Олег Шмелёв - Три черепахи

• Название: Три черепахи
• Автор: Олег Шмелёв
• Издательство: Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

Книга состоит из двух произведений. Повесть «Скатерть на траве» — о судьбе человека, который не сумел в трудный для себя час проявить твердость воли, пошел на сделку с собственной совестью и окончил жизнь трагически.

В остросюжетном романе «Три черепахи» рассказывается о друзьях, которые росли в одной среде, но судьба их сложилась так, что в зрелые годы они оказались на совершенно разных позициях. Книга должна послужить делу воспитания молодых людей в духе честного отношения к своим обязанностям перед обществом.

---

И все-таки Басков не верил Зыкову. А Зыков, видно, почувствовал это еще гораздо раньше, чем Басков задал ему прямой вопрос, уличавший его во лжи. Стало быть, не имело смысла маскировать истинное свое отношение к нему, тем более что Басков и с самого начала не очень-то старался притворяться лучшим другом Зыкова. Такова уж дана ему натура; он всегда оставался вежливым и корректным даже с самыми несимпатичными ему людьми, так или иначе причастными к преступлениям, но быть артистом, разыгрывать роль отца и благодетеля не умел и не хотел. В раскрытии преступлений Басков не придавал никакого значения личному обаянию дознавателя, целиком полагаясь на неопровержимость твердо установленных фактов…

Молчание становилось тягостным, и Басков его нарушил.

— Вы меня извините, Константин Васильевич, — сказал он, — покажите ваш паспорт. Для порядка надо.

Эта просьба возникла не по наитию — о паспорте Басков подумал, еще когда только входил в квартиру и увидел открывшего дверь Зыкова. Само слово «паспорт» как бы напрашивалось быть кодовым названием дела, если бы такие названия употреблялись в угрозыске для дел официально, а не только в рабочем обиходе среди инспекторов, прибегавших к ним для краткости: именно паспорт, обнаруженный в кармане у Шальнева, послужил тем коконом, из которого Басков тянул свою нить — путеводную, как он надеялся.

Реакция Зыкова на вполне безобидную просьбу оказалась для Баскова неожиданной. Зыков расстегнул суетливыми пальцами две пуговицы на рубахе, словно ему стало душно, и вдруг громко запричитал: — Господи, вот беда! Нету паспорта, пропал! Неведомо как, а пропал!

— Когда пропал? — как можно спокойнее, чтобы вселить спокойствие и в Зыкова, спросил Басков.

— Да кабы знать! — Зыков вскинул руки выше головы. — Года два, считай, не лазил в шкатулку, не нужон был… Зачем он, паспорт? В полуклинику не хожу, здоровый… По санаториям не разъезжаю…

Зыков опять начал коверкать свою речь.

— Подождите, — остановил его Басков. — Два года вы в шкатулку не заглядывали, где паспорт лежал, да?

— Точно так. А може, год.

— А когда же заглянули?

Зыков лишь секунду помедлил, соображая, а потом ответил убежденно: — Да на той неделе. В среду… Верно — в среду. Басков чувствовал, что он говорит правду, и задал следующий вопрос без всякой задней мысли: — Зачем же паспорт понадобился?

Но этот вопрос, еще более нестрашный, чем просьба предъявить паспорт, оказал на Зыкова странное действие. Он перестал причитать, улыбнулся — явно деланно — и ответил с задушевностью, которая никак не подкреплялась настороженным выражением его прищуренных глаз, настолько прищуренных во все время их разговора, что Басков до сих пор не сумел еще определить, какого они цвета.

— Сижу, значит, вечерком, покопаться захотелось, там у меня карточки всякие, в шкатулке-то… Да вот гляньте… — Зыков поднялся со стула, направился в угол, где стоял низкий столик, а на нем большая черная шкатулка палехской работы, блестевшая лаком.

— Не надо, охотно верю, — сказал Басков, хотя он точно знал, что сейчас Зыков говорит неправду — насчет причины, по которой Зыкову захотелось покопаться в шкатулке.

— Я и в милицию заявление подал, чтобы, значит, новый паспорт выправили.

Зыков оправдывался, и Басков опять решил его успокоить, хотя, учитывая уже проявленную собеседником проницательность, это было бесполезно.

— Ну и ладно, — сказал Басков. — Червонец заплатите, и все дела.

В истории с паспортом позиция Зыкова была Баскову совершенно непонятна. С одной стороны, сосед Шальнева был встревожен вопросом о том, зачем ему понадобился паспорт, и дал явно лживый ответ, с другой — он вроде не притворялся, когда не сумел объяснить пропажу паспорта. Если тут что-то нечисто, Зыков без малейшего риска мог бы сказать, что паспорт он потерял, или придумать, как его украли.

Но были и другие варианты. Не исключено, что один из костюмов принадлежал Балакину.

Паспорт Балакина оставлен в кармане у Шальнева, а зыковский пропал. Что, если Балакин без ведома хозяина заглянул в шкатулку? Документ Балакину необходим, а в чертах его лица, как заметил Басков по автоматической привычке сравнивать, проскальзывало некоторое сходство с Зыковым.

И наконец не выглядел абсурдным вариант, что Зыков мог уступить Балакину свой паспорт — не бесплатно, разумеется.

В том и другом случае поведение Зыкова становилось объяснимым. Но почему паспорт понадобился ему именно в прошлую среду и почему он скрывает истинную причину, оставалось непонятным. Этим и наметил заняться в первую очередь Басков.

— Вот что, Константин Васильевич, — сказал он. — Давайте-ка все по порядку. И начистоту.

— Я что? Я — пожалуйста.

Басков включил магнитофон, и Зыков начал свой долгий рассказ, из которого, как позже обнаружил Басков, выяснилось, что Зыков обладает редкостной памятью на мелочи.

Около десяти часов вечера 24 июня, в воскресенье, Константин Васильевич Зыков сидел у раскрытого окна в своей комнате и смотрел на улицу. Было совсем светло — не прошла еще пора белых ночей.

Собственно, ничего интересного он не видел, потому что в канун понедельника люди ложатся спать пораньше и оживления на проспекте не наблюдалось. Зыков скучал, позевывал, но спать ему не хотелось, да и ни к чему укладываться в такую рань, если завтра можно валяться сколько угодно, так как на работу ему идти в ночную смену.

Вдруг зазвонил дверной звонок. Один раз — значит, к нему: соседу звонят два раза. Зыков никого не ждал, поэтому удивился, но открывать пошел с большой охотой: все-таки развлечение. Он набросил на плечи пижамный пиджак. Пиджак был точь-в-точь такой, какой он видел давным-давно, лет тридцать назад, на одном солидном пассажире мягкого вагона, в котором сам Зыков, тогда работавший в ремонтной бригаде, ехал два перегона по договору с проводником в служебном купе. Открыв дверь, Зыков увидел перед собой двух мужчин. Один, в темно-синем костюме, был коренастый и плотный, ростом точно с него (свои габариты Зыков знал: рост 174 сантиметра, вес от 75 до ЯО килограммов, смотря по режиму, объем грудной клетки на вдохе 120 сантиметров). Другой, в сером костюме, тоже не хилый и на полголовы выше. Первому лет пятьдесят с хвостиком, второй ему в сыновья годится.

— Добрый вечер, — вежливым баском сказал старший. — Шальнев дома?

— Дома, если спать не лег, — пошутил Зыков.

Но пришельцы шутить не были настроены. Они как будто торопились. Зыков обратил внимание, что карманы у обоих оттопырены и на груди и на брюках, а поклажи никакой нет.

— Мы к нему, — сказал старший и шагнул через порог.

Зыков протянул руку к выключателю, зажег в прихожей свет.

Молодой, войдя, аккуратно, бесшумно притворил за собою дверь.

— Андреич! — крикнул Зыков. — К тебе гости!

— Соседей разбудишь, — сказал, как цыкнул на него, молодой.

Из комнаты появился Шальнев в потертых сатиновых черных штанах, в белой рубахе с коротким рукавом, с очками в левой руке.

Чуть подавшись вперед, он вглядывался в старшего из гостей, а тот глядел из-под густых бровей на него, и так они стояли друг перед другом долго, дольше, чем спичка горит.

— Не узнаешь, Эсбэ? — наконец спросил гость.

— Саша, — словно не веря себе, прошептал Шальнев.

И они обнялись. А молодой вроде бы облегченно усмехнулся и сказал наблюдавшему в стороне Зыкову: — Это называется «Друзья до гроба», или «Двадцать лет спустя». Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается. — И ткнул Зыкова пальцем в бок как бы играючи, но довольно ощутительно.

Зыкову такое панибратское обращение пришлось не по душе. Отметив стальную жесткость ткнувшего его пальца, он удалился к себе в комнату, а молодой крикнул ему вдогонку: — Не горюй, папаша, еще поладим!

Зыкова это совсем озлило, он хотел ответить, что, мол, если такой папаша пожелает, запросто может из такого сынка лыка надрать и лапти сплести, но что-то подсказало ему не ввязываться.

Зыков опять присел к окну. Глухо слышимый за стеной оживленный говор был ему немного досаден, но он не завидовал. У него есть заботы послаще. Продавщица Валя из магазина электротоваров, где он покупает лампочки, обещала в следующую субботу поехать с ним на Кировские острова. На лицо она, конечно, не ахти, носик сапогом и лоб прыщавый, зато молоденькая и, видать, небалованая: под казенным халатом, он приметил, второй год зимой и летом все одну кофту носит.

Его приятные расчеты остановил стук в дверь.

Вошел сосед. Через голову его на Зыкова смотрел молодой гость.

— Будь другом, Васильич, — просительно сказал Шальнев. — Уж все закрыто, а у меня, знаешь, хоть шаром покати, угостить нечем… Ты не сходишь на Московский в ресторан? У тебя ведь там знакомство…