Лидия Чарская - Грозная дружина

• Название: Грозная дружина
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Историческая проза

Эта приключенческая повесть увлекательно рассказывает о смелом походе казаков в XVI веке для завоевания далекой, неведомой Сибири. Смелый атаман Ермак, затеявший неслыханное, грандиозное дело, и его грозная дружина — это истинные богатыри. Их поход — подвиг почти сказочный, в духе древних русских богатырей.

Покорение Сибири горстью удальцов, воодушевленных идеей завоевать для русского народа огромный, богатый край и тем оставить по себе добрую память на века, — этот подвиг невольно трогает юную душу, будит добрые чувства и оставляет неизгладимое впечатление.

В основу повествования положена история смелого юноши, по воле судьбы попавшего в дружину Ермака.

---

Хан сделал ему знак приблизиться, но князь не двинулся с места, только горделиво повел глазами на окружавшую хана толпу вельмож. Тогда старый морщинистый татарин, живший долго в плену в Сольвычегодске и снова убежавший на родину, перекинувшись словами с Кучумом, обратился к Алексею на ломаном русском языке:

— Драгоценный алмаз душ наших, повелитель Искера приказывает тебе, кяфыр: поведай, сколько воев у вашего батыря Ермака и как палить огнем и дымить вон из этой игрушки, — и он передал ему взятую из рук находившегося тут же Имзеги пищаль.

Очевидно, последний подобрал и унес ее с поля битвы.

Алексей только презрительно пожал плечами и проговорил, вперив в вопрошавшего смелый взор:

— Передай твоему хану, холоп, што не токмо что не покажу ему, как наши пищали палят, а и говорить-то с им, нехристем, не желаю… Пускай убивает и мучит сколько ему в душу влезет, а о батюшке-атамане и его дружине грозной — умру, не обмолвлюсь поганому Кучумке твоему… Так и передай.

Передал или боялся передать всю доподлинную, смелую речь пленника толмач, но только загалдели разом люди в юрте. Встрепенулся слепой хан и отдал новое приказание.

С криками и шумом высыпала на площадь свита.

— Ты будешь на куски разорван женщинами и стариками!.. — бешено сверкнув на него глазами прошипел толмач.

Имзега дернул за ремень и связанный князь поневоле должен был двинуться туда, куда повлекли его, как скованного зверя.

Бешеные крики собравшихся на луговине людей, вопли и проклятия, искаженные нечеловеческой ненавистью лица, все это ошеломило юного князя.

— Смерть кяфыру!.. Смерть ему!.. Отдай его нам на потеху, любимец Аллы, могучий из ханов мира!.. Дай его нам на потеху, Кучум!.. — вопила, стенала, волнуясь, опьяневшая от злобы толпа.

Алеша не мог понять этих криков, но он не мог не отличить в то же самое время, что ничего доброго не предвещали они.

Бледный, но спокойный ожидал он своей участи. Неизбежная смерть грозит ему — в этом он был уверен. Но смерть не была страшна молодому князю. Правда, не хотелось умирать, не успев свершить задуманного дела, но Алеша верил, что посильная жертва была уже принесена им там, на урочище Бабасан. Верил и в то, что его жизнь не останется не отомщенной, дружина возьмет с Божьей помощью Искер и казаки жестоко отплатят за гибель своего любимца… А все же тяжко умирать… Образ голубоглазой Танюши, словно въявь, снова стоит перед ним… Не вернется он к ней, желанной… Не увидит больше ее… «Прости, Танюша… Прости, люба моя… Не поминай лихом… И ты, удалой богатырь Ермак, и ты, Мещеря, братик названный»… шепнули чуть слышно губы Алеши, и он стал мысленно читать короткую молитву. Потом, успокоенный, поднял горделиво голову и стал ждать. Ждать недолго пришлось. Несколько старческих рук поднялись с луками, вооруженными стрелами. Снова пронесся разъяренный вопль по толпе, и тетивы звякнули, натянувшись. Прозвенела первая стрела. Она пронеслась мимо самого глаза пленника, на полдюйма от черных ресниц Алексея.

Он вздрогнул невольно.

Уж убили бы разом… Нет, допрежь так искалечить хотят… — с досадой и болью стукало его сердце.

Вновь зазвенела тетива…

Алексей, подведенный одним из окружающих Кучума воинов к высокому кедру, увидел, как щурясь от солнца, коренастый старый кайсак метит ему прямо в сердце.

— Смерть… Сейчас… Сию минуту… — вяло проработал его мозг, и он невольно закрыл глаза.

Вдруг что-то неожиданное прозвучало на площади Искера.

— Отец!.. Заставь их перестать!.. — не помня себя вскричала Ханджар, кидаясь со всех ног к Кучуму. — Не позволяй убивать его, во имя Аллаха!..

Я хочу сделать его своим кулом, рабом, отец! Он будет убирать твою юрту и кормить, и чистить наших коней… — и, заметно побледневшая от волнения, она прижалась горячим лбом к костлявой желтой руке Кучума.

Когда что-нибудь просила Ханджар, нельзя было отказать ей в ее просьбе. Грациозной, ласковой кошечкой прильнула она к груди отца.

Маленькими, нежными, холеными пальчиками гладила она его морщинистое лицо.

Под этими ласками невольно расцвели суровые черты сибирского хана. Без памяти любил свою царевну-дочку старый Кучум. От любимой покойницы-жены, красавицы Сызгэ, осталась ему Ханджар-царевна. Он обожал когда-то Сызгэ.

Он выстроил ей город Сызгэ-Тура[103] близ Искера и переселил туда свою красавицу-ханшу, подальше от завистливых и злобных других жен, невзлюбивших за красоту чаровницу Сызгэ. И вся любовь его к покойной перешла на дочку. Не было просьбы, казалось, в которой бы отказал старый хан своей любимице Ханджар.

И вот, под влиянием ласк царевны, все более и более размягчалось суровое сердце Кучума.

— Отдай мне белого кула, отец!.. — лепетала красавица. — Отдай мне его!..

— Бери, око жизни моей… Бери, дикая роза Ишима… — произнес слепой старик, кладя свою высохшую, как пергамент, руку на благоухающие кудри Ханджар, — дарю тебе пленника, царевна моя…

Резким, гортанным, победным криком вскричала Ханджар и, подпрыгнув как дикая лосиха, очутилась подле недоумевающего Алексея. Его глаза широко раскрылись при виде черноокой девушки, что-то оживленно толкующей на непонятном ему языке. А она между тем вырвала из-за пояса близ стоявшего брата нож и в один миг перерезала ремень, стягивающий члены пленника.

— Ты будешь жить… Отец подарил тебя мне, я дарю тебе жизнь… — не без гордости произнесли ее алые, как кровь, гордо изогнутые губы.

Но тут, как из-под земли, вырос перед ними Имзега.

— Постой, царевна. Неладное затеяла ты. Это мой пленник. Я привел его к хану. И хан не может отдать тебе чужую добычу, царевна Ханджар, резкими звуками вырвалось из груди молодого шамана.

Красавица вздрогнула, вспыхнула, топнула ногою. Вся кровь прилила к ее лицу.

— Отец!.. Отец!.. Что же это!.. Кто смеет нарушить слово твое!.. — так и отпрянула она снова к Кучуму, расталкивая окружавших ее людей.

Теперь невольное смятение отражалось на незрячем лице повелителя Сибири. Его чуткое, как и у всех слепых, ухо уже успело уловить речь Имзеги. В тот же миг и сам Имзега предстал перед ним. Его глаза сверкали.

Лицо было бледно, как смерть, от гнева, бешенства и плохо сдержанной злобы.

— Великий хан!.. — произнес он, весь трепеща от охватившего его порыва, — будь справедлив до конца. Отдай мне добычу, которую твоя дочь-царевна хотела взять от меня… Я схватил этого пленника у Бабасана… Он мой, повелитель Искера и всего сибирского юрта… Будь справедлив…

Он говорил смело с ханом, как равный. Свита Кучума почти с ужасом вслушивалась в его слова. Вот-вот, казалось, поднимет руку с копьем слепой Кучум и насмерть поразит дерзкого шамана. Но, странно, чем смелее становилась речь Имзеги, чем требовательнее делался его тон, тем более и более прояснялось лицо Кучума.

Ему давно нравился молодой остяцкий князь. Нравился настолько за свою бескорыстную службу при дворе его, Кучума, что он позволил ему и сестре его Алызге исповедывать их языческую веру, он, Кучум, сам ревностный мусульманин и всюду вводивший веру магометанскую! Бесстрашие и искренность молодого шамана из рода Назымских князей окончательно покорили хана. Он произнес:

— Ты прав, Имзега, добыча твоя… Бери пленника… Он принадлежит тебе по праву… Ханджар, сердце сердца моего, сверкающая звезда моего слепого ока, не горюй… Много тканей из шелка, много чепанов, каких нет ни у одной ханши в мире, велю я выменять тебе у бухарских купцов вместо живого подарка.

И тут же, обращаясь к разом просиявшему остяку, спросил:

— Но скажи мне, Имзега, что ты сделаешь с ним?

— Я принесу его в жертву великому Урт-Игэ, чтобы умилостивить грозного духа, великий хан… Кяфыры недалеко… Кяфыры плывут к Искеру, но великие духи открыли Имзеге, что если умилостивить грозного Урт-Игэ, сына великого Ун-Тонга, он прикажет своим менгам и кулям потопить вражеские лодки и схоронить на дне Иртыша русских батырей и воинов, вдохновенным голосом вскричал молодой шаман.

— Велик Аллах и Магомет, пророк его! Ты несешь добрые вести, Имзега! — произнес Кучум и радостным светом озарилось на миг его мрачное, суровое лицо.

Имзега низко поклонился хану, и, грубо дернув за ремень, связывающий руки пленника, поволок его за собою.

Едва переступая от усталости, Алексей двинулся за ним.

Близ ворот, сложенных из камня, находилась небольшая скала, как бы отпрыск гигантской Чувашьей горы, находившейся дальше. Небольшое отверстие вело в пещеру. В этой пещере жил Имзега. Здесь лежали шкуры убитых зверей, висели на стене принадлежности шамана, лебедь-домбра, бубен и длинные спицы вроде щита. Лежал и пестрый наряд из разноцветных лоскутьев. Имзега надел цепи, лежащие тут же в углу и как бы нарочно приготовленные, на руки Алексея. На этих цепях Имзега держал когда-то ручного медведя. Теперь они понадобились для другой цели…