Александр Барков - Мои друзья

• Название: Мои друзья
• Автор: Александр Барков
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1976

Человек и Природа — главная тема произведений, составивших новый сборник писателя Александра Сергеевича Баркова. Еще в 1965 году в издательстве «Малыш» вышла его первая книга «Снег поет». С тех пор в разных издательствах он выпустил 16 книг для детей, а также подготовил десятки передач по Всесоюзному радио. Александру Баркову есть о чем рассказать. Он родился в Москве, его детство и юность прошли в пермском селе на берегу Камы. Писатель участвовал в геологических экспедициях; в качестве журналиста объездил дальние края Сибири, побывал во многих городах нашей страны. Его книги на Всероссийском конкурсе и Всероссийской выставке детских книг были удостоены дипломов.

---

ПЕСНЯ РЕПОЛОВА

Светлой памяти дорогого отца — С. А. Баркова

Крыльцо нашего дома увито буйной порослью дикого винограда. С каждым годом виноград разрастается все необъятнее, гуще. Из сада долетают робкие звуки струны — один… второй… третий… Постепенно они набирают силу и переходят в звонкую музыку теплого июньского утра. Это поет неприметная серовато-коричневая птица с малиновой грудкой — реполов. Поет долго, каждый раз с новой, я бы сказал, солнечной радостью.

В детстве я завидовал реполову, его веселому нраву и той необыкновенной легкости, с какой он поет свою песню. Вот певец беспечно покачался на проводах, нырнул в воздухе, залетел над кустами смородины и сел на прежнее место. Так птица сидит до тех пор, пока я не перестаю обращать на нее внимание. Затем срывается с проводов и летит в сад. Делает гам несколько петель и скрывается в зарослях дикого винограда.

Однажды я раздвинул листья в том месте, где схоронилась птица, и приметил в сухих стеблях винограда два травяных гнезда, одно над другим. Старое прошлогоднее гнездо перевернулось донышком вверх и застряло в таком положении, образуя крышу. Гнездо пониже было стройно и крепко. Из него торчали четыре коричневых носика с желтыми надклювьями и белым пухом над розовыми головками. Птенцы походили на застывшие в поле цветы клевера. Застывшие, пока с легким трепетом не прошелестят над ними родители. Тогда все четверо разом открывали широченные рты. Доставалось только тому, кто был голоден и кричал громче всех.

В сентябре, когда цвели георгины и слегка покачивались на длинных стеблях золотые шары, реполовы сбивались в стайку и пели вполголоса прощальные песни. Долго неподвижно сидели на проводах перед отлетом в дальний нелегкий путь. А потом в сад приходило грустное осеннее безмолвие…

В свои родные места я попал спустя несколько лет на маленьком зеленом поезде-кукушке. Война не пощадила наш дом, сровняла его с землей, выкорчевала и поломала антоновку в саду. И только кое-где, как ни странно, сохранился забор. Старый, линялый, ободранный забор. За него уцепилась и благодаря этому уцелела веточка дикого винограда.

Я не спеша подхожу к калитке. Закрываю глаза и вижу далекое и неповторимое…

Передо мной крыльцо, увитое буйной порослью винограда. Небольшой, чуть покосившийся дом с побуревшей от дождей и времени крышей. Стенные часы в темной оправе. Я ощущаю их мерную, неторопливую поступь.

Но, чу! — робкий звук струны: один… второй… третий,… Наяву ли это?!

До меня долетает песня реполова… песня солнечной радости жизни!

Видно, мой старый знакомый предчувствовал, что я вернусь в родные места. Предчувствовал и прилетел далекими, неведомыми дорогами.

Я слушаю… «Тюнь-тень-тинь…»

Тихо начинается простая, с детства запавшая а душу песня птицы. Как много порой значит она в нашей жизни!

II. У ЧИСТЫХ КЛЮЧЕЙ

ПОДОРОЖНИКИ

За окном, разукрашенным белыми узорами, солнечное февральское утро. В комнате удивительно тихо, как часто бывает зимней порой, Внезапно тишину оборвал ребячий голос:

— Папа, скорей! Послушай, как зима звенит…

Я надеваю полушубок, нахлобучиваю на голову шапку-ушанку и иду за сыном на пустырь за железнодорожным полотном.

«Синь-синь-синь сиии…» — на черной сухой лебеде притаилась бурая птица с желтой звездочкой на груди — овсянка. Подергивает длинным хвостом и звенит: «Синь-синь-синь сиии…»

— Истосковалась овсянка по теплу! — говорю я сыну. — А знаешь, Сережа, знавал я одного печника в Загорске, Константина Павловича. Великий знаток он был птичьего пения. И жила в его доме овсянка. Редкая птица. По ночам пела! А песня у нее дробилась на три коленца: одно «с бубенцом» — громкое, веселое; Другое — потише, с раздумьем. Зато третье на особицу — протяжное, с томительно-грустной нежностью…

Послушаешь, бывало, певицу глухой зимой — на дворе мгла, сугробы по пояс, мороз, — и сразу на душе светло делается, слоено среди снегов нежданно-негаданно майский денек выпал.

Сережа встал поодаль, не шелохнется. А овсянка вызванивает на пустыре: «Синь-синь-синь сиии…» Оповещает округу: «Смотрите, смотрите! Весна сквозь снега тропку прокладывает! Я первой заметила!»

Сделали мы с сыном небольшой круг, побродили по лесу и свернули и дому.

Бело, пустынно кругом. По обочине можайской дороги выстроились могучие сосны. Плавно, словно лодка, плывут между ними сани. Гнедая прядет ушами, взбивает копытами рыхлый, пушистый снег.

В ложбинке на темных кустах татарника сидит стайка овсянок. Птицы нахохлились, слушают: не запоют ли вдали сладкую песню полозья…

Сани обогнули овраг, поравнялись с кустами, и овсянки разом встрепенулись. Лесник, что вез сено лосям, бросил им горсть овса. Радостно забили крыльями подорожники-овсянки, бросились наперегонки подбирать зерна.

Полакомились и снова на кусты — ждать на дороге доброго человека!

ДВЕ ВСТРЕЧИ

Возвращался я из лесу на лыжах. Смеркалось. И вдруг… прямо на голову снежный ком с елки упал. Поднял глаза: здоровенный глухарь с макушки поднялся. Да только уж больно странный; растрепанный и будто горбатый. Крыльями хлопает, а взлететь не может. Что с птицей стряслось?! А глухарь пролетел немного и в снег рухнул. Подбежал к нему, дивлюсь… На снежной скатерти, распластав могучие крылья, лежит петух-бородач. А от него в сторону тянется узкая бороздка-след куницы. Тут я смекнул, в чем дело: видно, ночная разбойница выследила сонного глухаря. Бесшумно забралась на дерево и прыгнула ему на спину, но одолеть птицу силенок не хватило. Здоровенный глухарь взлетел, неся на себе куницу. Вот и разыгралась схватка в воздухе.

Поднял я глухаря, кинул в рюкзак и помахал на прощание кунице рукой — спасибо за ужин!

Случай любопытный, но, признаться, вскоре я о нем стал забывать, если бы не одна встреча…

Как-то летом заметил я на сосне дупло: там жили дикие пчелы. По осени решил за медом наведаться. Вечером прихватил дымокур, лестницу, сетку. Залез на дерево, сунул руку в дупло, а там пусто: улетели куда-то пчелы. Нахмурился: кто ж это меня опередил? Да разве теперь узнаешь?!

Внезапно впереди из кустов орешника выскочил юркий зверек, чиркнул мимо меня и — на дерево. Замер на голом суку. Луна выкатилась из-за тучи, мерцающим светом озарила верхушки сосен. И тут в таинственном зверьке я признал куницу.

«Так вот, оказывается, кто медком лакомился! — смекнул я. — Здорово куница мне отплатила: зимой я ее без глухаря оставил, а она меня осенью без меда!»

РОЗЫ НА СНЕГУ

Черно, голо в парке осенью. Отцвели астры и георгины, увял табак, стали коричневыми, жалко скрючились золотые шары. Засохли настурции. Клумба у входа в парк будто состарилась, поблекла.

Зеленел в парке лишь могучий дуб. Когда начинает смеркаться, дуб походит на мамонта. Но стоит загореться фонарю — и мамонт исчезает. Я знал, что дубы последними сбрасывают листву, и не удивился, увидев его пышную крону на фоне темных ветвей лип.

Под утро ударил морозец. Запорошил снег. Дуб стоял густо заиндевелый, стеклянный. Листья его обвисли, словно сухое белье на веревке.

Я взглянул на клумбу и поразился: в самой ее середине пожаром на бело-голубом фоне полыхал куст роз. Казалось, намертво уснули бутоны, и все же прорвались к свету два ярких цветка. Розы и снег — чудеса!

У ЧИСТЫХ КЛЮЧЕЙ

Рыбачил я у Чистых Ключей. Речонка эта небольшая, вертлявая, начало берет в горах и рождается из малых ключей.

Рыбачил я в конце ноября. Ивняк вдоль берега оголился, снега было мало.

Я шел узкой тропой, что бежала у крутого берега, в поисках удобного места, где бы поставить на ночь жерлицы. Река беспечно журчала, не чувствуя холода и не собираясь замерзать — слишком сильно было ее течение. Среди оголенности и пустоты предзимья заметил на песчаном мыске черный камень. Решил было идти дальше, но тут кто-то тихим голосом будто шепнул мне на ухо: «Погоди!» Словно что-то живое было заключено в том черном, холодном камне.

По инерции я сделал три шага вперед и остановился. Глянул вниз и застыл пораженный. На камне замерла сказочно красивая, отливающая зеленовато-голубым перламутром птица. По яркому оперению я признал в ней рыбака-зимородка.

Название «зимородок» пошло, видно, оттого, что у незамерзающих рек и родников птица появляется с наступлением зимы и ловит рыбу в светлой ледяной воде. Гнездо устраивает в норе на песчаных откосах и устилает его не пухом и перьями, а чешуей и костями рыб.

Зимородок сидел тихо, неподвижно, как истый рыбак. Потом вытянул шею, стрелой бросился вниз и бултых в протоку! Через несколько мгновений вынырнул, а в клюзе серебристая уклейка трепещется. Часто махая крыльями, пронесся над поверхностью воды, похвастался уловом и сел на прежнее место. Тюкнул рыбку о камень и проглотил.