Маркус Вольф - Друзья не умирают

• Название: Друзья не умирают
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-7133-1183-Х

На протяжении трех десятилетий, вплоть до 1986 года, Маркус Вольф возглавлял одну из самых эффективных разведывательных служб мира — разведку Германской Демократической Республики. За прошедшие с тех пор годы М. Вольф обрел новое имя и новую известность как автор целого ряда книг, заняв достойное место в мемуарной и политической литературе.

Его новая, сугубо личная, книга - доверительные, сокровенные воспоминания о его друзьях и глубоких человеческих отношениях, определяющих смысл и содержание жизни.

Самый большой секрет разведки — люди, достойные называться Личностью. Маркус Вольф рассказывает о них со знанием дела и с необыкновенной искренностью.

Перевод с немецкого Ю.К. Прозоров.

---

В разговорах с Мишей вопросы большой политики занимали заметное место. Он всегда интересовался событиями во всем мире. А если речь шла о проблемах экономики, о попытках подрыва его посреднической деятельности при заключении сделок для концернов, которые представлял, имея все полномочия, речь шла отнюдь не о мелочах. Однажды в центре обсуждения была сделка по трубам между крупнейшими западногерманскими концернами, такими, как «Крупп», «Зальцгиттер» или «Са-аршталь», и Советским Союзом. В другой раз он бушевал против недостаточной готовности разрешить ему проведение бартерных сделок, например таких, когда ГДР в обмен на поставку излишков удобрений получила бы из стран «третьего мира» для покрытия спроса населения ГДР кофе и какао. Официальная торговля не могла поверить, что Миша для этого мог получить кредиты западноевропейских банков на необычно благоприятных условиях. Действительно, удивляло то, как этот «маленький» бизнесмен вел переговоры с воротилами промышленности и банков и добивался результатов, в которые никто не мог поверить. Он был «на ты» с ведущими лидерами Южной Америки и Африки.

Как бы ни были привлекательны его представления, я не мог сделать ничего, кроме как выслушать их. Они находились вне сферы моей компетенции. И все же ему, очевидно, шло на пользу то, что он мог высказать свои проблемы и недовольство человеку, который был готов его выслушать и, как он предполагал, может хоть как-то содействовать наступлению срочно необходимых изменений. При этом определенную роль играл мой нимб, что у меня есть прямая связь с Москвой.

Когда Ханс ушел в отставку, оба по-прежнему поддерживали дружеские контакты, а Миша продолжил подобные разговоры, приглашая меня к себе домой или на дачу. При этих встречах я познакомился с его семьей. Здесь он был уже не творец гешефтов с жесткими манерами общения, как их описывали партнеры, знавшие его с давних пор. Он был гордым отцом в добропорядочном окружении. В семидесятые годы он заметно изменился, приобретя черты серьезного предпринимателя внешнего рынка. Дом и дача были обставлены со вкусом, напитки и подаваемые блюда свидетельствовали о хорошем вкусе. Так же как и картины и скульптуры, свидетельства интереса к искусству его более молодой жены Аниты. Он мог спокойно, не стесняясь, приглашать министров, послов или иных увешанных бриллиантами иностранцев. Я знал от Ханса, что после создания семьи и рождения двоих детей в середине шестидесятых годов существо и характер поведения его друга принципиально переменились. Жесткость и словарный запас торговца сигаретами приходилось временами ощущать и слышать сотрудникам его фирмы, но не его детям. Для них у него оставались забота и любовь.

Вероятно, здесь кроется ответ на вопрос, который мы иногда задавали себе в последние годы существования ГДР. Что удерживало у нас этого человека с миллионными счетами в западных банках, в то время как другие частные предприниматели, занимавшиеся внешней торговлей, покидали страну один за другим? Враждебность в отношении Миши не уменьшалась, неурядиц становилось скорее больше. И несмотря на это он остался и тогда, когда после «поворота» 89-го года стал очевиден конец. Возможно, он преследовал честолюбивую цель: дать детям хорошее образование и создать себе высокую репутацию в стране, которую он избрал себе родиной. В начале восьмидесятых годов выдался период, когда он носился с идеей вернуться опять в Польшу, не ехать на Запад. Его мировоззрение, очевидно, определялось не только деньгами и прибылями. Все, что напоминало о фашизме или хотя бы пахло им, было ему ненавистно. Свой день рождения он постоянно праздновал 8 мая, в день освобождения от гитлеровского фашизма. Неясно, какая из дат, вписанных в многочисленные документы, которыми он пользовался после войны, соответствовала действительности. Возможно, он и сам точно не знал этого. Мне кажется, что это была и верность, которую он хранил рядом с нами, даже тогда, когда ему советовали уехать во избежание преследований в более надежную страну. Возможности для этого у него оставались еще довольно долго.

Так, еще в ГДР ему пришлось столкнуться с допросами и угрозами ареста. После объединения первый допрос пресловутой берлинской прокуратурой (ZERV) совпал с известием о его заболевании раком. Обращение этой ветви власти с руководящими деятелями ГДР установило определенные стандарты. Миша уехал в Израиль. Эту страну он посещал уже довольно часто, имел там много деловых партнеров и знакомых. Я не знаю, когда он подал документы на израильское гражданство, но он имел его, когда я посетил его в 1996 году.

Это была странная и грустная встреча. В то время, как один процесс надо мной закончился, а второй еще предстоял, мы с Андреа решили принять приглашение одной из самых крупных израильских газет. Это была примечательная поездка. Примечательная уже потому, что мне было отказано в визе американским госдепартаментом в поездке в США по приглашению американского издателя моей книги. В обосновании без всяких доказательств говорилось о моем участии в планировании и проведении «террористической деятельности». Абсурдность этих обвинений видна хотя бы из того, что меня приняли в Израиле с большим уважением и при встречах с бывшим премьером Ицхаком Шамиром, и с руководителями израильских разведслужб, несмотря на общеизвестные контакты моей службы с Организацией освобождения Палестины, руководимой Арафатом. Впечатления о поездке, долгое время занимавшие Андреа и меня, в Иерусалим, Тель-Авив, в кибуц недалеко от озера Генезарет, поездка по стране вплоть до Голанских высот, встречи с людьми различных верований и политических направлений подтвердили истину, что между книжным знанием и личным ознакомлением при помощи собственных органов чувств - гигантская разница. Трогательным было посещение Стены плача. И все-таки я оставил без ответа вопрос моего ортодоксального гида, не ощущаю ли я внутри себя каких-либо чувств, связанных с моим еврейским происхождением. Мой Израиль мне еще придется поискать, когда корни раздоров и ужасной ненависти в Палестине будут устранены.

В Берлине я попросил найти мне телефон квартиры Миши в Тель-Авиве. Хотя я знал, что его состояние ухудшилось и что он страдает от невыносимых болей, я надеялся все же встретиться с ним. После нескольких неудачных попыток ответил его сын Рене: отец находится в больнице. Мы договорились, что посетим его в этот же день. Наш сопровождающий, видный журналист и сотрудник Моссада, как мы предположили с полным основанием, настоятельно советовал воздержаться от этого посещения. Он считал, что в моем положении это нецелесообразно. Однако Андреа и я решили, что мы должны обязательно посетить «маленького Мишу». Недалеко от нашей гостиницы в оговоренном месте мы сели в автомашину Рене. Никто нам не препятствовал. С тягостным чувством, которое сопровождает посещение тяжело больного человека, вошли мы втроем в холл большой современной больницы. Андреа, которая и без того подвержена эмоциям, переживала гораздо больше меня, поскольку мне за долгую жизнь чаще приходилось сталкиваться с тяжело больными людьми. Миша сделал нашу встречу совсем не трудной. Он приветствовал нас на своем больничном ложе в своем неизменно живом духе, как будто обстоятельства и место встречи были нормальными и такими, как всегда. Однако трубки от его руки к сосуду, висящему на штативе у его кровати, были красноречивы.

Оживленно, как и приветствие, протекала беседа. В отличие от других больных Миша не проронил ни слова о своих болезнях. Положение в Германии, политика правящих кругов были темами, по которым он не жалел сарказма. Политиков и судебных преследователей объединенной Германии он удостоил весьма едких слов. Более всего его интересовали здоровье и судьбы общих знакомых. Конечно, мы вспомнили умершего друга Ханса.

Примерно через четверть часа стало заметно, что к нашему посещению он собрал и исчерпал всю свою энергию. Все же, прощаясь, он встал с кровати и проводил нас до лифта, передвигая на колесах рядом с собой стойку с капельницей.

Перед отъездом мы не упустили возможности посетить нашего мужественно борющегося Мишу еще раз. Нам было ясно, что эта встреча будет последней.

Когда мы узнали о его смерти и поминали его, один из общих знакомых сказал: «Если бы у нас было сто «маленьких Миш», многое в нашей экономике делалось бы гораздо лучше». Как ни справедливы эти слова в отношении способностей Миши, истина все же куда жестче: ни сто, ни большее число людей его калибра не спасли бы ГДР. Пороки нашей страны и ее экономики были гораздо сложней и возникли не из-за отсутствия способных женщин и мужчин во всех жизненно важных отраслях. Десятки тысяч были готовы посвятить все силы процветанию социалистического общества. Напрасно, пороки общества были смертельны, потому что господствующая система бесконечно далеко отошла от идеалов социализма, потому что вопреки первоначально присущим социализму сущностным чертам самостоятельное мышление и действие были не востребованы. Все решения отдавались на откуп небольшому кругу закостенелых невежд. Энергия действия многих, важнейшие инициативы терялись на пороге этого ареопага. И все же женщины и мужчины, вроде Миши, не прекращали бороться за перемены. Во всяком случае, у него была привилегия частного предпринимателя быть в значительной мере более свободным в своих действиях от цепей закостенелого аппарата.