Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

• Название: Приватная жизнь профессора механики
• Автор: Нурбей Гулиа
• Жанр: Современная проза

---

И тут я предложил способ питья, приемлемый сразу по двум критериям - и стакана не нужно, и в случае чего, девушек не обвинят в распитии спиртных напитков в детском парке (даже подумать страшно!). Способ я показал прямо на примере. Набрав из горлышка полный рот портвейна, я притянул к себе ошалевшую от удивления Настю и в поцелуе упругой струёй 'передал' ей половину набранного в рот вина. Сам я читал об этом у Мопассана, так поступил один его герой со своей невестой, и я мечтал повторить его опыт. И вот - довелось!

Настя, задыхаясь, наконец, оторвала свои губы от моих и, тяжело дыша, долго смотрела мне в глаза. Сразу стало понятно, что Мопассана она не читала, и видимо, её муж тоже. Я на такое впечатление и не рассчитывал. Глаза Насти в тот момент я и сейчас вижу перед собой - это были счастливые глаза человека, сделавшего открытие. 'Давай ещё, я не успела распробовать!' - потребовала Настя, и я под внимательные взгляды Зины и Толи медленно повторил Мопассановский поцелуй.

Как вежливый кавалер, я предложил научить этому способу и Зину, но когда она согласилась и уже подошла ко мне, в Толе вдруг взыграла ревность. Он резко оттянул Зину назад, сказав, что эти варварские способы не для них, и Зина выпьет, как положено, из 'горла'.

- Нечего тут свои бактерии людям передавать! - по-учёному подытожил Толя.

Мы все трое бросились возражать, что в портвейне, дескать, бактерии дохнут, и опять продемонстрировали с Настей этот кошмарный для бактерий опыт. Наконец, разомлевший от выпитого, Сурков решился повторить пикантный опыт. Но по неопытности, залил платье Зины красным портвейном. Оба закашлялись, и мы били их по спинам кулаками.

Возвращались мы домой уже весёлые. Новый способ питья, как оказалось, пьянил вдвойне (советую попробовать, только не водкой!). Пока Толя и Зина, чертыхаясь, пролезали в лаз, Настя посмотрела мне в глаза каким-то смущённым взглядом и спросила:

- А у тебя хватит сил на последующие поцелуи, или ты их уже все растратил?

Я не совсем понял намёк Насти, а может, тут и никакого намёка не было, и жарко целуя её, говорил:

- Хватит, на всю жизнь хватит, на тебя и сил и поцелуев навсегда хватит!

Придя в общежитие, мы согнали заспавшегося 'Крота' с постели.

- Погуляй, Крот, тут много коек свободных рядом! - по старой дружбе прошептал Толя своему другу, и 'Крот', вздохнув, взял простыню с подушкой и вышел из комнаты.

Мы буквально ворвались в освободившуюся 'обитель', и одежды полетели во все стороны. Вот вам - 'честные' студентки и 'нечестные' динамистки с 'Горький-стрит'! Дома, дома у себя надо искать настоящую любовь, а не на Бродвее! Про жену свою, надо сказать, я забыл тогда начисто. Видимо, как и Настя про своего Сашу, который исполнял воинский долг перед Родиной в армии где-то на Урале.

- Не спеши, я хочу, чтобы тебя хватило надолго! - вот последние слова Насти, которые, я ещё смог осмыслить. Слова, а главным образом, междометия были и позже, но критического осмысления их уже не было. Да и надо ли было их осмысливать?

Утром девочки, как сговорившись, проснулись ровно в шесть, быстро оделись и ушли. На прощание Настя поцеловала меня и сказала:

- Твой друг знает, как меня найти. Если, конечно, ты захочешь этого!

Я как был лёжа, схватил Настю и прижал к себе. Я готов был не отпускать её никогда, держать и держать вот так на себе до самой смерти, своей, по крайней мере. Столько нового, неиспытанного счастья и за такой краткий промежуток времени!

Когда Настя ушла, а я, потянувшись, решил поспать ещё, мне в голову пришла мысль, что это - моя первая измена жене, причём далеко не только физическая. Я уже любил Настю, любил так, как может не очень-то поднаторевший в любовных перипетиях 'горец' полюбить настоящую русскую девушку или молодую женщину. Может я в свои теперешние годы ещё и не очень опытный мужчина, может опыт ещё прибавится (этак, годам к ста!). Но мне кажется, что именно в русских женщинах есть загадочная смесь решительности, безрассудства, прямота чувств, может даже и не очень серьёзных, полной самоотдачи в любви, без каких-либо гарантий на её продолжение, не говоря уже о сохранении пресловутой 'верности'. Вот в эту сладкую русскую западню любви я попал тогда в первый раз!

- Дай Бог не последний! - чуть было не вырвалось у меня грешное пожелание; я совсем выпустил из головы, что уже венчан, и что мысли такие надо гнать из головы: Чур меня, чур!

Изнасилование в прачечной

Наступило время спортивных сборов в Москве. Наша команда приехала, но её разместили в другом месте. А я, разумеется, никуда уходить и не собирался. Мы хорошо устроились - выпроводили 'Крота' в соседнюю комнату, а Настя поменялась комнатой с соседкой Зины. Теперь на ночь Толя уходил к Зине, а Настя приходила ко мне. Шёл мой счастливейший медовый месяц.

К нам в общежитие поселили спортсменов, приехавших на Спартакиаду профсоюзов. Пустующие комнаты заполнились, в общежитии стало людно, звучала речь на языках народов СССР. В соседнюю комнату поселили трёх спортсменок из Армении - то ли толкательниц ядра, то ли метательниц диска. Огромные такие тётки, килограммов по сто двадцать, несмотря на молодость. Глаза огромные, чёрные, волосы курчавые, кожа смуглая.

- Вот с такими - не хотел бы оказаться в койке?- пошутил Толя, как оказалось, достаточно пророчески. Тёткам не сиделось у себя в комнате, они то и дело топали в своих криво стоптанных шлёпанцах на кухню и обратно, громко разговаривая через весь коридор по-армянски:

- Че! Ха! Ахчик, ари естех! Инч бхавунэс? Глхт котрац!? - гремели 'мелодичные' армянские словечки из края в край этажа.

Как-то утром мы с Толей принимали душ в нашей 'законной' мужской душевой. И вдруг туда одна за другой вваливаются наши спортивные тётки ('тёлками' назвать их даже язык не поворачивается!) и на ломанном русском говорят:

- Женски душевой весь польный, ти не протиф мы здесь моимся? - и плотоядно хохочут - откажись, попробуй!

Мы с Толей забились в крайние кабинки, правда, кабинок, как таковых, и не было, были только коротенькие перегородки, тётки же заняли всю середину. Мы стояли под душем, глупо улыбались и не знали, как достойно исчезнуть.

А дамы не терялись. Намывшись, они стали бриться. Нет, не подумайте, что они стали брить себе бороду и усы, хотя и это следовало бы сделать. Они сперва стали брить себе ноги, на которых росла чёрная курчавая шевелюра. Затем поднявшись повыше, они побрили поросшие черной проволочной щетиной лобки, и ягодицы, на которых тоже курчавились волосы, правда пожиже, чем на ногах. Такой же густоты волосы были и на животах. Наши с Толей взгляды поднимались вверх вместе со станком безопасной бритвы, срезающей шерсть, мохер или меринос (не знаю что ближе к истине!) с тел наших 'граций'. И, наконец, мы увидели то, что перенести было невозможно - меж арбузных грудей с тёмно-коричневыми, почти чёрными, сосками, свисала вьющаяся шевелюра, напоминающая пейсы у ортодоксального иудея.

Мы прикрыли наши донельзя поникшие достоинства ладонями, и, сгорбившись, под улюлюканье наших дюймовочек, выбежали в раздевалку. Наскоро вытеревшись и сбросив с ног налипшую курчавую шевелюру (бежать-то приходилось почти по ковру из бритых волос!), мы, дрожа то ли от холода, то ли от животного ужаса, бросились к себе в комнату и заперли дверь.

- Неужели моя Настя и эти существа принадлежат к одному и тому же виду - гомо сапиенс? - лихорадочно рассуждал я. Моя Настя, с тончайшей беломраморной кожей на руках и ногах, сквозь которую, как через матовое стекло, были видны голубые кровеносные жилки; жилки, которые я любил прижимать пальцами, и кровь переставала по ним течь - они обесцвечивались, пока я не убирал палец, и эти мериносовые, пардон, ляжки! Настя, которая, вообще слова не могла произнести громко: она говорила с придыхом, почти шёпотом, чаще всего на ушко, например: - можно мне немножко побаловаться, миленький? И эти оглушающие непонятные звуки: 'Инч бхавунэс? Глхт котрац? - которые издавали наши соседние 'гомо сцапиенс'. Да, да, именно 'сцапиенс', потому что, попадись мы им ненароком вечером в безлюдном месте, так сцапают, что лужицы не останется! О, как в самом худшем виде оправдались мои опасения!

После нашего позорного бегства из душевой, соседки просто начали издеваться над нами. Подловят иной раз кого-нибудь из нас в коридоре, одна спереди, другая сзади, и начинают сходиться, расставив руки. Глаза чёрные горят, рты приоткрыты, сквозь крупные зубы слышится то ли смех, то ли рычание. Рванёшься вперёд или назад - обязательно схватят и облапают вдвоём, сладострасно приговаривая: 'Иф, иф, иф :' Тьфу, ты!

Мы - штангист, мастер спорта - я, и акробат-перворазрядник Толик, чувствовали себя несчастными девственниками, попавшими в какое-нибудь африканское племя. Бить по морде? Неудобно как-то, да и явно проигрышно. Жаловаться Немцову - засмеют на всю жизнь. Оставалось запираться и не попадаться, что мы пока и делали.