Вадим Штепа - RUтопия

• Название: RUтопия
• Автор: Вадим Штепа
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-9681-0004-4

«RUтопия» исследует воплощенную утопию, которая, по мнению автора, стоит за всеми фундаментальными социально-культурными трансформациями. При этом, однако, если воплощение утопии оказывается неполным, она с неизбежностью перерастает в свою антиутопическую противоположность. В книге анализируются исторические примеры такого воплощения (США, СССР, Третий рейх) и новые возможности воплощения в условиях эпохи постмодерна. Автор рассматривает религиозные и метафизические основы утопизма и особое внимание уделяет традиции и вероятному будущему русской утопии, способной прийти на смену нынешнему безвременью.

---

«Эта ночь» тянулась все первое тысячелетие новой эры, и «петух пропел», когда выяснилось, что Римская церковь понимает дарованную ей миссию центра всемирного христианства вполне в традициях Римской империи. Даже Главой Церкви там был провозглашен не Христос, а папа, который принялся управлять христианами посредством своих единоличных рескриптов, а не соборно, как это было в общинах первых христиан. (Впоследствии папу даже объявили «непогрешимым» — разве что без нимба.) Рим погряз в теологической схоластике, постоянно дополняя изначальное христианское учение множеством сомнительных доктрин, апофеозом чего стала «продажа благодати» в виде индульгенций. Но даже такой необъятной церковной власти ему было мало, началось вмешательство и в светскую, организация войн, крестовых походов, жертвами которых зачастую становились свои же единоверцы, не согласные с вырождением великого духовного движения в обычное агрессивное государство.

Однако подлинное христианство, по слову Св. Григория Богослова, хочет в этом мире «не победить, а обрести братьев по вере». То есть строится как сетевая структура, а не иерархическая пирамида. (→ 1–6) И когда римский Престол стал все больше напоминать прежнюю имперскую пирамиду, это означало не то, что «врата ада» одолели Церковь, но то, что она просто переместилась по этой сети в другое, более подходящее пространство. «Новым Римом» стал Константинополь. Процесс translatio imperii («перенос империи»), хорошо известный во многих цивилизациях, в Риме состоялся еще в IV веке, при императоре Константине. Однако нас в данном случае более интересует не государственное разделение Рима на Восточный и Западный, а проделанный семью веками позже мистический «путь церкви» — translatio ecclesii.

На первый взгляд, Византийская (Ромейская) империя в качестве мирового центра христианства была гораздо более подходящим местом. Здесь не было папской единоличной диктатуры, и само вероучение сохранялось в изначальной чистоте, дополняясь только прозрениями и житиями святых подвижников. Однако в официальном, государственном статусе христианства была своя, «расслабляющая» опасность — Закон императора (василевса) вновь доминировал над Благодатью, которая полагалась «автоматической». Византия провозгласила себя «тысячелетним христианским царством» и словно бы почивала на лаврах…

Омский историк Ю.В. Тумилович, задаваясь вопросом «Почему в Византии не было утопии?», отвечает на него так:

Византийское христианство сравнительно мало эсхатологично, а византийская эсхатология почти не знает тайны. История превращена в задачу с приложенным результатом.

И результат не замедлил приложиться. Византия действительно просуществовала тысячу лет (IV–XV века), начав беспокоиться лишь с наступлением османских орд. Но эта ее вынужденная историческая активность оказалась до предела несообразной — попросту духовным предательством самой себя. Купившись на обещания западного, латинского Рима оказать помощь в отражении турецкой агрессии, византийцы легко отреклись от своей православной идентичности, подписав с латинянами Флорентийскую унию, вновь подчинявшую всех христиан римскому папе. Призвать вместо этого на помощь недавно крещенных ими же самими северных славян им показалось «далеко и дорого»…

Латиняне никакой помощи не оказали, и скорее всего даже не без злорадства наблюдали за крушением своего давнего исторического соперника. В 1453 году турки ворвались в Константинополь, превратив главный храм всего православного мира — Софийский собор — в мечеть, а город переименовав в Стамбул. История «Второго Рима» закончилась.

Однако Церковь, по обетованию, исчезнуть не может. Но теперь для ее нового translatio оставались только северные славянские княжества — уже христианские, но независимые ни от латинского влияния, ни от восточных орд. И среди них отчетливо выделялся один, наиболее свободный и развитый православный город — Новгород Великий. Где, кстати, также был Софийский собор, но было и оригинальное отличие: своего церковного владыку (архиепископа) новгородцы сами выбирали на вече, не дожидаясь, пока им «поставят» кого-то извне. Это было решительное отрицание ортодоксального всевластия жреческой касты, приближавшее новгородское православие к принципам раннего христианства. (→ 2–6)

Новгород вообще изначально отличался своим особым менталитетом, умея сочетать глубину православной культуры (своя школа иконописи, словесности, зодчества) с демократическим управлением и мировой открытостью, будучи полноправным членом Ганзы (тогдашнего аналога Евросоюза). И с начала XV века, словно бы в предвидении падения Константинополя, по Руси начинает распространяться апокрифическая «Повесть о белом клобуке». Белый клобук — традиционный головной убор новгородских архиепископов, и в «Повести» говорится о его переходящем статусе — от Константина Великого он попал к римскому папе Сильвестру, от того — к византийскому патриарху, а тому является во сне ангел и повелевает отправить клобук в Великий Новгород, «тамо бо ныне воистину славима есть Христова вера». Казалось бы, путь translatio ecclesii был ясен…

Не этим ли вызван внезапный, по прошествии ровно четверти века с падения Царьграда, поход московского князя Ивана III на Новгород? Москва не скрывала своего собственного желания стать новым центром христианства. Но ей мешал этот северный конкурент — вызывающе самостоятельный в политике, экономике и культуре — а теперь грозящий стать еще и мировым духовным центром.

Московская агрессия на Новгород фактически была полным аналогом османского нашествия на Царьград. Московское войско едва ли не наполовину состояло из ордынцев. Новгородскую Святую Софию, правда, в мечеть не превратили, но город точно так же подвергся варварскому насилию и грабежу, а знаменитый вечевой колокол был сброшен, что означало конец традиции древнерусского самоуправления.

Оправдывая этот набег, московские историки любят говорить о «воссоединении русских земель». Однако само слово вос-соединение предполагает некое прежде существовавшее единство, а его у Новгорода с Москвой никогда не было. Это изначально были совершенно разные цивилизации — по гражданскому сознанию, культуре, хозяйству… Их связывало только общее вероисповедание и язык — и это Москва полагала достаточным основанием для того, чтобы считать новгородцев «сепаратистами». Таковы были уроки, прилежно взятые ею у унитарной Орды.

В Новгороде же долгое время лидировала «партия» мудрой посадницы Марфы Борецкой, поддержанная большинством молодежи. Под угрозой московской агрессии они выступали за политический союз с Литовским княжеством — при безусловном сохранении православия и городского суверенитета. Кстати, Литва на это и не думала покушаться — в ней самой треть населения была православной, и официально признавалось Магдебургское право вольных городов. Но верх все же одержала «старшая партия» — сторонников Москвы. Ее представители больше доверяли московитам как «единоверцам» — за что и поплатились. Эта духовная несовместимость мистически отразилась и в том факте, что первый назначенный в Новгород после захвата московский архиепископ там долго не усидел — его вскоре уволили как «тронувшегося умом»…

Однако translatio ecclesii из Византии на Русь все же произошло — облачившись в хорошо известную формулу XVI века «Москва — Третий Рим». Хотя сам псковский старец Филофей, которому приписывается эта формула, говорит в ней не о Москве, а о «росейском царстве». У Филофея не было особых причин восхвалять Москву — почти сразу вслед за Новгородом московские войска разорили его родную Псковскую (Плесковскую) республику. Сам Филофей еще успел отписать московскому князю Василию III: «Не уповай на злато и богатство» — но ящик Пандоры был уже открыт, и войска оккупантов, вошедшие в мессианский вкус, не желали более слышать своего «пророка»… Злая ирония истории постигла саму обитель, где Филофей скрипел пером над доктриной о «Третьем Риме» и о том, чему после него «не бывать». Как сообщает историк Наталья Масленникова, «после присоединения Пскова к Москве Елеазаров монастырь больше в летописях не упоминается».

* * *

Интересную версию альтернативной истории — «Если бы в конце XV века Новгород одержал победу над Москвой» — развил пражский филолог-славист Александр Исаченко:

После падения Константинополя (1453 г.) и вторжения турок на Балканский полуостров Москва оказалась фактически отрезанной от Византии, т. е. от того источника, из которого она черпала все свои духовные и культурные ценности. Но вместо того, чтобы повернуться лицом к европейской действительности, Московское государство строит свою идеологию на потерпевшей полный крах идеологии рухнувшей империи. Тогда как очень многое говорит в пользу того, что Новгород был в значительной степени вовлечен в процесс духовного брожения, охватившего среднюю, западную и северную Европу на исходе XV века.