Лидия Чарская - Грозная дружина

• Название: Грозная дружина
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Историческая проза

Эта приключенческая повесть увлекательно рассказывает о смелом походе казаков в XVI веке для завоевания далекой, неведомой Сибири. Смелый атаман Ермак, затеявший неслыханное, грандиозное дело, и его грозная дружина — это истинные богатыри. Их поход — подвиг почти сказочный, в духе древних русских богатырей.

Покорение Сибири горстью удальцов, воодушевленных идеей завоевать для русского народа огромный, богатый край и тем оставить по себе добрую память на века, — этот подвиг невольно трогает юную душу, будит добрые чувства и оставляет неизгладимое впечатление.

В основу повествования положена история смелого юноши, по воле судьбы попавшего в дружину Ермака.

---

Вот он и сейчас стоит перед ним снова… Глаза полны жуткого ужаса, лицо полно тоски… Дрожащие, слабые руки протянуты к нему, Алеше…

Мальчик не выдержал больше и с тихим стоном упал на траву.

Неожиданный ответный стон послышался где-то близко, близко, почти рядом с ним. Он вздрогнул, прислушался, насторожился. Тихо, тихо кругом.

Только глухо звучат голоса со стороны хором. Ничего нет. Не слышно ничего, кроме них. Вдруг новый стон еще внятнее и определеннее прозвучал над его ухом.

В одну секунду Алеша был на ногах. Теперь он слышал ясно. Стон выходил из крошечного оконца домика. Мальчик кинулся к окну и, стараясь рассмотреть внутренность избушки, прильнул было к холодной слюде и разом отпрянул назад, вскрикнув от неожиданности.

С внутренней стороны домика появилось чье-то широкое лицо, все облитое серебряным светом месяца, тускло белевшее через слюду. Что-то неживое и странное было в этом скуластом и плоском лице. Темные глаза крошечными точками мерцали сквозь слюду оконца.

— Господи! Да што ж это? Аль попритчилось мне? — произнес мальчик, невольно поддаваясь охватившему его впечатлению суеверного ужаса.

Но, очевидно, за слюдовым оконцем, в которое едва могла пролезть детская голова, находился живой человек, нуждающийся в помощи его, Алеши.

Сердобольный и отзывчивый по природе, он готов был помочь каждому страдающему существу. Руководимый этим побуждением юный князек снова приблизился к оконцу.

— Кто ты? Что с тобою? Почему ты стонешь? — громко спросил он странное, широколицее существо.

Из-за тусклой слюды послышался глухой, на ломаном русском языке, ответ:

— Сам светлый Тохтен-Тонг[59] посылает тебя мне на помощь… Кто ты, юноша, не знаю я, но видно пришел усладить мои последние мгновения…

— Ты разве умираешь?.. Кто ты?.. Открой оконце, чтобы я мог видеть тебя, — не без волнения произнес Алеша.

— Я не могу сделать этого… Мои руки закованы… Ноги тоже… Если хочешь видеть меня, — отомкни запор… Дверь не на замке… И войди ко мне! — снова глухо прозвучал таинственный голос.

Алеша стрелой метнулся к крошечному рундуку,[60] приходившемуся почти в уровень с землею, и, отодвинув не без усилия тяжелый запор с низенькой двери, наклонив голову, вошел в избу. При млечном сиянии месяца он хорошо увидел небольшую, коренастую фигурку в одежде из оленьей шкуры с бисерными и металлическими украшениями, ярко поблескивавшими при свете луны.

Фигурка сделал движение навстречу Алеше, причем цепи на ногах ее жалобно зазвенели.

— Кто ты и отколи? Пошто ты заперта здесь? Кто заковал тебя? — произнес мальчик.

— О, я наказана по своей вине, юноша! — произнесло странное существо.

— Я рабыня, полонянка здешнего господина моего… Я не угодила ему и меня заковали… Ненадолго, правда… Завтра взойдет солнце и с меня снимут оковы… Но я нынче так страдаю, так, что не дожить мне, Алызге, до утра, до восхода солнца, — упавшим голосом заключила она.

— Алызга? Тебя зовут Алызга? Да? — спросил Алеша. — Кто же ты такая и почему тебя здесь запрятали?

На этот вопрос Алызга отвечала только стоном.

— Ты больна? — участливо спросил Алеша.

— Я помираю, молодой господин.

Голос Алызги звучал искренно. Она не лгала, она действительно почти что умирала от охватившей ее душевной муки. Завтра с нее должны были снять цепи, но с тем, чтобы еще крепче приковать ее здесь другим способом.

Завтра ее выведут отсюда и заставят поклясться вторично над лапой убитого медведя, чтобы она и не думала о бегстве. А потом окрестят ее и отошлют в дар Московской царице вместе с разными мехами и штуками парчи. И тогда прости навеки, родная страна, отец, брат и царевна Ханджар, ее любимая ханша.

— Я должна умереть молодой господин! — еще глуше простонала дикарка.

— Да нешто не смогу я пособить тебе чем? — жалостно, горячо произнес Алеша, охваченный еще большим состраданием к необычайному существу, какого ему еще никогда не доводилось видеть в его жизни.

Алызга так и впилась в его лицо глазами. Участливый тон, доброе, юное лицо навели ее на быструю, счастливую мысль. Она вспыхнула даже и залилась румянцем, которого не видно было при свете луны. Быстро овладев собою она проговорила:

— Ты не сможешь спасти меня, красавец… Нет… Но успокоить мою душу перед тем, как сойдет она в далекий Хала-Турм, ты сможешь, юноша… И великие духи помогут тебе… Наш кочевой народ привык молиться вольно, на свободе, в священных рощах,[61] наполненных светлыми духами лесов — менгами. И если бы Алызге удалось помолиться сейчас, молодой господин, то… Алызга умерла бы с радостью, благословляя имя доброго юноши, — тихо, чуть слышно, пролепетала она.

— Ты хочешь, чтобы я ослобонил тебя? — неуверенно спросил Алеша.

— Какая свобода! Алызга не думает о ней! — горько усмехнулась молодая остячка. — Алызга все равно умрет на заре… Ей не надо больше свободы.

Алызга в цепях. Разве можно быть свободной с цепями на ногах и на руках, молодой господин?

— Твоя правда, — произнес задумчиво Алеша, которому становилось все более и более жаль несчастную пленницу.

Он не мог узнать за свое короткое пребывание здесь о доброте и отношении к холопам Сольвычегодских владельцев и в душе негодовал на Семена Аникиевича, решившегося заковать в цепи эту, казалось, ни в чем не повинную дикарку. Подумав немного, он положил руку на плечо Алызге и тихо спросил:

— Коли ты посулишь мне не убежать отседа, я сведу тебя помолиться…

А только путей здешних не ведаю я…

— Путь укажу тебе я, господин мой, — с плохо скрываемой радостью проговорила та.

— В таком разе ступай за мною, — твердо прозвучал в тишине его звонкий, молодой голос.

Слабо передвигая закованные ноги Алызга медленно двинулась, позвякивая своими цепями. Эти цепи Семен Аникиевич приказал надеть на нее из опасения возможности побега дикарки. Для именитых владельцев Сольвычегодска побег Алызги представлялся опасным. Убежав Алызга привела бы сюда несметные орды своих одноплеменников, селившихся по Белой реке, в глуби Сибири. Она указала бы заведомо известные ей слабо защищенные места поселенцев и тогда, кто знает, они бы могли принести немало зла поселкам и городкам. Вот почему Строганов и решил отправить свою пленницу в Москву, в дар царице вместе с другими ценными подарками: мехами куниц и соболей, о чем Алызга и успела уже проведать.

Месяц освещал путь Алызге и Алеше. Закованная дикарка подвигалась очень медленно вперед. Кандалы по-прежнему тихо, монотонно позвякивали при каждом шаге остячки. Луна заглядывала ей в широкое, бледное лицо.

Добравшись до калитки к стене она знаком указала своему спутнику открыть ее. Переступив порог ее она очутилась в небольшой роще. С трудом пройдя шагов сто, тяжело переводя дух, Алызга остановилась. Все было тихо и таинственно кругом. Невысокие кедры и кусты разрослись здесь на славу, настоящая чаща, как в лесу. Где-то близко, близко шумела река.

— Тяжело… невмоготу боле… Кандалы не пускают, — произнесла, внезапно останавливаясь, как бы в бессилии, Алызга, прислоняясь к стволу развесистого дубка. — Здесь дозволь мне остаться… помолиться дозволь… а ты отойди, господин, малость в сторону… Светлые тени не приблизятся, когда ты будешь здесь. Могучий Урт-Игэ не услышит меня, раз ты рядом будешь стоять…

— Ладно, отойду в сторонку, — согласился Алеша и, зайдя за дерево, стал ждать.

Лишь только его стройная, рослая фигура скрылась за стволом, Алызга беспокойно оглянулась и почти одновременно дикий, пронзительный крик ночной птицы пронизал чащу. Откуда-то поблизости ответили таким же криком.

Затрещали сучья, зашуршала трава и, сильными руками раздвигая кусты, молодой остяк очутился в два прыжка подле женщины.

— Имзега, — с бешеным криком восторга вскричала она, — я знала, что ты здесь!

— Я ждал тебя здесь три ночи, — отвечал остяк. — Великий Ун-Тонг открыл мне, что ты придешь… Спешим отсюда, Алызга… С той минуты, как тебя схватили у ворот острога, я не знал покоя и сна… Я был так близко от тебя и ничем не мог помочь сестре моей… С той страшной ночи наши батыри стояли на страже в этой роще и я с ними… Ты почуять должна была нашу близость, сестра… Сам великий Сорнэ-Туром благословил твой приход, Алызга… Мой конь ждет наготове в роще… Мои батыри тоже… На первом же привале я сшибу с тебя твои кандалы, а теперь спешим…

Но она не могла идти. Цепи мешали ей сделать это.

— О, грозный Урт-Игэ! Покарай ее врагов! — вскричал молодой дикарь и, быстро наклонившись над сестрою, поднял легко, как перышко, ее коренастую фигуру и понес.

Легкий крик раздался за их плечами. Имзега быстро обернулся. Перед ним стоял красивый мальчик-юноша, весь облитый лунным сиянием.