Филипп Боносский - Долина в огне

• Название: Долина в огне
• Автор: Филипп Боносский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

---

Дальше они уже не бежали.

Дюны представляли собой сплошное море багрового цвета. Бенедикт с отцом выше щиколоток погрузились в это кровавое месиво. Потоки воды бороздили холмы рудных месторождений. Ручеек с горькой водой разбух и вышел из своих берегов; похожий теперь на стремительно движущееся вперед озеро, он с грохотом несся по дюнам, перекатывался через покрытое шлаком плоскогорье и низвергал тонны воды на Литвацкую Яму. Водопропускная дренажная труба давно уже отказалась работать: ее заклинило, как пробкой, вырванным с корнем пнем, и поток перекатывался через нее. Там, где когда-то проходил Большой Ров, теперь яростно пенилось бушующее море. Высота воды доходила до двадцати футов. Ближайшие дома уже затопило по крышу, но вода все прибывала, бурно растекаясь по долине. На крышах вдоль карнизов жались куры и разные домашние животные, отчаянно кукарекали петухи.

Среди затопленных домов уже сновали лодки. Горная авеню совершенно исчезла из виду. Вода, поднявшись до Тенистой улицы и авеню Вашингтона, повернула к западу, затопила церковь и дошла до свалки. Отбросы, в огромном количестве всплывшие на поверхность, неслись дальше вместе с водой. Труба над печью для сжигания мусора еще виднелась среди бескрайнего моря, но дым больше не вился из нее. Мутные пенистые воды дошли до подножья Медового холма и угрожали затопить лестницу.

Стоя на вершине холма, Бенедикт жадно искал глазами свой дом. Вот он! Вода поднялась до окон спальни, на коньке крыши, как на насесте, уселись куры. Потоком уносило корову, она жалобно мычала. Выла тонущая собака.

Медовый холм был запружен народом. На истоптанной траве были разбросаны вещи жителей Литвацкой Ямы. Матери крепко привязали к себе младенцев. Мужчины бежали, спотыкаясь и чуть не падая, по скользкой грязной траве к лодкам и снова гребли к поселку. Огромный костер пылал на холме; дым поднимался высоко в небо. На востоке горизонт снова озаряли вспышки огня, и те, кто заметил их в наступившей темноте, поняли, что на заводе опять идет выплавка стали.

Они пробирались сквозь толпу, они искали своих. Забрезжил рассвет, и на холме прибавилось людей из долины. Пришли и жители города посмотреть на кончину Литвацкой Ямы. Ближе к серому полдню вернулись солдаты; они вели с собой беглецов, пойманных в лесу. Поглядывая злыми, налитыми кровью глазами вниз на тонущий в водовороте поселок, они верхом проехали по холму. Солдаты устали; их обуревала жажда уничтожения. Добрика везли на лошади. У него были связаны руки, но на его окровавленном лице дрожала улыбка. Солдаты, подхлестывая коней, повернули к городу; там они сдали забастовщиков в тюрьму, а из тюрьмы тех вернули обратно на работу — и еще сильней задымили трубы завода.

— Мама! — надрывно закричал Бенедикт.

Она сидела оцепеневшая от горя на сырой земле, прижимая Рудольфа к своей груди. Бенедикт стал трясти ее, стараясь повернуть к себе ее лицо.

— Мама, мама! — твердил он, и потом выпрямился и крикнул, что было силы: — Папа!

Когда подошел отец, плечи ее сразу поникли. Отец сел на землю рядом с ней, обнял ее и положил ее голову к себе на колени. Бенедикту показалось, что мать затряслась от рыданий, но она подняла голову, и мальчик увидел, что она не плачет. Ее восковое лицо словно застыло. Она что-то шепнула отцу, очевидно, такое, чего Бенедикт не должен был слышать.

— Идем, — сказал отец, резко поднимаясь с земли.

Они нашли лодку и отправились в путь. Они плыли мимо церкви. Бенедикт взглянул на нее: крыша была сорвана; вода поднялась по ступеням и через распахнувшиеся двери проникла внутрь; она помедлила у входа, будто преклонила колени, потом, трижды ударившись грудью, взобралась на ступеньки и поглотила алтарь, распятого Христа, канделябры с огромными свечами и, выбравшись из ризницы, с шумом ринулась в сад. Отсюда вода проникла в дом священника и по пути утопила котят. Но в доме она не нашла тех, кого искала. Там никого уже не было. Отец Дар бежал, не закончив укладываться, и вода подхватила его сундук, выкинула из верхнего окна и поволокла за собой по улице. Кошку прибило к дымовой трубе и, словно и в смерти не желая покинуть мать, ее окружили четыре мертвых детеныша. Из разбитых окон выплывала бумага, — казалось, в доме ее неиссякаемый запас: листы мчались за листами, кружились на поверхности мутного потока, а потом, оторвавшись друг от друга, неслись в разные стороны. Какой-то портрет в позолоченной деревянной раме стучался в разбитое окно и, казалось, пристально глядел на окружающее.

Они гребли к Горной авеню, с трудом прокладывая путь среди колышущихся на воде столов и стульев, барахтающихся коз и тонущих петухов. Вокруг них, пузырясь, как если б она облегала распухшие тела утопленников, плавала разная одежда. Вырванное с корнем дерево удивленно покачивалось на волнах меж домами. Газета с черным заголовком статьи, посвященной Сакко и Ванцетти — двум мученикам-итальянцам, — набухнув, расползлась на мокрые лоскуты.

Сначала им никак не удавалось найти свой дом: над водой поднимались лишь верхние окна. Они сделали не одну попытку проникнуть внутрь через какое-нибудь из них. И когда наконец они очутились в затопленной комнате, они сразу же увидели его. Уткнувшись лицом в темную воду, он качался на поверхности, время от времени мягко ударяясь лбом о домашний алтарь Бенедикта.

— Джой! -дико завопил Бенедикт, как будто тот мог его услышать.

4

Через день после похорон, состоявшихся в Ирландской церкви, отец Брамбо, который тоже там присутствовал, разыскал Бенедикта. Он сказал:

— Я и понятия не имел, Бенедикт, что утонувший был твоим братом. Только сегодня узнал об этом.

Они шли по городу. У Бенедикта в руках был кулек с апельсинами; он купил их на деньги, оставшиеся от тех, что собрали по подписке на похороны. Мальчик ничего не ответил.

— У тебя ведь есть еще брат, не так ли? — спросил отец Брамбо.

Бенедикт утвердительно кивнул.

— Что ты несешь? — поинтересовался священник.

— Апельсины, — ответил Бенедикт.

Священник поглядел на него, но Бенедикт больше ничего не прибавил. Стоял ясный день. Солнце мирно сияло, словно само утомилось от недавнего зноя. Было свежо. Несколько зеленых листьев кружились в воздухе. На минуту показалось, что уже наступил октябрь.

Отец Брамбо взял Бенедикта под руку.

— Пойдем со мной, — сказал он, — я хочу тебе кое-что показать.

Они свернули с главной улицы в тень переулка и прошли много кварталов, минуя знакомые палисадники с газонами и кусты сирени, но Бенедикт едва замечал их. Потом дома стали чередоваться с незастроенными участками, где играли дети победнее. Наконец они увидели впереди огромный пустой участок, и отец Брамбо прибавил шагу, увлекая за собой Бенедикта. Бенедикт смотрел на него спокойным изучающим взглядом. У священника возбужденно блестели глаза, он торопился вперед. На участке уже изо дня в день работали землемеры, им не могли помешать никакие события. Сейчас они втыкали в землю колышки. Отец Брамбо потащил Бенедикта к ним и спросил одного из них:

— Как дела?

— Прекрасно, — ответил землемер, глядя в измерительный прибор.

Отец Брамбо пояснил Бенедикту:

— Через неделю они разметят уже всю площадку.

Над городом носилась колючая рудная пыль. Завод снова работал на полную мощность, и внизу, у реки, даже небо казалось закопченным. Бенедикт глядел на гигантское огненное облако, медленно плывущее по небу. Ему хотелось спросить: «Где отец Дар?» Он посмотрел на отца Брамбо; ему было интересно, какое выражение появится при его вопросе на этом аристократическом лице. Сейчас молодой священник был всецело поглощен наблюдением за работой землемеров. Конечно, в первую минуту он будет озадачен таким вопросом и, может быть, немного обижен, но затем на его лице появится выражение, которое будет прекрасно соответствовать следующим успокоительным словам: «Отец Дар уехал в богадельню, где чувствует себя отлично».

Но Бенедикт ни о чем не спросил. Отец Брамбо повернулся к нему.

— Ее закончат через год, — сказал он. — Ровно через год!

В глазах его отразилось ликование, но в ответ этому чужому человеку, который глядел на него, вскинув голову над белым воротником, Бенедикт только пробормотал:

— Да, отец мой.

— И тогда, — придвигаясь к нему, продолжал монотонно и тихо отец Брамбо, словно слова его были так прекрасны, что особой выразительности для них не требовалось, — и тогда ты, Бенедикт, и я — мы вместе отслужим первую обедню. Ты и я.

— Да, отец мой, — отвечал Бенедикт.

Он снова взглянул на бурую почву участка, где люди чертили в разных направлениях белые линии. Багровое облако проплыло над его головой. Он повернулся и зашагал прочь. Он слышал, как молодой священник закричал ему вслед и в голосе его звучало удивление, даже легкая укоризна: