Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро

• Название: Преступление падре Амаро
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1991

Жозе Мария Эса де Кейрош (1845–1900) – всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В романе «Преступление падре Амаро» Кейрош изобразил трагические последствия греховной страсти, соединившей священника и его юную чувственную прихожанку. Отец Амаро знакомится с очаровательной юной Амелией, чья религиозность вскоре начинает тонуть во все растущем влечении к новому священнику...

---

В одной из групп, толпившихся возле Гаванской табачной лавки, шел политический спор; часто упоминали имя Прудона, который рисовался воображению лиссабонцев каким-то кровавым чудовищем; во всем винили Прудона.[163] Чуть ли не все считали, что он-то и поджигает Париж. Правда, некий уважаемый в городе поэт, автор «Цветов и вздохов», счел своим долгом признать, что, «если оставить в стороне его завиральные идеи, Прудон совсем не плохой стилист». Игрок Франса, услышав это, завопил:

– Да какой он, к дьяволу, стилист! Попадись он мне на Шиадо, я бы ему все кости переломал!

И переломал бы. После рюмки коньяку Франсе сам черт был не брат!

В то же время иные юноши, в которых драматизм событий задевал романтическую струнку, восторгались героизмом коммунаров. Верморель,[164] раскинув руки, как распятый Христос, кричал под дулами ружей: «Да здравствует человечество!» Старик Делеклюз,[165] словно фанатичный святой, со смертного ложа давал приказы о беспощадной борьбе до конца…

– Это великие люди! – восклицал какой-то восторженный юнец.

Солидные господа на него рычали. Другие, побледнев, отходили подальше: они уже видели, как по стенам их домов в Байше[166] текут струи керосина и сам табачный магазин объят языками пламени от руки социалистов. Толпа с остервенением требовала твердой власти и беспощадных репрессий: общество, ставшее жертвой Интернационала, обязано сплотиться вокруг своих древних идеалов, защитить их стеной штыков! Торговцы галантерейными товарами говорили о «плебсе» с высокомерием какого-нибудь де ла Тремуй[167] или Осуны.[168] Ресторанные завсегдатаи, ковыряя во рту зубочистками, требовали кровавой расправы. Праздные гуляки негодовали на рабочего, который захотел «жить, как вельможа». Слова «собственность» и «капитал» произносились с почтением.

Им противостояли говорливые молодые люди, разгоряченные газетные хроникеры, которые произносили речи против старого мира и старого мировоззрения, угрожая смести все-все при помощи газетных статей.

Заскорузлая буржуазия мечтала силами полиции остановить ход истории, а молодежь, вскормленная на литературе, надеялась несколькими фельетонами разрушить общество, насчитывающее восемнадцать веков. Но никто не бушевал так, как счетовод из гостиницы: стоя на верхней ступени подъезда, он потрясал в воздухе тростью и требовал немедленно восстановить на престоле Бурбонов.

В эту минуту какой-то человек, весь в черном, вышел из табачной лавки; он проталкивался через толпу, когда услышал рядом удивленный возглас:

– Падре Амаро! Ты, разбойник?

Тот обернулся и увидел каноника Диаса. Они дружески обнялись и, чтобы спокойно поговорить, пошли к площади Камоэнса и остановились у подножия памятника.

– А дорогой учитель давно в Лиссабоне?

Каноник прибыл только вчера по случаю тяжбы с Пиментой из Пожейры, арендовавшим часть его усадьбы; каноник передал дело в высшую инстанцию и приехал в столицу, чтобы лично следить за процессом.

– А ты, Амаро? В последнем письме ты говорил, что хочешь перевестись куда-нибудь из Санто-Тирсо?

Совершенно верно. Место в Санто-Тирсо имеет свои преимущества, но открылась вакансия в Вила-Франке, и падре Амаро захотелось перебраться поближе к Лиссабону. Вот он и приехал в столицу, чтобы поговорить об этом с сеньором графом де Рибамар, с милым графом, который теперь хлопочет о его переводе. Падре Амаро всем обязан графу и особенно графине!

– А что нового в Лейрии? Сан-Жоанейре лучше?

– Нет… Бедная женщина! В первый момент, знаешь, мы совсем перепугались. Думали, она погибнет вслед за Амелией. Но ничего, пронесло; однако открылась водянка… Так что теперь главное – водянка.

– Жаль ее, добрая старушка. А как Натарио?

– Постарел! У него были большие неприятности. Пострадал за язык.

– Вот как, вот как… А скажите, дорогой учитель, что поделывает Либаниньо?

– Я же тебе писал, – сказал каноник и ухмыльнулся.

Падре Амаро тоже засмеялся; оба священника несколько секунд хохотали, держась за бока.

– Все это оказалось чистой правдой, – продолжал каноник. – Скандал был грандиозный. Вообрази, дружище, его поймали с сержантом, и в такой позе, что не оставалось никаких сомнений. В десять часов вечера, в Тополевой аллее! Нарушение общественных приличий… В конечном счете, дело замяли, и, когда умер Матиас, мы отдали нашему дуралею должность псаломщика. Это теплое местечко. Гораздо доходней, чем его прежняя служба в конторе. Так что он будет трудиться усердно!

– Конечно, он будет стараться, – вполне серьезно согласился падре Амаро. – А как поживает дона Мария де Асунсан?

– О ней, брат, болтают такое! Взяла в дом молодого лакея. Раньше он был плотником и жил напротив нее. Парень отъелся, ходит этаким фертом…

– Не может быть!

– Заделался настоящим денди. Сигара, часы, перчатки! Уморительно, правда?

– Очарование!

– У сестер Гансозо все по-прежнему, – продолжал каноник, – теперь к ним поступила твоя бывшая кухарка. Эсколастика.

– А что этот мерзавец Жоан Эдуардо?

– Да ведь я тебе передавал через кого-то, нет? Все еще гувернером в Пойяйсе. Его малохольный сеньор захворал печенью! А у самого Жоана Эдуардо, говорят, чахотка. Не знаю, я его с тех пор не видел… Мне Ферран рассказывал.

– Как там Ферран?

– Процветает. А знаешь, кого я давеча встретил? Дионисию.

– Ну, что ж она?

Каноник что-то зашептал на ухо падре Амаро.

– Нет, честное слово?

– На улице Соузас, всего в двух шагах от твоей бывшей квартиры. Деньги на обзаведение ей дал дон Луис де Барроза. Вот и все наши новости. А ты хорошо выглядишь, окреп! Перемена пошла тебе на пользу.

Каноник хихикнул и продолжал:

– А что это ты мне писал, Амаро, будто хочешь удалиться в горы, уйти в монастырь, посвятить остаток жизни покаянию…

Падре Амаро пожал плечами.

– Что прикажете делать, учитель? В первую минуту… Я действительно был расстроен. Но все проходит.

– Все проходит, – согласился каноник и, помолчав, добавил: – Да! И Лейрия уже не та!

Они прошли несколько шагов в молчании, вспоминая минувшее: веселые партии в лото у Сан-Жоанейры, болтовню за чаем, прогулки в Моренал, «Прощай!» и «Потерявший веру» в исполнении Артура Коусейро под аккомпанемент бедняжки Амелии, которая спит теперь на кладбище в Пойяйсе, под одеялом из полевых цветов…

– Что скажете о французских делах, Амаро? – вдруг очнулся каноник.

– Страшно подумать, учитель… Архиепископ Парижский и целая куча священников – расстреляны! Хороши шутки!

– Это скверные шутки, – буркнул каноник.

Падре Амаро продолжал:

– Да и у нас дома носятся в воздухе подобные идеи…

Каноник тоже слышал. Оба выразили свое возмущение сворой масонов, республиканцев, социалистов, этим отребьем, которое хочет уничтожить все святыни: духовенство, религию, семью, армию, собственность… Да! Обществу угрожают сорвавшиеся с цепи чудовища! Нужны верные старые средства устрашения: застенок и виселица! И прежде всего необходимо внушить людям веру в Бога и почтение к священнослужителю.

– В этом и таится корень зла, – сказал Амаро, – нас не уважают! Нас по всякому поводу дискредитируют. В народе систематически подрывают доверие к духовенству.

– На нас злостно клевещут! – подтвердил каноник.

В это время мимо них прошли две дамы: одна, уже седая, обращала на себя внимание благородством осанки; другая была тоненькая, бледная барышня; священники сразу приметили чуть заметную голубизну под глазами, острые локотки, прижатые к девственной талии, огромный турнюр на юбке, высокий шиньон, вершковые каблучки.

– Канальство! – тихо сказал каноник, подтолкнув локтем коллегу. – А, брат Амаро? Вот бы кого тебе поисповедовать.

– Прошли те времена, учитель, – усмехнулся падре Амаро, – теперь я исповедую только замужних!

Каноник так и покатился со смеху, но поспешил принять степенный вид, как только заметил, что Амаро, сняв шляпу, низко кланяется какому-то седоватому господину в золотых очках, вышедшему на площадь со стороны Лорето; в зубах у господина дымилась сигара, под мышкой он держал зонт.

Это был граф де Рибамар. Он дружелюбно направился к обоим священникам. Амаро, стоя навытяжку, с непокрытой головой, представил графу «своего друга, каноника Диаса, члена епархиального совета Лейрии». Поговорили о чудесной летней погоде, потом падре Амаро упомянул о последних телеграммах.

– Что скажете о французских делах, ваше превосходительство?

Политик замахал руками; лицо его омрачилось.

– Страшно помыслить, сеньор падре Амаро, страшно помыслить… Можем ли мы спокойно смотреть, как горстка бандитов уничтожает Париж? Мой Париж!.. Вы не поверите, господа, но я просто болен.

Оба священника присоединились к заявлениям государственного деятеля.

– Чем же, по вашему мнению, сеньор граф, все это кончится? – спросил каноник.