Густав Эмар - Атласная змея

• Название: Атласная змея
• Автор: Густав Эмар
• Жанр: Исторические приключения

---

— Кто это?

— Пленники, — отвечал краснокожий.

— А, хорошо, — сказал граф, отворачиваясь, — что же вы хотите сделать с этими пленниками, вождь?

— Отдать их бледнолицему начальнику.

— Мне? Зачем?

— Нам не нужны эти пленники, — добавил барон, — они нас только будут стеснять.

— Они командовали воинами, которые на вас напали. Оба офицера оглядели двух дам взглядом, полным бесконечного презрения, и пожали плечами.

— Я отдаю вам этих негодяев, — продолжал граф, — они ваши, делайте с ними, что хотите, вождь.

— Бедняжки! — прошептал барон с оскорбительной жалостью. В конце концов они получат только то, что заслужили.

Обе дамы слушали, дрожа от стыда и гнева, презрительные слова своих врагов; при последнем оскорблении ярость их вылилась наружу.

— Разве вы меня не узнаете, граф? — вскричала графиня, глаза которой метали молнии.

— Я, — холодно отвечал молодой человек, поворачиваясь к ней спиной, — я не знаю, кто вы такой, я никогда вас не видел и не желаю больше вас видеть!

— Это уже слишком! — сказала графиня де Малеваль, топая ногой. — Вы забываете, с кем вы говорите, господа; какова бы ни была ваша ненависть и ваше презрение к нам, вы, надеюсь, не оставите нас во власти этих свирепых дикарей.

Понятно, что эти слова не могли снискать симпатии краснокожих к неосторожным пленницам.

Барон собирался отвечать, но граф остановил его — это дело должно было разбираться только между ним и графиней.

— Господа, — сказал он все так же хладнокровно, — в эту минуту не мы, а вы забываете, с кем вы говорите. Вы заманили нас в ужасную ловушку; по вашему приказанию эти кровожадные дикари, которых вы почему-то вдруг стали бояться, напали на нас неожиданно. Ваши наемные убийцы были побеждены, вы

— наши пленники; вместо того, чтобы открыто и благородно признать положение, которое вы сами себе создали, вы осмеливаетесь еще возвышать голос в нашем присутствии и даже грозить нам, когда мы презрительно отказываемся мстить вам за ваше вероломство. Вы оба совсем сумасшедшие!

— Граф, берегитесь! — вскричала графиня вне себя. — Если я когда-нибудь…

— Беречься? С чего это, позвольте вас спросить, сударь? Я дворянин и не боюсь никого на свете; вместо того, чтобы наказать вас, как вы этого заслуживаете, я соглашаюсь.

— Наказать нас! — воскликнула графиня с яростью. — Ты это слышишь, Леона?

— проговорила она, обращаясь к своей подруге.

— Конечно! — невозмутимо продолжал граф. — Может быть, вы предполагаете, что мы не знаем, что вы, будучи французом, позорно отреклись от своей родины и с целью, которой мы не хотим доискиваться, поступили на службу к англичанам, нашим смертельным врагам? Напротив, вы должны благодарить нас, господа, за то, что мы забываем, что вы предатели и перебежчики и вместо того, чтобы налагать на вас наказание, которое вы заслужили вашим недостойным поведением, мы обращаемся с вами, как с обыкновенными пленниками! А вы жалуетесь!

Никакими словами нельзя описать того состояния бешенства и стыда, в котором находились обе дамы, служившие в эту минуту предметом безжалостных насмешек со стороны победителей. Невозможность отомстить еще более усугубляла их ярость; бледные, с искаженными чертами лица, тщетно пытались они противиться ужасному удару, обрушившемуся на них. Они терпели муку, казавшуюся им еще ужаснее от того презрения, с каким относились к ним их ненавистные враги, которых они одно время надеялись покорить и положить к своим ногам.

Обе они отлично понимали, почему граф и барон делали вид, будто не узнают их: вне всякого сомнения, это делалось офицерами с умыслом, а, следовательно, обида была еще больше.

Затем положение их становилось еще более тягостным вследствие того, что они должны были принимать все эти обиды, не имея возможности отплатить тем же, и, дрожа от бешенства, склониться перед железной волей неумолимых победителей. Оба офицера во сто крат меньше оскорбили бы их, если бы хоть одним словом упомянули, что дамы поступили таким образом из мести.

А они не только не хотели требовать от них объяснений, но даже делали вид, будто совсем не знают женщин, которые под влиянием страсти и любви, под влиянием ревнивой ненависти отказались от своего пола, от своей прошлой жизни.

Этого пленницы не могли простить своим бывшим возлюбленным; особенно же неистовствовала графиня де Малеваль, которая больше уже не владела собой.

Маркиза де Буа-Траси предоставила своей приятельнице говорить за них обеих, а сама довольствовалась тем, что смотрела молча на барона де Гриньи.

Между тем, барон, подражая своему товарищу, казалось, не замечал устремленного на него пристального взгляда и, не желая мстить ненавистью за ненависть, еще не дал себе ни разу труда повернуть голову в ее сторону.

Это презрение, спокойное и вполне сознательное, больно отозвалось в сердце маркизы; слезы текли у нее по щекам, но ни одно слово не срывалось с ее губ. Она ждала минуты, когда ей придется прийти на помощь бывшей возлюбленной графа де Виллье, хотя она и сама жестоко страдала. Женщины так уж созданы: презрение их раздражает, оскорбляет, доводит до отчаяния в десять раз больше, чем ненависть.

Все бешенство, все дурные страсти, пожиравшие душу графини де Малеваль, излились в одном пронзительном крике:

— А! Вы не дворяне!

— Мы солдаты, — холодно проговорил граф.

— Вы не дворяне и не солдаты. Вы подлые трусы!

— Да, — отвечал граф, улыбаясь и указывая на кучу трупов, — ужасные трусы и главным образом потому, что не хотели позволить себя убить!

— Я приказала краснокожим взять вас живыми! — крикнула графиня в припадке наивысшего раздражения. — Несчастные, это-то именно вас и спасло!

— Подосланные вами убийцы, должно быть, не поняли вашего приказания, если судить по тому, каких результатов дало их усердие. Ну да, пусть так, сударь, мне и самому хотелось бы поверить этому и избавить вас от наказания, которого заслуживает ваша измена.

Обе женщины задрожали.

Только теперь в первый раз они поняли всю гнусность своего поступка; до сих пор они даже представить себе не могли всей глубины пропасти, в которую они бросились очертя голову.

Их понес вихрь их собственной ненависти.

Они ни о чем не думали, ничего не видели, кроме овладевшей ими страсти!

— Господа, — сказал граф, — мы не хотим знать ни ваших имен, ни вашего звания. Наше нежелание знать это послужит вам спасением… предположив, что мы не знаем, кто вы такие, мы можем считать себя вправе избавить вас от заслуженного наказания… Вы свободны и можете удалиться куда хотите; никто не помешает этому. Этот тяжелый урок, несомненно, принесет свою пользу. Вы посоветуетесь со своей совестью и поймете, наконец, что слепая ненависть не может привести к добру и, кроме того, вы и сами увидите, что ничем нельзя оправдать французского дворянина за его измену королю и отечеству.

— Вспоминайте о нас, — добавил барон, — не иначе, как о людях, у которых честь говорила достаточно громко для того, чтобы побудить и все забыть.

Маркиза как бы невольно двинулась к нему; он повернулся к ней спиной и отошел от нее.

Затем граф обратился к индейскому вождю:

— Пусть мой брат позовет своих воинов, — сказал он ему, — мы собираемся в путь.

— А пленники? — спросил вождь, устремляя мрачный взор на обеих дам, которые при этом вздрогнули и невольно прижались одна к другой.

— Они свободны, — отвечал граф, — воины моей родины не мстят врагам после того, как им удалось взять их в плен.

Тонкий Слух поклонился и, не возражая ни одним словом, отдал приказание готовиться к отъезду.

— Граф, ради самого Неба! — вскричала графиня де Малеваль, складывая руки, как в молитве, — еще одно слово!

— Я не знаю вас, сударь!

— О! Арман, неужели вы так безжалостны? — скорбно прошептала маркиза. — Неужели вы так же безжалостны, как и ваш друг?

Барон устремил на нее испытующий взгляд и, видимо, колебался, а затем, минуту спустя, возразил:

— Нет! Я решил забыть прошлое раз и навсегда!

— А между тем, если бы вы только знали, почему я попала сюда?

Барон последовал за своим другом, который уже удалялся с поляны большими шагами.

Две покинутые женщины, предоставленные таким образом сами себе, упали на землю, охватили голову руками и разразились рыданиями.

Раскаяние исторгло слезы из глаз графини де Малеваль.

Горе и только одно горе заставило проливать слезы маркизу де Буа-Траси.

Поляна уже опустела; индейцы, канадцы и французы ушли.

Бержэ шагал молча рядом с графом.

Через минуту последний обернулся:

— Что с тобой, старый дружище? — спросил он его, — чем вызвано такое упорное молчание?

— А тем, что я недоволен вами, господин Луи.

— Недоволен? Значит, ты не одобряешь моего поступка?

— Извините меня, господин Луи, я не только его не одобряю, но даже очень сильно осуждаю. Я все еще спрашиваю себя, как могли вы поступить до такой степени… неосторожно, чтобы…