно является основой аналитической гипотезы, суть которой состоит в распространении на масс-медиа марксистского анализа капиталистического способа производства вплоть до нахождения структурных аналогий в отношениях: угнетаемый класс/господствующий класс; производитель-предприниматель/потребитель; посылающий и передающий знаки и послания/принимающий.

12

В действительности марксистский анализ должен быть поставлен под сомнение с двух совершенно различных радикальных точек зрения: либо как система интерпретации порядка, отделенного от материального производства, либо как система интерпретации, отделенная от производства (вообще). В первом случае гипотеза не-правильности диалектики за пределами ее «родного» поля должна быть доведена до своего логического предела: если «диалектические» противоречия между производительными силами и производственными отношениями в значительной степени отходят в сторону в области языка, знаков и идеологии, — то тогда, возможно, они никогда по-настоящему не работали и в области материального производства, так как известное развитие капиталистических производительных сил могло сгладить если и не любой конфликт, то, по крайней мере, революционные антагонизмы на уровне общественных отношений. В чем же в таком случае состоит значимость этих понятий, если не в их чисто концептуальной целостности?

Во втором случае понятие производства вместе с образуемой им отделенной формой, с обусловливаемой им схемой представления и рационализации должно быть поставлено под сомнение в самом своем корне (а не в различных своих проявлениях). Несомненно, в самом предельном случае мы должны прийти именно к этому.

13

Подобного рода редукционистский детерминизм мы находим у Бурдье и во фразеологии ФКП. Он лишен теоретической ценности. Он превращает механизм демократизации в революционную ценность в себе. Тот факт, что интеллигенция находится в противоречии с массовой культурой, является совершенно недостаточным, чтобы превратить его в революционную альтернативу. Аристократы подобным же образом роптали на буржуазную культуру, но этого никогда не было достаточно, чтобы превратить ее во что-то другое, нежели культура класса.

14

То же самое относится и к общественным институтам, к власти и государству: в зависимости от того, находятся ли они в лапах Капитала или принадлежат народу, они наполняются революционным содержанием или лишаются его, но при этом никогда не стоит вопрос об их форме.

15

Избранное меньшинство (англ.). — Прим. перев.