Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро

• Название: Преступление падре Амаро
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1991

Жозе Мария Эса де Кейрош (1845–1900) – всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В романе «Преступление падре Амаро» Кейрош изобразил трагические последствия греховной страсти, соединившей священника и его юную чувственную прихожанку. Отец Амаро знакомится с очаровательной юной Амелией, чья религиозность вскоре начинает тонуть во все растущем влечении к новому священнику...

---

Амелия привлекала к себе все взоры; сын сборщика налогов, известный сорвиголова, даже воскликнул довольно громко в группе мужчин: «Вот это красотка!» Обе дамы, ускорив шаг, уже сворачивали на Почтовую улицу, когда навстречу им откуда-то вывернулся Либаниньо, в черных перчатках и с гвоздикой в петлице. Он не видел их с самого «покушения на Соборной площади» и сразу заверещал:

– Ох, милашечки, беда, да и только! Ах он злодей!

Либаниньо стал рассказывать, что захлопотался в эти дни и только нынче утром смог вырваться к сеньору соборному: «наш святой падре» принял его сердечно, он как раз переодевался к мессе; Либаниньо полюбопытствовал взглянуть на поврежденное плечо, но, благодарение Богу, на нем нет даже самой маленькой царапинки… Жаль, они не видели, тело нежное, белое… Ну, прямо тебе архангел!

– А только знаете, милашки? Ведь у него большие неприятности!

Мать и дочь встревожились. Что такое, Либаниньо?

Оказывается, кухарка соборного настоятеля, Висенсия, уже несколько дней жаловалась на недомогание, а сегодня утром ее отвезли в больницу. Горячка!

– И наш святой остался, бедняжка, без прислуги, без всякого ухода! Можете себе представить? Ну, сегодня еще как-нибудь, сегодня он обедает у каноника (каноник тоже зашел к соборному, дай Бог ему здоровья!). А завтра? А послезавтра? Правда, у него сейчас сестра Висенсии, Дионисия… Только, милашечки мои, ведь эта Дионисия… Я ему так и сказал: может, она самая настоящая святая, но репутация… хуже нет во всей Лейрии! Совсем пропащая бабенка, в церковь ни ногой. Я уверен, что сеньор декан был бы очень, очень недоволен!

Обе сеньоры согласились, что Дионисия – женщина, которая не ходит в церковь и когда-то выступала в живых картинах, – совсем неподходящая прислуга для сеньора падре Амаро.

– А знаешь, Сан-Жоанейра, что ему надо сделать? Я так сразу подумал и сказал ему: надо опять перебраться к тебе. У тебя у одной ему будет хорошо; вокруг – любящие сердца, которые позаботятся и о его белье, и об одежде; ты уже знаешь его вкусы, в доме порядок, благочестие… Он не ответил ни «да» ни «нет», но по лицу видно, что нашему падре смерть как хочется обратно к тебе под крылышко… Ты бы ему предложила, Сан-Жоанейринья!

Щеки Амелии стали такими же пунцовыми, как ее косынка индийского шелка. Сан-Жоанейра ответила уклончиво:

– Нет, мне первой об этом заговаривать неудобно… В таких делах я очень щепетильна… Ты сам должен понять…

– Да ведь у тебя в доме, под твоей кровлей, будет жить святой человек! – с жаром сказал Либаниньо. – это чего-нибудь да стоит! Все были бы довольны. Я уверен, что сам господь Бог обрадуется. А пока до свиданьица, милашечки, бегу! Не запаздывайте, служба вот-вот начнется.

Обе сеньоры молча пошли дальше. Ни одна из них не хотела начать разговор об этой новой возможности, такой неожиданной, так много значившей. Сеньор падре Амаро может вернуться на улицу Милосердия! Лишь остановившись у подъезда доны Марии, Сан-Жоанейра сказала, дергая за шнур колокольчика:

– Ах, это действительно невозможно: Дионисия в доме у сеньора соборного настоятеля!

– Не говори! Страшно подумать!

Эти же слова сорвались с уст доны Марии, когда мать и дочь рассказали ей о болезни Висенсии и о водворении на ее месте Дионисии. Страшно подумать!

– Я ее не знаю, – продолжала добрейшая сеньора, – даже интересно было бы познакомиться с такой особой: говорят, она грешница с головы до пят!

Тогда Сан-Жоанейра поделилась с ней предложением Либаниньо. Дона Мария с большой горячностью заявила, что мысль эта внушена самим небом! Сеньор падре Амаро вообще не должен был уезжать с улицы Милосердия! Право, стоило ему уехать – и Бог оставил их дом своей милостью… Сколько несчастий! Сначала эта заметка, потом болезнь сеньора каноника, потом смерть старушки, потом эта ужасная помолвка. Ведь еще немножко, и Амелия погибла бы! Какой ужас! Потом скандал на Соборной площади… Их всех словно сглазили! Просто грех оставлять нашего святого без ухода, на попечении этой грязнухи Висенсии. Она даже носки толком заштопать не умеет! Нигде ему не будет лучше, чем у тебя… Не выходя из дому, он получит все, что ему нужно. А для тебя это честь, благодать Божия! Знаешь, душенька, если бы я не жила одна, то непременно забрала бы его к себе! Вот бы где он как сыр в масле катался! Как подошла бы ему эта гостиная!

И она обвела сияющими глазами свою гостиную, пестревшую диковинными предметами.

И действительно, гостиная доны Марии являла собою огромный склад святынь и всяческого церковного хлама: на двух комодах черного дерева с медью теснились на подставках под стеклянными колпаками Пресвятые девы в одеждах из голубого шелка, кудрявые младенцы Христы с толстыми животиками и сложенными для благословения пальчиками, святые Антонии в одежде из мешковины, святые Себастьяны, со всех сторон утыканные стрелами, бородатые святые Иосифы. Были там и редкостные святые, гордость доны Марии, которых ей поставляли из Алкобасы: святой Паскоал-плясун, святой Дидакий, святой Кризол, святой Гораслен… Тут же громоздились освященные наплечники, четки из металла и из маслинных косточек, четки из цветных бусин, пожелтевшие кружева от старинных облачений, сердца из красного стекла, подушечки с затейливой монограммой I. М., вышитой бисером, сухие букетики, пальмовые ветви, фунтики с ладаном. Стены были сплошь увешаны эстампами с изображениями Пресвятых дев во всех видах: стоящих на земном шаре, коленопреклоненных у подножия крестов, пронзенных мечами. И всякого рода сердца: сердца, из которых капала кровь, сердца, в которых пылало пламя, и сердца, из которых исходили лучи. В коробочках хранились молитвы на самые любимые праздники: обручение Пресвятой девы Марии, воздвижение честного и животворящего креста, стигматы святого Франциска и, главное, на разрешение Богоматери – самая возвышенная, которую читают во все четыре трехдневных поста. На столах были размещены зажженные лампадки, чтобы их можно было без лишней траты времени поставить у ног соответствующего святого, если у добрейшей сеньоры случится ишиас, или не в меру разыграется насморк, или ее схватят судороги. Она сама собственноручно прибирала, обметала, протирала всех этих святых небожителей, это небесное воинство, которого только-только хватало, чтобы спасти ее душу и облегчить недуги. Много забот требовало и размещение святых; она постоянно переставляла их с места на место, потому что иногда чувствовала, что святой Елевферий не хочет стоять рядом со святым Юстином и необходимо пристроить его в сторонке, в более приятной для него компании. Она отлично разбиралась в степени их влияния и, руководствуясь церковными книгами и советами своего духовника, распределяла свое преклонение соответственно, никогда не оказывая святому Иосифу второго ранга таких же почестей, как святому Иосифу первого ранга. Эта драгоценная коллекция была предметом зависти всех ее приятельниц, служила для вразумления любознательных и неизменно исторгала у Либаниньо, озиравшего гостиную умиленным взором, восклицание: «Ох, милая, у тебя прямо-таки все Царствие небесное на дому!»

– А ведь правда, – говорила дона Мария, ликуя, – здесь нашему голубчику падре Амаро было бы уютно? Все небо под рукой!

Обе сеньоры с ней согласились. Конечно, она-то может устроить свой дом с подобающим благочестием, у нее есть на это деньги…

– Не спорю, сюда вложена не одна сотня мильрейсов. Конечно, не считая ковчежца…

О, знаменитый ковчежец из сандала, обитый внутри атласом! Там хранилась подлинная щепка от креста господня, шип с тернового венца, обрывок пеленки младенца Христа. И многие благочестивые дамы роптали, намекая не без яда, что столь драгоценные реликвии божественного происхождения следовало бы изъять из частного владения и хранить в соборе. Поэтому дона Мария, опасаясь, что сеньор декан узнает о ее серафических сокровищах, показывала их только самым близким друзьям, да и то под большим секретом. Святой служитель Божий, добывший для нее эти ценные предметы, заставил ее поклясться на Евангелии, что она никому не откроет их происхождения, «чтоб не было лишних разговоров»!

Сан-Жоанейра, как всегда, особенно умилилась на пеленку младенца Христа.

– Какая святая вещь! Какая дивная реликвия! – бормотала она.

Дона Мария отвечала почти шепотом:

– Лучшей нет на свете. Она обошлась мне в тридцать мильрейсов… Но я отдала бы и все шестьдесят! И даже сто! Я за нее все бы отдала! – И, расчувствовавшись над драгоценной тряпицей, старуха слезливо сюсюкала: – Ах ты моя пеленочка! Ах ты младенчик, это твоя пеленочка…

Она запечатлела на лоскутке истовый поцелуй и заперла ковчежец в ящик комода.

Но близился полдень – и все три дамы поспешили в собор, чтобы успеть занять хорошие места перед главным алтарем.

На площади они встретили дону Жозефу Диас; стосковавшись душой по церковной службе, она бежала почти бегом. Мантилья у нее сбилась на одно плечо, перо на шляпке грозило оторваться. Все утро ругалась с прислугой! Пришлось самой готовить обед!.. Ах, я так разнервничалась! Боюсь, даже месса уж не даст той благодати… Сегодня служит соборный настоятель. Да, знаете? У него кухарка слегла. Ах, чуть не забыла: братец просит тебя, Амелия, прийти к нам обедать. Тогда, говорит, будут две дамы и два кавалера.