Габриэле д'Аннунцио - Торжество смерти

• Название: Торжество смерти
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Издательство «Украина»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-319-01299-3

Творчество известного итальянского писателя Габриэле Д'Аннунцио (1863–1938) получило неоднозначную оценку в истории западноевропейской литературы. Его перу принадлежат произведения различных жанров, среди которых особое место занимает роман «Торжество смерти» (1894).

Этот роман — волнующее повествование о восторженной любви и страданиях двух молодых людей, чье страстное желание стать одним нераздельным существом натолкнулось на непредвиденное препятствие.

---

— Как все здесь печально! В ее голосе звучала усталость, и глаза глядели мрачно.

Джиорджио прочел в них невыразимо тяжелое чувство и не решался утешать ее из боязни, что она увидит в его словах страх перед ужасной угрозой, висевшей над нею с того самого момента, как на ее глазах эпилептик грохнулся на землю среди толпы.

Но после нескольких шагов она снова остановилась, точно ее угнетало горе, которое она не могла подавить, точно ее душили рыдания, которые не могли разразиться. Она с растерянным видом поглядела на друга, огляделась кругом.

— Боже мой, Боже мой, как тяжело!

Это была чисто физическая тяжесть, поднимавшаяся из глубины ее существа, как что-то плотное и грузное, невыносимо давившее ее. Ей хотелось опуститься на землю, как под непосильной ношей, чтобы больше не вставать; хотелось лишиться сознания, стать инертной массой, выдохнуть из себя жизнь.

— Скажи мне, скажи, что я должен сделать? Скажи, чем я могу помочь тебе? — говорил Джиорджио прерывающимся голосом, держа ее за руки, охваченный паническим страхом.

Может быть, эта тяжесть была признаком ее болезни?

В течение нескольких секунд она стояла неподвижно с немного расширенными глазами, но вдруг вздрогнула от крика богомольцев, посылавших храму последнее приветствие перед уходом.

— Веди меня куда-нибудь. Может, в Казальбордино есть гостиница… Где может быть Кола?

Джиорджио пристальным взглядом искал старика.

— Может быть, он ищет нас в толпе, — сказал он, — или отправился в Казальбордино, думая найти нас там…

— Тогда пойдем без него. Я вижу отсюда экипажи.

— Пойдем, если хочешь, только опирайся сильнее на меня.

Они направились к дороге, белевшей с одной стороны Равнины. Окружающий шум, казалось, подгонял их вперед. Труба жонглера издавала резкие звуки сзади них. Ровный напев гимна царил над всеми другими звуками и своей непрерывностью действовал на нервы.

Да здравствует Мария!

Мария да здравствует!

Какой-то нищий появился, точно выросший из-под земли, и протянул руку.

— Милостыню, ради Божьей Матери!

Это был молодой парень с повязанной красным платком головой: кончик его платка покрывал один глаз. Он приподнял этот кончик и обнаружил свой огромный, вспухший, как мешок, гноящийся глаз с мигающим верхним веком. Вид этого глаза вызывал глубокое отвращение.

— Милостыню, ради Божьей Матери!

Джиорджио подал ему милостыню, и он покрыл свое уродство. Но немного дальше полнокровный великан без руки скинул с плеча рубашку, чтобы показать свой неровный и красноватый шрам, оставшийся после ампутации.

— Укус! Лошадь укусила! Глядите! Глядите!

И он бросился в полураздетом виде на колени и стал целовать землю, крича резким голосом:

— Сжальтесь надо мной!

Другой нищий, калека, лежал под деревом на ложе из мешка, шкуры козы, пустой жестянки из-под керосина и крупных камней. Он был покрыт грязной простыней, из-под которой высовывались его волосатые, запачканные сухой грязью ноги, и яростно отмахивался искривленной, как корень дерева, рукой от назойливых мух, круживших вокруг него целым роем.

— Милостыню, милостыню! Подайте милостыню! Божья Матерь наградит вас! Подайте милостыню!

Увидя, что еще несколько нищих бегут к ним, Ипполита ускорила шаги, а Джиорджио жестами подозвал ближайший экипаж. Когда они уселись, Ипполита воскликнула со вздохом облегчения:

— Наконец-то!

— В Казальбордино есть гостиница? — спросил Джиорджио у кучера.

— Да, есть, синьор.

— Сколько туда езды?

— Меньше получаса, синьор.

— Ступай.

Он взял руки Ипполиты и постарался развеселить ее.

— Ну, оживись! Возьмем комнату и отдохнем. Мы ничего не будем тогда слышать и чувствовать. Я тоже изнемогаю от усталости и как-то отупел.

— Может быть, ты и голодна немного? — продолжал он, улыбаясь.

Она ответила на его улыбку. Он сказал, вспомнив старую гостиницу Людовика Тоньи:

— Нам будет так же хорошо, как в Альбано. Помнишь? Ему показалось, что она понемногу оживляется, и он постарался навести ее на радостные, бодрые мысли.

— А что поделывает теперь Панкрацио? О, если бы у меня был теперь апельсин! Помнишь? Я не знаю, что бы я дал теперь за один апельсин. Тебе очень хочется пить? Тебе нехорошо?

— Нет, мне лучше. Только мне не верится, что эта пытка кончилась. Боже мой! Я никогда не забуду этого дня, никогда, никогда.

— Бедная моя!

Он нежно поцеловал ее руки. Затем, указывая на поля вдоль дороги, воскликнул:

— Погляди, какой хороший урожай! Очистим наши впечатления, гляди на поля.

По всем направлениям расстилались богатые поля, уже вполне созревшие; бесчисленные, высокие и пышные колосья отливали золотом и ярко блестели на солнце, и их чистое дыхание под безоблачным небесным сводом действовало живительно на два опечаленных и усталых сердца.

— Какой яркий свет! — сказала Ипполита, опуская свои длинные ресницы.

— Закрой занавески…

Она улыбнулась. Ее печаль, по-видимому, рассеялась.

Ряд экипажей, направляющихся к церкви, попался им навстречу и поднял целые столбы удушливой пыли. На несколько минут дорога, изгороди, поля, все окружающее исчезло в этой белой пыли.

— Милостыню ради Божьей Матери! Подайте, подайте!

— Подайте ради Чудотворной Девы!

— Милостыню бедному созданию Божьему!

— Подайте, подайте!

— Дайте милостыню!

— Дайте кусок хлеба!

— Подайте Христа ради!

Один, два, три, четыре, пять голосов невидимых созданий раздались в пыли — и хриплых, и робких, и сердитых, и рыдающих, самых разнообразных и режущих ухо.

— Подайте милостыню!

— Подайте, подайте!

— Остановитесь! Остановитесь!

— Подайте ради Пресвятейшей Чудотворной Марии!

— Милостыню, милостыню!

— Остановитесь!

В пыли стала вырисовываться группа калек. Один безрукий нищий махал в воздухе окровавленными обрубками, по-видимому, еще не совсем зажившими. У другого ладони рук были снабжены кожаными кругами, на которых он с трудом перетаскивал свою инертную тушу. У третьего на груди болтался огромный, морщинистый фиолетовый зоб. У четвертого был нарост на губе; казалось, будто он держит в зубах кусок сырой печенки. У пятого все лицо было изъедено какой-то болезнью, и ноздри, и нижняя челюсть были обнажены. Остальные наперерыв выставляли свои уродства, делая угрожающие жесты, точно хотели добиться признания своих прав.

— Остановитесь, остановитесь!

— Подайте милостыню!

— Глядите, глядите, глядите!

— Мне, мне!

— Дайте ради Христа!

— Подайте милостыню!

— Мне, мне!

Это было целое нападение, какое-то настойчивое насилие. Видно было, что они твердо решились требовать несчастные гроши, хотя бы пришлось для этого уцепиться за колеса и ухватиться за ноги лошадей.

— Остановитесь, остановитесь!

Джиорджио искал в своих карманах медные монеты, чтобы бросить их нищим. Ипполита сидела, крепко прижавшись к нему; отвращение сдавливало ей горло; она была не в состоянии дальше сдерживать фантастический страх, охвативший ее при ярком свете солнца в этой незнакомой стране, кишащей такой темной и отвратительной жизнью.

— Остановитесь, остановитесь!

— Подайте милостыню!

— Мне, мне!

Но кучер рассердился в конце концов и, выпрямившись на козлах, стал изо всей силы хлестать нищих, сопровождая каждый удар хлыста ругательствами. Веревка со свистом извивалась в воздухе, как змея. Нищие кричали под ее ударами, но все-таки не отступали. Каждый требовал своей доли.

— Мне, мне!

Джиорджио бросил нищим пригоршню монет, и пыль покрыла этих чудовищ, заглушая их проклятия. Человек без кистей рук и человек с разбитыми ногами некоторое время пробовали следовать за экипажем, но остановились под угрозой кнута.

— Не бойся, синьора, — сказал кучер. — Обещаю тебе, что больше никто не подойдет к нам.

Но другие голоса стали выть и стонать, призывая Пресвятую Деву и Иисуса Христа, крича о своих уродствах и язвах, рассказывая о болезнях и несчастьях. Кроме первой группы мошенников, целая армия оборванцев вытянулась в два ряда с обеих сторон дороги до самого города.

— Боже мой, Боже мой, какая несчастная страна! — прошептала Ипполита в изнеможении, чувствуя, что теряет сознание. — Уедем отсюда! Уедем отсюда! Вернемся назад. Пожалуйста, Джиорджио, вернемся назад.

Действительно, ничто — ни фанатичный народ, кружившийся в вихре безумия вокруг церкви, ни отчаянные крики людей, напоминавшие вопли погибавших в огне или в кораблекрушении, или в кровавой распре, ни безжизненные и окровавленные тела стариков, сваленные в кучи вдоль стен, увешанных восковыми предметами, ни женщины, которые судорожно ползли к алтарю, разрывая язык о камень, ни оглушительный шум пестрой толпы, сливавшийся в один страдальческий крик, — ничто не могло сравниться с отвратительным зрелищем этого пыльного склона ослепительной белизны, на котором все эти чудовища, эти отбросы жалкой расы, напоминавшие самых отвратительных животных, выставляли напоказ свои уродства из-под лохмотьев и кричали о них.