Стив Эриксон - Явилось в полночь море

• Название: Явилось в полночь море
• Автор: Стив Эриксон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05036-1

В полночь 31 января 1999 года две тысячи человек прыгают в море с калифорнийской скалы. В полночь 31 января 999 года тысяча жителей бретонской деревушки сидят в лодках, установленных высоко над землей, и ждут нового всемирного потопа. А человек по имени Жилец составляет Апокалиптический Календарь; он уверен, что новое тысячелетие – эра Хаоса – началось не 1 января 2000 года, а 7 мая 1968 года, и его уверенность заразна. В прихотливом калейдоскопе образов, в водовороте сталкивающихся и разбегающихся персонажей, на пересечении взаимозависимых и сложносочиненных историй любви читателю открываются панк-сцена конца 1970-х и экстремальная порноиндустрия, токийские отели воспоминаний – где в отличие от отелей любви девушки торгуют не своим телом, а воспоминаниями – и утративший реальность, насыщенный кинематографическими символами Лос-Анджелес...

---

Энджи была невыносима мысль, что она станет маленьким флажком на Карте Безумных Женщин, обозначающим Нью-Йорк. В действительности она не верила, что заслуживает чьей-либо откровенности, и не верила, что может принять чью-либо эмоциональную щедрость без фальшивого притворства. Как-то вечером, через несколько часов после того, как она должна была встретиться с Карлом, но не явилась, она, кусая ногти, позвонила ему из автомата на Сорок шестой; за спиной ее гудел клуб, где она обычно танцевала перед ним, – Энджи выбрала этот автомат именно из-за фона, как будто шум клуба на заднем плане мог Карлу все объяснить.

– Поверь мне, Карл, так лучше для тебя, – сказала она в ответ на его непонимающее молчание на другом конце провода, и проговорила это с таким же убеждением и с такой же толикой мелодрамы в голосе, с какими во все века все говорили такие слова.

«Недостойная», – заключила она для себя – и для него, но только уже повесив трубку.

Когда ей исполнилось восемнадцать, Энджи нашла работу в другой эскорт-конторе, но получше, в Верхнем Истсайде. В первую же ночь одна из девушек, молодая рыжеватая блондинка, сказала ей: я 3 октября 1980 года, взрыв бомбы в парижской синагоге, убито четыре человека.

Гибкая рыжеволосая девица, с важным видом затянувшись сигаретой, проговорила: я вся музыка, запрещенная в Иране 23 июля 1979 года. Взявшая Энджи под свое крыло пышная брюнетка представилась как 17 апреля 1979 года, казнь ста детей без какой-либо причины по приказу императора Банги. У каждого посещавшего бюро джентльмена была своя привязанность – от адвоката, любившего, чтобы им помыкала 3 сентября 1979 года (на рок-концерте в Цинциннати насмерть задавлены одиннадцать подростков), до импотента-управляющего нефтяной компанией, который заказывал сразу двоих, чтобы только смотреть на них – прелестных близняшек 1979 года: 1 апреля (на Стейтен-Айленд осквернены семьсот еврейских могил) и 2 апреля (у побережья Малайзии утонула лодка со ста вьетнамскими беженцами). Была еще стеснительная 3 августа 1979 года с волосами цвета воронова крыла (два с половиной миллиона крестьян умерли от голода в Камбодже), легкомысленная платиновая блондинка 20 сентября 1980 года (двадцать женщин умерли от инфекционно-токсического шока, вызванного гигиеническими тампонами) и 29 марта 1979 года (авария на ядерном реакторе в Пенсильвании), печальный и добрый ветеран бюро, которая предлагала утешение печальным усталым мужчинам, сладко мурлыкая им в ухо. А самой красивой, исключительной женщиной-призом, которую все мужчины желали, но мало кто мог себе позволить, была изысканная и элегантная 8 декабря 1980 года – убийство сумасшедшим поклонником одного из величайших музыкантов XX века.

Место Энджи в Апокалиптическом Календаре пришлось на 3 октября 1981 года – через три года после ее первого появления в Нью-Йорке. К этому моменту она уже не тратила времени на оплакивание девочки, которой была когда-то, или же утраченной невинности. Она вполне по-взрослому, не по годам, относилась ко всему, кроме плюшевых мишек, и могла похвастать столь же не по годам развитым нравственным чувством, отказываясь считать себя как злодейкой, так и жертвой. Единственный явный урон, нанесенный кому-либо ее действиями, кроме как в ее снах, проявлялся в миллионах взорвавшихся нервных окончаний у тысячи безымянных мужчин, подавляющее большинство которых только смотрели на нее, как пыталась она ободрить себя, и лишь немногие до нее дотрагивались. И если какой-то голос в ней замирал, видя, кем она стала, Энджи не разговаривала с этим голосом, но считала своим долгом знать, где тот все время находится, и держаться от него подальше; она не позволяла этому голосу судить ее. За три ночи в неделю Энджи неплохо зарабатывала в бюро и уже предвидела время, когда сможет окончательно отказаться от всего этого, хотя к данному моменту уже догадывалась, что судьба, скорей всего, не уготовила ей места пианистки в Карнеги-Холле.

Когда фурор, поднявшийся среди порнорежиссеров из-за ее несовершеннолетней кинокарьеры, начал угасать, Энджи решила, что, снявшись еще в одном-двух фильмах, могла бы заработать достаточно денег, чтобы освободиться насовсем. Текущий тариф был двести долларов за сцену, иногда больше; снимаясь в двух сценах утром и в двух после обеда, она могла бы загрести восемьсот долларов в день – почти две с половиной тысячи за три дня работы. С другой стороны, как поведала ей однажды ночью за пивом Максси Мараскино, когда они сидели в одном пришедшем в запустение ночном клубе, где Максси раньше пела, всего за два года, прошедших с тех пор, как Энджи занималась подобными съемками, этот бизнес стал очень странным: каждая новая сенсация пытается затмить предыдущую в стремлении к какой-то невыразимой вершине, и когда разговор коснулся съемки, на которую Энджи предстояло явиться в даунтаун на следующий день, даже в полумраке бара показалось, что Максси слегка побледнела. Женщины повздорили.

– Если это те ребята, о которых я думаю, – сказала Максси, – тебе лучше с ними не связываться.

– О каких таких ребятах ты подумала? – спросила Энджи.

– Есть один тип по имени Митч Кристиан. Я его знаю очень хорошо. Я знаю его очень хорошо. Однажды я снималась у него и его жены, которая была почти такая же чокнутая, как он сам, пока не бросила это дело. Тебе лучше держаться от него подальше.

Это вызвало у Энджи раздражение. Она уже набралась достаточно цинизма, чтобы подозревать в дружеских предостережениях Максси какой-то скрытый мотив – поскольку ее карьера панк-певицы катится по пути прочих участников Тусовки, а карьера танцовщицы разваливается вместе с ее телом, возможно, Максси сама не прочь получить эту работенку. Возможно, она знает этого Митча даже лучше, чем говорит, и ее одолела паранойя, как бы Энджи не перехватила у нее хороший заработок.

– Ты хочешь сняться сама, да? – спросила Энджи.

– Да не в этом дело, – настаивала Максси.

– Ты думаешь, я хочу перехватить твою работу у этого парня.

– Господи, Энджи, не в этом дело.

Кончилось тем, что Энджи ушла, но хотя и твердила себе, что раскусила Максси, разговор не давал ей покоя всю ночь и все следующее утро и, вместо того чтоб затихнуть, все громче и настойчивее звучал у нее в голове по пути на метро в центр на следующий день, 3 октября 1981 года. Не в силах полностью отмести предостережения Максси, она начала нервничать еще до того, как столкнулась с незнакомой женщиной у складского помещения, где должна была состояться съемка. Притаившись в тени здания напротив, женщина пересекла улицу как раз вовремя, чтобы отрезать Энджи от двери.

Энджи посмотрела на номер над дверью, чтобы убедиться, что нашла нужный дом. «Не заходи туда», – сказала женщина; в старой черной кожаной куртке, с сигаретой, свисавшей изо рта, она казалась очень жесткой. У нее были рот прорезью и упорные глаза, черные волосы обрезаны над плечами, и она смутно кого-то напоминала – кого-то, с кем Энджи уже встречалась в этом бизнесе, хотя вовсе не актриса, нет, совсем не тот тип («А ты-то сама того типа?» – шепнул Энджи тот внутренний голос, с которым она не разговаривала, но о местонахождении которого все время знала) – грубая, лет за тридцать пять, не меньше, что в этом деле считается старостью.

– Кто вы? – спросила Энджи и машинально начала кусать ноготь на большом пальце, но тут же перестала, вернувшись к своей невозмутимости. Она уже преодолела слишком многие препятствия в собственном сознании, чтобы теперь ее отговорили.

Выбросив сигарету, женщина как будто занервничала; может быть, она была под кайфом. Да, актриса, решила Энджи, еще одна бывшая, как Максси, устраняет конкурентку, пока не пришел режиссер.

– Извините, – сказала Энджи, – я бы не пришла сюда, поверьте, если бы мне не была нужна эта работа.

– Послушай, – начала незнакомка, но Энджи уже протиснулась мимо нее, толкнула дверь и стала подниматься по длинной узкой лестнице. Клонящееся к вечеру солнце палило в стену через невидимое окно на самом верху. Забравшись наверх, Энджи обернулась посмотреть, идет ли следом женщина в черной кожаной куртке, но лестница была пуста. Свернув за угол с лестничной площадки, девушка оказалась на втором этаже склада, и солнце ударило ей в глаза, прежде чем она успела их прикрыть. Окно обрамляло Всемирный торговый центр в нескольких кварталах поодаль, и солнце на мгновение проскользнуло в щель между двумя небоскребами. Склад казался безлюдным, потом дверь в дальней стене открылась, и оттуда на Энджи уставился мужчина с восьмимиллиметровой камерой. Он снова исчез в задней комнате, и через открытую дверь Энджи послышалось, как он сказал кому-то: «Здесь».

Из двери вышел еще один мужчина и, куря сигарету, какое-то время рассматривал Энджи.

– Мы ждем Митча, – наконец сказал он, – никуда не уходи.

Потом и он исчез. Из задней комнаты слышался какой-то спор между двумя мужчинами, а потом чей-то отрывистый монолог в телефонную трубку. Энджи покружила по открытому пространству склада, время от времени останавливаясь перед окном и глядя на заходящее солнце за Всемирным торговым центром и реку за небоскребами. То и дело человек с камерой выглядывал из двери, проверяя, здесь ли она, и за этим следовал новый разговор со вторым мужчиной, причем их голоса становились все тише и напряженнее. Энджи поняла, что они опасаются, как бы она не ушла. Еще через пару минут ожидания, прислушиваясь к звуку двери на лестнице, не идет ли режиссер, Энджи направилась к задней комнате, где, по ее предположению, должен был сниматься фильм.