Мария Галина - В плавнях

• Название: В плавнях
• Автор: Мария Галина
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008

---

Мария Галина В плавнях

рассказ

Ночами над плавнями стояли сухие грозы, они были видны даже при свете луны, огромной и красной, и Янка боялась, что огненный змей подкрадется незаметно да и подпалит подсохшее сено. Хотя как раз к их подворью мало кто сумел бы подкрасться ночью незаметно, будь то даже огненный змей. Отец, что ни ночь, бодрствовал, вытаскивал из сарая лодку-плоскодонку, а под утро пригонял ее назад, тяжело груженную, так что мелкая волна перехлестывала через борта, и невесть откуда взявшиеся люди, темные и молчаливые, на рассвете сновали меж клубов тумана, заволакивая мешки в сарай. А то сразу грузили их на подводу, и мохноногая низенькая лошаденка, тяжело вздыхая, трогалась с места и исчезала за амбарами, там, где шла в две колеи пыльная дорога. Лето, говорил отец, прихлебывая рыбный суп и отламывая от темной краюхи, самое что ни на есть горячее время, лето кормит зиму… А в последнее время лодка и в плавни уходила не пустая - тихие люди, худые, со сбитыми ногами, с котомками за спиной, приходили вечером и торопливо, виновато ели то, что выносила им Янка или мать, - ели на крыльце, потому что мать не пускала их в дом. А в доме завелись вещи, каких раньше не было; например, часы с кукушкой, которая, выскакивая из своего окошечка с дверками, кричала противным голосом. Серебряный половник. Портсигар с вензелем. Тяжелый гранатовый браслет, который мать надевала теперь по воскресеньям.

Владек-дурачок однажды напугал ее, разглядывая красивую шаль набивного шелка, которую она накинула на плечи. Даже сейчас шаль пахла каким-то чужим запахом, душным, сладким, тревожным.

- Думаешь, твой батя увозит их куда? - сказал он, хихикая. - Перевозит на ту сторону? Вот тебе, Янка, он гроши с них берет, а сам завозит подальше в плавни и - концы в воду. Там, на дне, мертвяки лежат, ох, сколько мертвяков, - говорил он, тараща белые глаза.

- Замолчи, дурень! - сердито закричала Янка, но дурачок только отбежал и теперь хохотал, скаля щербатые зубы.

Янка, хотя и взрослая, расплакалась и побежала к отцу.

- Батя! - кричала она на бегу. - Что он говорит?! Что он говорит такое ужасное!

Батя, узнав, помрачнел, но не рассердился, а погладил по голове жесткой ладонью с мозолями от весел.

- Может, кто так и делает, Янка, - сказал он серьезно, - но я - нет. Грех это. Живые же души. А я не душегуб какой-то. Я честно. Может, им там пощастыть, бедолагам.

- Где? - спросила она тогда.

- На другом берегу.

Она поверила, хотя среди новоприбывших встречались и противные. Например, одна дамочка, которой она вынесла на крыльцо кринку с молоком, отказалась пить.

- Вы кладете в молоко лягушку, чтоб не скисало, - сказала она, брезгливо сморщив тонкий нос. - Как это можно?

- Зачем? - удивилась Янка. - У нас хороший погреб.

Но дамочка так и не поверила.

А один раз река принесла человека. Как раз когда они удили рыбу с мостков, вернее, батя удил, а Янка чистила, потрошила и полоскала в реке. Ее тень плясала на зеленой мутной воде, и, если приглядеться, было видно, как по рыхлому дну медленно-медленно ползет ракушка-перловица.

Лодка, вертясь, выплыла из-за островка, заросшего ивами. Отец, хлюпая болотными сапогами, подошел к лодке, подтянул ее багром и заглянул внутрь. Янка, перевесившись с мостков, тоже заглянула, вытянув шею и одновременно боясь, что увидит что-то очень страшное и неприятное. Мертвяка, например.

Человек и правда лежал в лодке лицом вверх, закрыв глаза. Волосы его шевелились в воде, которая всегда скапливается на дне лодки, на них налипла серебристая чешуя плотвичек.

- Ой! - сказала Янка и непроизвольно поднесла руку к губам.

- Та нет, - сказал отец, - он живой. Дышит…

Он подумал и толкнул лодку багром, чтобы ее закрутило и унесло в дальние темные водовороты, но Янка с неожиданной для себя самой резвостью прыгнула в воду и вцепилась в борт.

- Ты ж сам говорил, батя, грех это…

- Ох, Янка, - приговаривал отец, выволакивая лодку на берег, - допрыгаешься. Дурные люди сейчас по земле ходят, а ну как он один из них?

- Он не может быть дурной, - возразила Янка. - Смотри, молодой какой…

- Так что, что молодой? Ну ладно, не он дурной, другие дурные… Придут, найдут его… Опасно сейчас раненых укрывать, Янка.

Тем не менее они переложили раненого на брезент и оттащили его в сарай, где лежала груда матрасов, набитых подгнившей соломой. Если кто из тихих ночных людей почему-то задерживался, то ночевал он тут, в сарае.

- Зачем его - в лодку?..

- Ну… не хотели, чтоб нашли у них мертвяка, - сказал отец, запаливая цигарку. - Подстрелили и пустили по реке. А придут за ним - где такой-то? А нет такого-то. И не было никогда.

- Что он им плохого сделал?

- Не знаю, доча. Сейчас все делают друг другу плохо. Время такое.

Новый человек лег на матрас и лежал так, приоткрыв сухие черные губы, пока она поила его молоком. Через несколько дней он уже держал кружку слабыми тонкими пальцами, накинув для тепла на плечи кожаную куртку с дыркой на рукаве.

Ночами продолжали полыхать сухие зарницы, и в воздухе стоял железный острый запах.

Еще через день новый человек, сидя на солнышке у сарая и грея раненое плечо, спросил:

- Тебя как зовут?

- Янка.

- А меня - Никодим.

- Ты городской? - с замиранием сердца спросила она.

- Городской.

- А что сейчас в городе?

- Разруха. Голод. - Он поморщился. - А вы не хотите отдавать зерно пролетариату.

- Кому?

- Голодающим рабочим.

- У нас нет зерна, - сказала она. - Только чтобы самим прокормиться. И еще на сев. Если отдать все, что же мы будем делать весной?

- Но в городе голодают, - сказал он возмущенно. - А у вас типично кулацкая психология. Не сознаете серьезности момента.

Он взмахнул рукой, но тут же поморщился и уронил ладонь.

- Это ты ничего не розумиешь, - сказала она сердито. - Ты и не работал по-настоящему никогда. Вон какие пальцы белые. Ты кем в городе был?

- Наборщиком.

- Это что такое? - Она прыснула в кулак, непонятное слово показалось ей смешным.

- Ну, буквы. Есть специальная рама, туда ставят буквы. Надо, чтобы быстро. Они из свинца. Свинец вредный.

- У нас грузила из свинца, - сказала она. - И ничего они не вредные. А зачем буквы?

- Чтобы печатать книжки. Газеты.

- Зачем нужно так много книг? Вы что, городские, все время читаете?

- Есть буржуазная литература, - сказал он непонятное, - а есть наша. Пролетарская. Я печатал прокламации. И статьи товарища Троцкого. А ты вообще умеешь читать?

- Нет. - Она удивилась. - Зачем? Отец Йожка умеет читать. И писать. Ему положено.

- Ну вот, у него есть печатная книга…

- Вовсе нет. У него писаная книга. Так и называется - Писание. Потому что от руки писано.

- Вы тут какие-то совсем отсталые, - сказал он. - Я видел, у тебя в хате в красном углу сплошное мракобесие.

- У нас нет никаких бесов, - обиделась она. - У нас святые висят. Святой Николай, и Прасковья, и святой Христофор… Пойдем, пойдем, я тебе покажу.

Она взяла его за здоровую руку и потащила к дому. Он вежливо вытер ноги о половичок, но мама, которая месила тесто, все равно поглядела на него неодобрительно и поджала губы. Под иконами теплилась лампадка, а над святой Прасковьей висело расшитое полотенце, все как положено.

- Это и есть мракобесие, - сказал он укоризненно, уже когда вышел на крыльцо. - Один обман. Поповщина. Иконы - это и есть мракобесие. Как можно молиться человеку с собачьей головой?

Она торопливо перекрестилась.

- Это же святой Христофор. Он псоглавец. Они живут там, далеко на севере, там холод и вечная ночь и поземка свищет… И они дикий народ, псоглавцы, и свирепые до ужаса, а святой Христофор был самым из них свирепым, а потом встретился ему на пути Христос в образе младенца, и святой Христофор сжалился над ним и перенес его через ручей, и постигло его Божье слово…

- Я ж говорю, бабьи сказки, - презрительно сказал он.

- Ты просто не знаешь.

- Знаю. - И сухо добавил: - Мой отец был попом. Священником.

- А ты с ним не ладишь, ага?

Он промолчал, и ей стало его жалко.

Приближался Яблочный Спас, и повсюду летали тяжелые одурелые пчелы. Столбы солнечного света стояли меж белеными стволами плодовых деревьев. Слышно было, как в камышовой заводи плеснула тяжелым хвостом рыба. Дверь в хату чернела прямоугольным зевом, и только если присмотреться, становился виден трепещущий, бледный огонек лампады.

- Псоглавцы живут на севере, - терпеливо повторила она. - Сама я не видела, но батя видел убитого песьего человека, когда был совсем еще молодой. Иногда в крещенские морозы вокруг месяца делается хрустальное кольцо. Тогда они выходят из своих ледяных укрытий, идут в человеческие деревни. Иногда даже добираются сюда. Они режут скот. Как волки. Потому и чудо, что такой, как они, обратился к Богу.

- Бабьи сказки, - повторил он. - Ты еще расскажи про русалок.

- Владек-дурачок, думаешь, он почему дурачок? Он в плавнях купался, а русалка его к себе возьми и потяни. И щекочет, щекочет. Его отбили, но он умом-то и тронулся. А русалок тут полно, но к берегу они редко подплывают, только на Иванов день. Тогда можно слышать, как они смеются.