Филипп Боносский - Долина в огне

• Название: Долина в огне
• Автор: Филипп Боносский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

---

Бенедикт остановился, он шатался под тяжестью старого священника и с трудом удерживался на ногах.

Мальчик перевел взгляд на лицо отца Брамбо. Два алых пятна медленно густели на щеках молодого священника, а глаза его так потемнели, что казались почти черными.

— Оставь его, Бенедикт! — вскричал отец Брамбо негодующим тоном. Он весь дрожал. — Ты не должен идти туда!

— Вперед, вперед, — торопясь, упрямо твердил отец Дар на ухо Бенедикту, не обращая внимания на отца Брамбо. Губы старого священника были влажны, и Бенедикт почувствовал слюну на своем ухе. Не отрывая глаз от отца Брамбо, мальчик шагнул вперед. Он побледнел, губы его пересохли, язык прилип к гортани. Он вспотел от напряжения.

— Отец мой! — вскричал он не своим голосом, с мольбой глядя на молодого священника.

А отец Дар все толкал и толкал его вперед.

— Я должен идти, отец мой! — с отчаянием продолжал мальчик.

Отец Брамбо наклонился к нему, глаза его горели.

— Не забывай, что ты ставишь на карту свое будущее, Бенедикт! — предупредил он. — Все свое будущее! Оно зависит теперь от того, пойдешь ты туда или нет. Этих людей ведут за собой коммунисты — осквернители церкви. Ты не должен позволять им использовать тебя для своих целей. Не связывай своего будущего с этими отпетыми людьми — они восстают против закона. Они преступники — полиция охотится за ними!

— Но Петера Яники убила полиция! — вскричал Бенедикт.

— Это было спровоцировано, Бенедикт, — ответил отец Брамбо, гневно сверкнув глазами. — И то, что происходит сейчас, тоже провокация. Я знаю, мне рассказали всю эту историю, и я предупреждаю тебя!

Бенедикт, поддерживая старика, шатаясь, шел к двери; колени его дрожали.

— Я должен идти туда, отец мой! — закричал он, терзаемый мукой. — Они ждут отпевания! Мы не смеем отказать мертвому в слове божием!

— Остановись, Бенедикт! — крикнул молодой священник. — В последний раз я призываю тебя, Бенедикт, не оскверняй святую церковь!

Бенедикт громко всхлипнул и тяжело шагнул вперед.

— Я не могу не идти!

А старик все подталкивал его. Они протащились через переднюю, дверь широко распахнулась, и они чуть не свалились вдвоем на крыльцо. У Бенедикта гнулись плечи под тяжестью старого священника, он с трудом дотащил его до двери ризницы. Старик жадно прильнул к нему. Он находился в какой-то экзальтации и, захлебываясь, несвязно бормотал что-то. Щеки его раздувались, как кузнечные мехи.

— Славный мальчик! — восклицал он, быстро кивая головой и прерывисто смеясь. — Прекрасный мальчик... борец за веру... спаситель... Ну, теперь мы уже близко... С нами бог... Хвала ему... Вот мы и дошли... теперь мы взойдем на нашу голгофу.

Он упал в кресло, стоящее в ризнице, и на секунду прикрыл глаза, но сразу же открыл их снова — они ярко сияли.

— Вы... — начал тревожно Бенедикт.

Старик тяжело вздохнул.

— Помоги мне одеться! — приказал он резким тоном, и Бенедикт кинулся к шкафу за его облачением.

Утирая слезы, он помог священнику облачиться. Нетерпение собравшихся все возрастало. Вокруг церкви появились заводские охранники.

Мальчик и старый священник вместе поднялись с колен. Старик пошатывался. Он снова положил свою слабую руку на плечо Бенедикту, и они перешагнули порог. Зазвенел золотой колокольчик, и по церкви пронесся глубокий вздох собравшихся. Священник и мальчик медленно двигались к алтарю. Лучистые глаза отца Дара снова затуманились; он шаркал ногами, словно нащупывал дорогу; лицо его, изборожденное глубокими морщинами, осунулось. Когда он прикрыл глаза, веки были желтые, словно восковые.

Бенедикт старался ступать как можно осторожнее. У алтаря он с беспокойством остановился и подождал, пока отец Дар, кряхтя, преклонил колена, а потом и сам последовал его примеру. Затем он отнес кадильницу на подставку справа от алтаря. Черный гроб стоял посреди церкви.

Отец Дар с трудом взошел по ступеням, потом повернулся и оглядел церковь отсутствующим взглядом, — казалось, он блуждал в сновидениях. От старика на Бенедикта внезапно пахнуло запахом увядания, запахом табака, виски и нафталина. Отец Дар опустился на колени и низким, скрипучим голосом заговорил нараспев.

— Introibo ad altare Dei[14].

— Ad Deum qui laetificat juventutem meam[15], — отвечал Бенедикт.

— Judica me, Deus, et discerne causam...[16]

— Отец мой, — взволнованно прошептал Бенедикт, услыхав эти слова, — ведь сейчас идет заупокойная обедня!

Но отец Дар не слышал его. Бенедикт тянул его за рясу.

— Отец мой, — повторил он еще настойчивее, — вы ошиблись...

—...Meam de gente sancta...[17]

В церкви началось перешептывание. Это была совсем не та молитва, которую сейчас полагалось читать! Бенедикт нагнулся к уху отца Дара.

— Отец мой, — вскричал он, — вы забыли! Вы совсем не то читаете. Нужно служить заупокойную обедню!

Но старый священник повернул к нему свою тяжелую голову и хрипло сказал:

— Отойди. — Он пожевал губами и громко продолжал: — Emitte lucem tuam et veritatem tuam...[18]

— Прекратите надругательство над покойником! — крикнул кто-то из присутствующих.

Отец Дар помолчал. Потом снова начал было читать, но голос его дрогнул, сорвался, он обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда раздался возглас. Бенедикт потянул его за рясу и вдруг в ужасе всплеснул руками.

— Что? Что? — задыхаясь, хрипло спрашивал отец Дар.

В церковь, через главные двери, вошли два солдата. Нависло глубокое молчание. Солдаты шли между скамьями, разглядывая собравшихся.

— Вы забыли, отец мой... — шепнул Бенедикт.

Солдаты похлопывали дубинками по плечам сидящих и указывали на дверь. Рабочие поднимали головы, с беспокойством глядя на них. Потом вставали один за другим и направлялись, расталкивая толпу, к двери. Какая-то женщина начала нараспев причитание по покойнику, в голосе ее звучал страх и безысходное горе — горестный протест против смерти и угнетения. Древний, как мир, он заполнил церковь, воскрешая в памяти черные страницы истории.

Отец Дар, шатаясь, поднялся на ноги. Он скрестил руки на груди и закрыл глаза. Внезапно какой-то человек, проскочив между коленопреклоненными молящимися, ринулся к ризнице и перепрыгнул через решетчатую загородку исповедальни. Солдаты закричали ему вслед. Когда человек пробегал мимо него, Бенедикт успел разглядеть побледневшее лицо, на котором застыла напряженная усмешка. Шум поднялся со всех сторон и заглушил причитания старой женщины. Присутствующие вскочили и гурьбой устремились к выходу.

Снаружи, на улице, прогремел выстрел, и вслед за ним раздались пронзительные крики; они смешались с криками людей в церкви. Началась паника. Люди, толкаясь, бросились к выходу, лезли через скамьи, падали меж ними, в страхе жались к стенам. Со звоном посыпались разбитые стекла, и в зияющих окнах показалось голубое небо. Люди бежали из Церкви через главный вход, штурмовали дверь ризницы и выскакивали в сад.

Отец Дар стоял, безмолвно наблюдая за происходящим. Он уронил руки, лицо его было странно спокойно. А Бенедикт так крепко стиснул кулаки, что у него заныли пальцы.

В церкви стоял дикий гам. В ужасе вопили женщины, с плачем визжали дети. Мужчины, стараясь поскорее скрыться, бросались кто куда: одни в боковые приделы, другие — в дверь, ведущую вниз, в подвал, третьи — в окна. К первым двум солдатам присоединились другие, они метались посреди воющей толпы, раздавая направо и налево удары дубинками. Выбравшись из церкви, люди врассыпную разбежались по домам или устремились к холмам.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. В опустевшей церкви царил полный разгром: опрокинутые скамьи, на полу разорванные молитвенники, затоптанные шляпы, детские капоры, чей-то башмак, рассыпанная пачка табака... Гроб стоял там, где его поставили — у алтаря, посреди церкви.

В дверях показался отец Брамбо. Он с горькой иронической усмешкой оглядел церковь и скрылся.

Старый священник опустился на ступени алтаря.

Снаружи до Бенедикта слабо доносился топот ног, стук мотоцикла. На красном ковре так четко, словно он был специально отпечатан, чернел след чьей-то ноги...

Казалось, над поселком спустилась ночь, хотя день был еще в полном разгаре. Улицы были пустынны, Литвацкая Яма словно ослепла, погрузилась в глубокий сон... Завод, чье громыханье не смолкало никогда, как и биение сердца, теперь молчал. Бенедикт только сейчас это заметил. Гнетущее, выжидающее безмолвие царило вокруг.

Бенедикт брел по дороге и, дойдя до авеню Вашингтона, свернул на Тенистую улицу.

Он только что отвел отца Дара обратно домой, втащил его по лестнице и уложил в постель. Потом он сходил за доктором, но не стал дожидаться результатов осмотра. Отец Брамбо куда-то исчез. У Бенедикта началась головная боль, в ушах шумело; он прижимал к ним ладони, тряс головой, но ничего не помогало.