Александр Этерман - Мандарин

• Название: Мандарин
• Автор: Александр Этерман
• Жанр: Русская классическая проза

---

Да, а свою часть деревни пришлось даже не продать - уступить, все равно сохранить ее не было никакой возможности, особенно при его тогдашнем образе жизни, это, пожалуй, хорошо, что тогда - через год или два ее пустили бы с торгов, ведь он тратил - какая разница сколько - и ничего не зарабатывал. Тогда-то и пропали дачные домики, ничего не поделаешь, недвижимость требует немалых денег, ничего чрезмерного, но у него и этого не было, как ее содержать - а собственно, была-то сущая ерунда. Почти пятнадцать лет подряд, с первых послевоенных месяцев, когда Париж пришлось изрядно латать, только немцы тут были ни при чем, и аж до 1883, нет, 1884 года, когда, почему-то ранней весной, он снова сунулся в свои бывшие владения, от тоски ему было особенно жалко старый родительский дом, но новые хозяева не собирались его продавать, а он не хотел крупно переплачивать и оттого удалился несолоно хлебавши, всех разочаровав, но с облегчением и с чувством исполненного долга.

Он должен был, пожалуй, почти миллион этих самых франков, теперь он отсчитал бы эту сумму не охнув, и пустое дело мерить пульс - как меняются люди, а тогда свет до такой степени сошелся на этом долге, что он начал всерьез подумывать о самоубийстве - даже интересно вспомнить. Но только он сам в него не верил - и дождался, доигрался до того, что Жозеф М., этот чертов психопат и маньяк, сказал ему, заманив к себе, так что они пили кофе вдвоем, затворившись в его затхлой, когда-то роскошной, а теперь наглухо закупоренной и несколько гнилой квартире, увешанной кровавыми манекенами, наверное, отсюда его нынешние светлокоричневые:"Если уж о самоубийстве, то почему не об убийстве, мой мальчик?" Скоро должна была вернуться его любовница, оттого он все время поглядывал на дверь и слова звучали особенно веско. Он никак не мог вспомнить ее лицо, но и то - разве он должен помнить чужих любовниц? Что до сути дела, идея ему не то чтобы понравилась, а, скажем, прозвучала, самое меньшее, показалась здравой, нормальной, как на войне: почему бы не продать жизнь подороже, раз уж до этого дошло? Если бы действительно можно было задорого уступить руку, ногу или литр-другой благородной крови! Жозефу приходилось и того хуже - он вообще ничего не стоил, и если бы не считалось, что он ждет наследства, кредиторы вообще сжили бы его со свету.

Тридцать лет назад, даже с хвостом. Н. удивился: странно - что это ему вдруг пришло в голову выкупить дом? Что бы он стал с ним делать? Чудес не бывает, былой уверенности в себе он бы ему не вернул, так же как и былого здоровья. Может, стоило попытаться выкупить прежние времена, почему нет, если за большие деньги, но как далеко это могло его завести! Допустим, накупить мебели, если не настоящей тогдашней - она уже развалилась, наверное, - то похожей. Посуда. Он ее видел не так давно в фешенебельном магазине, недалеко от памятника наполеоновскому лихачу, - так там были даже медные водопроводные краны той эпохи. В чем нет недостатка - это в деревяшках времен Империи, уж больно они прочны. Наверное, неудачный исход войны породил противоположную тенденцию - наши эфемерные стульчики. Ясное дело, недолговечные. Хотя, впрочем, еще лет через двадцать, глядишь, эта дрянца будет цениться наравне с бесподобной мебелью времен Людовика Пятнадцатого, которую, впрочем, современники ругали за аляповатость. Но ее хоть берегли, а в таком случае долго ли стать частью истории? Так что все возможно - но даже если все это купить, восстановить и поселиться внутри, среди старинных вещиц, укутаться гобеленами и опустить ставни - что с того? И что дальше - заказать устрицы? Это может, конечно, вернуть нечто вроде ощущения молодости, но в нее так легко вернуться, достаточно перечитать дневник или любовную переписку, вообще, все, что соблазнительно - легко, но кто поручится, что при этом он будет чувствовать себя свежим и легкомысленным, как тогда. Можно избавиться от всего на свете - от опыта, от возраста, от седины, только не от старых травм. Есть все же что-то, что не восстанавливается. Некто, вероятно, человек легкомысленный, замыслил опровергнуть древнего грека. Потом это история служила источником вдохновения для молодых остроумцев и уж наверняка для нынешних мыслителей кто их знает? - Н. не имел обыкновения изучать философские труды.

Что же из этого вышло? "Какая разница, - заметил он, - почему бы не войти дважды в одно и то же море? Вы скажете: другая вода, та испарилась, ушла в песок, пролилась, - кто ее знает, - но это если и убедительно, то только для того, кто обращается к проблеме не во всеоружии. Всякий, кто знаком с нынешним состоянием умов, совладает с таким нехитрым интеллектуальным вывертом, непривычным, конечно: не бывает воды старой и новой, той и этой, вода бывает только пресная и соленая, вернее, разной пресности или солености, и стоит она все на тех же пяти саженях. Тому доказательство - да это больше, чем доказательство - вот я войду в нее и почувствую то же самое: прохладу, влажность, вязкость; выйду, и с меня будут капать капли, - и что, - кто-нибудь уловит разницу? Пока я сам не изменюсь или не переменятся обстоятельства, река - та же река, простите, море. Вот что значит жить в конце девятнадцатого века!" Хотя прошло добрых десять лет, Н. еще помнил этот разговор. Надо быть в высшей степени философом, чтобы до такой степени отключиться от действительности. В ней есть такой философский фактор, как внезапность. Никто из нас, впрочем, с философией не в ладах. Эта речь была встречена продолжительной овацией, а потом слушатели понесли оратора на своих плечах к Сене. Бедняга был до такой степени упоен успехом, что не сразу понял, что его ждет. Под громкий визг студенток его раздели и бросили в воду. Вся прелесть в том и заключалась, что он был превосходный призовой пловец. На следующее утро на двери факультета была пришпилена фотография, сделанная после одного его удачного заплыва примерно полгода назад, - он победно воздымал ладони. На сей раз, однако, он выскочил из воды как ошпаренный и помчался в ближайший подъезд с громкими воплями - шел февраль месяц. Жестокая шутка! По слухам, Скаррон после чего-то в этом роде стал инвалидом. К счастью, сфотографировать эту сцену было никак невозможно, не та погода, к тому же он ни в коем случае не соглашался позировать. Значит, в историю она не войдет. Несчастный англичанин!

На стенах висели пышные красные гобелены, густо-красные, которые почему-то казались ему коричневыми. Наверное, при искусственном освещении. Завернуть его в такой гобелен - живо бы загорелся!

- Правильно, - сказал Жозеф, только с чересчур задумчивым видом, - если уж так худо, отчего не попробовать иные, не столь радикальные средства? Так многие делают. Только самые недалекие люди полагают, что взять с трудом отложенные, а то и последние пятьсот франков и отправиться в игорный дом это и значит бороться с нищетой до конца. Вообще-то это предел разложения. Пусть так. Но оставим мораль философам. Меня занимает суть дела. Какое же это крайнее средство - ведь в точности так поступают и те, у кого нет никаких материальных проблем, просто развлечения ради. Проиграться и потом пустить себе пулю в лоб!

С другой стороны - не грабить же банк!

Нет, если ты готовишься к самоубийству, ожесточись и подумай сначала об убийстве. Прежде чем потерять все (ведь ты атеист): будущее, жизнь, социальное лицо, поступись частью - моралью, привычками, прочими внутренними органами. Может, подвернется ягненок, запутавшийся в кустах, или иной фрукт, и чинно-благородно овцы будут целы, волки сыты, да и вообще несколько лет тюремного заключения и угрызения совести - это еще не высшая мера. Говорят еще, что легче умереть, чем сделать, но это не про то. Мы уже видали моралистов. Брось десять штук в воду, на один спасательный круг, и увидишь, как они будут топить друг друга за волосы.

Подскажу как.

Рассуждение разумное, только нужен ли ему для этого Жозеф? - все это уже сто раз мелькало в его собственной голове. Был ли он вообще? Был - ибо необходимо было услышать это из чьих-нибудь уст. Но кто ему это нашептал, если не Жозеф, - здравый смысл, "живой пес лучше мертвого льва", мудрейший из людей или демон-искуситель? Какая разница? Где граница и где гарантия?

Н. покачал головой и остро почувствовал, какая она старая. Разумеется, он уже не тот, и колебания на вроде бы моральные темы не для него - только затряс головой, и песок посыпался. Разве в те времена у него кружилась голова, плыли черные круги перед глазами? Старость - да, но не так уж он стар. Скорее всего, просто поступил не совсем правильно.

- Разумеется, - сказал он Жозефу, - как у Руссо - согласились бы вы убить движением мизинца старого китайского мандарина, обремененного всеми мыслимыми болезнями и пороками, для которого каждая минута жизни - мучение, все это - даже без того, чтобы хоть раз его увидеть, и с тем, чтобы унаследовать его состояние в десять миллионов? Кстати, что это - "Исповедь", "Эмиль" или "Новая Элоиза"? Он, ясное дело, не прикасался к Руссо с лицейских времен. Жозеф, хотя и не признался тоже, но, может быть, у него была хорошая память. На столике сверкали голубые стеклянные бокалы, тонкие, на длинных ножках, на две трети наполненные вином и отливавшие льдом. Наверное, они обменивались улыбками. Он сам ответил.