Уильям Фолкнер - Похитители

• Название: Похитители
• Автор: Уильям Фолкнер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Роман "Похитители" (1962), входит в сагу о Йокнапатофе – вымышленном американском округе, который стал для писателя неиссякаемым источником тем, образов и сюжетов.

---

– Я дождусь Неда, – сказал я. – Мне без него нельзя уехать. Если бы вы вчера не испортили нам всего, мы уже были бы в дороге.

– Кто такой Нед? – спросил он. Я ответил. – Ты хочешь сказать, что вы собираетесь выпустить эту лошадь на скачки и сегодня? Вы вдвоем – ты и Нед? – Я ответил. – А где сейчас этот Нед? – Я ответил. – Пойдем, – сказал он. – Выйдем через боковую дверь. – Нед стоял возле мула. Я увидел задок машины. А Минни так и не было. Может, она вместе с Сэмом и Отисом вернулась вчера в Мемфис; может, теперь, когда Отис попал к ней в руки, она разожмет их, только когда выжмет из него свой зуб? Так, во всяком случае, поступил бы я.

– Ага, значит, все-таки мистер Полимас сцапал и тебя, – сказал Нед. – Что приключилось? А где наручники? Не нашлось твоего размера?

– Заткнись, – сказал я.

– Когда ты отвезешь его домой, сынок? – спросил мистер Полимас.

– Надеюсь, нынче вечером, – сказал Нед. Он сейчас не был ни дядюшкой Римусом, ни остряком, ни нахалом, ни чем-нибудь еще. – Как только развяжусь со скачками и смогу подумать о возвращении.

– Денег у тебя хватит?

– Да, сэр, – сказал Нед. – Премного благодарен. После скачек у нас все будет в порядке. – Он придержал колесо, и мы с ним сели в двуколку. Мистер Полимас стоял, держась за перекладину. Он сказал:

– Значит, вы и вправду собираетесь выпустить нынче вашу лошадь против лошади Линскома.

– Мы нынче побьем ту лошадь, – сказал Нед.

– Ты на это надеешься, – сказал мистер Полимас.

– Я в этом уверен, – сказал Нед.

– На сколько долларов уверен? – спросил мистер Полимас.

– Будь у меня сотня своих собственных, все бы на Громобоя поставил, – сказал Нед. Они смотрели друг на друга, долго смотрели. Потом мистер Полимас снял руку с перекладины и вынул из кармана потертый кошелек с защелкой – я посмотрел и решил, что у меня двоится в глазах, кошелек был точная копия Недова, такой же потрепанный, и потертый, и еще длинней ездового носка, так что нельзя было понять, кто кому и за что дает деньги, – и расстегнул его, и вынул две долларовые бумажки, и снова застегнул, и протянул бумажки Неду.

– Поставишь за меня, – сказал мистер Полимас. – Если выиграешь, половину возьмешь себе. – Нед взял деньги.

– Поставлю за вас, – сказал он. – Но премного благодарен. К вечеру смогу одолжить вам в три, а то и в четыре раза больше. – И мы, то есть Нед повернул мула; мы не проехали мимо автомобиля. – Опять нюнишь, – сказал Нед. – Жокей, а все еще не отучился нюнить.

– Заткнись, – сказал я. Но он снова повернул мула, мы пересекли железнодорожное полотно и поехали вдоль того, что называлось бы противоположной стороной городской площади, когда бы Паршем дорос до того, чтобы позволить себе городскую площадь, и остановились перед какой-то лавчонкой.

– Держи вожжи, – сказал он, слез, зашел в лавку и почти сразу вышел, держа в руке бумажный мешок, взял вожжи, и теперь мы поехали домой – я хочу сказать, к дядюшке Паршему; свободной рукой Нед вынул из большого мешка маленький – там были мятные леденцы. – Возьми, – сказал он. – Я и бананов купил. Как приведем Громобоя на наш частный ручьевой выгон, так сразу закусим и, может, я попробую немного соснуть, пока еще не совсем разучился. И брось убиваться из-за этой девушки, раз ты уже выложил Буну Хогганбеку, что хотел. Женщине нипочем, ежели ее стукнуть, потому что она не даст сдачи, как мужчина, а спокойненько примет зуботычину, зато чуть повернешься к ней спиной, сразу хватается за утюг или там кухонный нож. Так что ежели женщину стукнуть, ничего худого не случится – ну, в крайности, фонарь у нее под глазом засветится или губа распухнет. А это женщине хоть бы что. А почему? Да потому, что кому ж не ясно – раз мужчина ей глаз подбил или губу расквасил, значит, она крепко у него в мозгах засела.

И вот еще раз удерживаемые на линии старта своими личными конюхами, мы с Маквилли сидели на наших лошадях, и они вскидывались и гарцевали (да, да, Громобой тоже вскидывался и гарцевал; если он и не усвоил вчера, что должен оправдать наши расчеты или надежды и прийти к финишу первым, то хотя бы додумался сам или, во всяком случае, запомнил, что на старте должен быть вровень с Ахероном).

На этот раз последние наставления Неда были просты, ясны и лаконичны:

– Ты одно помни: я знаю, что один раз заставлю его прискакать первым, может, и второй заставлю. Но который знаю, что заставлю, тот мы отложим на тогда, когда он нам позарез будет нужен. Так что в первый раз ты одно помни: перед тем, как судьи или все равно кто заорет: «Пошел!», ты должен себе сказать Меня зовут Нед Уильям Маккаслин и потом сделай что требуется.

– А что требуется? – спросил я.

– Покамест я и сам не знаю, – сказал Нед. – Акрон конь, а с конем всякое может случиться. А с негритянским парнем на коне и подавно. Так что смотри в оба, и ко всему приготовься, и, ежели что случится, сразу скажи себе Меня зовут Нед Уильям Маккаслин и сделай что требуется, и побыстрее. И не беспокойся. Ежели у тебя не получится или ничего не случится, я буду ждать у финиша, – там уж дело мое. Потому что мы знаем, один-то раз я заставлю его прискакать первым.

Потом раздался вопль – «Пошел!», и наших конюхов как ветром сдуло, и мы вырвались вперед (я уже говорил тебе, на этот раз мы тянули жребий, и у бровки скакал Маквилли). То есть вырвался вперед Маквилли; не знаю, то ли сознательно, то ли инстинктивно, но когда он пустил Ахерона, я натянул поводья, и Громобой так рванул, что мне отдалось в плечи, в больную руку, всюду. Ахерон уже скакал во весь опор, уже на три корпуса обогнал нас, и тут я отпустил поводья, но все время сохранял дистанцию, все время держался на три корпуса позади, и тут с Маквилли произошло то, что теперь вы назвали бы запоздалой реакцией: он бросил взгляд в сторону, скосил глаза, уверенный, что увидит меня где-то у своего колена, потом секунду или две продолжал все так же стремительно нестись по дорожке, и только тогда его глаза донесли мозгу, что на ожидаемом месте нас с Громобоем не оказалось. Тогда он оглянулся, повернул голову назад, выворачивая шею, и я до сих пор помню белки его глаз и разинутый рот, до сих пор вижу, как яростно он натягивает повод, стараясь сдержать Ахерона, и, честное слово, я даже услышал его вопль: «Чтоб ты сдох, белый, если вышел на скачки, так скачи!», и расстояние между нами стало быстро сокращаться, потому что он осаживал Ахерона, старался повернуть его, пока тот не стал поперек дорожки, не занял ее почти всю, головой к полевой стороне, и на миг, на мгновение, на секунду словно застыл; ручаюсь, что в бешено работающем мозгу Маквилли даже промелькнула мысль, не повернуть ли ему назад и, миновав Громобоя, пристроиться в хвост. Непреднамеренно, непредумышленно, нет, я просто сказал себе Меня зовут Нед Уильям Маккаслин и изо всех сил хлестнул Громобоя, повернув его голову так, чтобы, когда он рванется вперед, в просвет между тылом Ахерона и бровкой, нам задеть не барьер, а Ахерона; помню, я подумал Он сломает мне ногу и сидел, опустив хлыст, от всего отрешившись, с интересом, не больше, ожидая столкновения, удара, треска, фонтана крови, осколков костей и прочее. Но то ли нам как раз хватило места, то ли скорости, то ли просто везения, но по Ахеронову заду скользнула не моя нога, а бедро Громобоя, и в эту секунду я снова изо всех сил хлестнул, и никакой судья или распорядитель, дрессировщик легавых, охотник-торговец или убийца, ни один педант или болельщик из самых дотошных и неподкупных не посмел бы сказать, что хлыст пришелся не по Громобою: в эту секунду мы четверо так перепутались, что только Ахерон и знал, по кому пришелся хлыст.

И во весь опор вперед. То есть мы с Громобоем. Я не оглянулся, не мог еще оглянуться, и не тогда, а только потом узнал, что произошло. Рассказывали, что Ахерон не пытался перепрыгнуть через барьер, он просто сперва встал на дыбы, а потом проскочил сквозь него в крутящемся смерче белых щепок, но удержался на ногах и, обезумев, не разбирая дороги, помчался по выгону, и зрители бросились врассыпную, пока Маквилли не удалось повернуть его; и еще рассказывали, что Маквилли заставлял его, словно гунтера, взять барьер (возвращаться к проломленной дыре было поздно, мы, то есть Громобой скакал далеко впереди). Но Ахерон не пожелал и вместо этого на предельной скорости понесся вдоль барьера, но с его внешней стороны, и зрители голосили и выскакивали у него из-под копыт, как лягушки, меж тем как он создавал то ли новую дорожку, то ли прецедент. И тут я снова услышал его: он – они – Маквилли с Ахероном быстро догоняли нас, хотя и по ту сторону барьера; Громобой, теперь единоличный обладатель поля, шел своим всегдашним ритмичным галопом, и была в нем мощь, был полный запас сил, только ему еще не приходило в голову, что неплохо бы поспешить; и вот уже Ахерон, который проскакал ярдов пятьдесят лишних и до финиша должен будет проскакать еще столько же лишних, идет вровень с нами по прямой за барьером, и мы уже в левом повороте, и я просто вижу, как, доведенный до последней крайности, Маквилли лихорадочно пытается в считанные секунды решить – то ли ему круто повернуть Ахерона и через им же проложенную дыру попытаться вернуть его на дорожку, с риском, что тот заартачится перед грудой обломков, то ли, действуя наверняка, продолжать скачку по вновь проложенной дорожке, уже свободной от препятствий.