Чарльз Кингсли - Ипатия

• Название: Ипатия
• Автор: Чарльз Кингсли
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86906-051-6

Предлагаемый читателю роман Чарльза Кингсли описывает реальное историческое событие, произошедшее в Александрии в 415 г. н. э. Обезумевшая толпа христианских фанатиков затащила в церковь красавицу-философа Ипатию и растерзала язычницу острыми устричными раковинами. Книга Кингсли не единственное, но безусловно самое популярное произведение о трагической судьбе Ипатии – ученого-астронома, математика, философа, одного из последних и самых ярких представителей неоплатонической школы.

В романе описана Александрийская философская школа, возглавляемая Ипатией и ее отцом-ученым Теоном – сосредоточение поздней эллинской культуры, представлены такие значительные фигуры, как глава Александрийского христианства Кирилл, птоломейский епископ Синезий, бывший наставник императора, монах Арсений и другие.

В оценке исторических событий и лиц сказалась, конечно же, личность автора – англиканского епископа, духовника королевы Виктории, и время создания романа – середина прошлого века.

Однако, мы надеемся, что захватывающий сюжет, острота и драматизм борьбы завоевывающего мир христианства и уходящего язычества, мастерский современный перевод сделают роман интересным для сегодняшнего читателя.

---

Раздумывая о старике, Эбен-Эзра невольно думал и о его дочери и то и дело поглядывал на нее. Эта девушка была красива, очень красива. Правда, черты ее не были столь правильны, как у Ипатии, в фигуре не было той величественности, но зато в лице выражались бодрость, решительность и нежная задумчивость, – сочетание, которого ему еще не приходилось встречать в человеческих лицах.

Рафаэль не мог отвести от нее глаз и с удивлением заметил, что девушка отвечала на его взгляд лучезарной улыбкой, свободной от жеманства и кокетства.

«Она патрицианка, – подумал он. – Но, вероятно, не уроженка города. В ней чувствуется сама природа, а может быть что-то другое, чистое и неоскверненное человеческими выдумками и прикрасами».

Наблюдая за девушкой, молодой еврей испытывал какое-то особенное наслаждение, которого его утомленное сердце не испытывало уже много лет.

Рафаэль и его спутники долго шли молча; наконец старый воин обратился к нему с вопросом:

– Могу ли я узнать, кто ты, мой благородный спаситель? Я должен был бы еще раньше выразить тебе свою признательность, если бы не эта моя дурацкая слабость!

– Я? Блоха. Простая блоха, не более!

– По крайней мере, патрицианская блоха, судя по твоему разговору и обращению.

– Не совсем так. Я был богат, мог бы и снова разбогатеть, как уверяют, если бы был настолько глуп, чтобы пожелать этого.

– О, если бы мы были богаты! – со вздохом сказала девушка.

– Тогда бы ты была еще несчастнее, моя дорогая юная повелительница. Поверь блохе, которая основательно изучила этот вопрос.

– О нет, тогда мы могли бы уплатить выкуп за брата! А теперь мы сможем достать денег только по возвращению в Африку.

– Мы и там ничего не получим, – прошептал воин. – Ты забываешь, мое бедное дитя, что я заложил все свое имущество для снаряжения легиона. Нужно смотреть правде в глаза.

– Да, но ведь он пленник! Он будет продан в рабство. Быть может, даже распят! Он не римлянин. О Боже, будет распят!

И девушка горько заплакала, но скоро овладела собой. Ее лицо прояснилось и опять стало приветливым.

– Прости меня, отец, – заговорила она, – Бог не оставит нас!

– Милая девушка, – начал Рафаэль, – если тебя так пугает будущность твоего брата и ты нуждаешься в некотором количестве презренного металла, то может быть мне удастся достать для тебя в Остии необходимую сумму.

Она недоверчиво посмотрела на еврея и на его изодранную одежду. Смущенно краснея, она попросила извинить ее за невольные сомнения.

– Твое недоумение совершенно законно. Но моя собака так полюбила тебя, что без сомнения предложит тебе свое ожерелье, в награду за хлопоты и возню с ее щенками. Я схожу к раввинам, приведу в порядок все свои дела и достану денег.

– К раввинам? Ты еврей? – спросил воин.

– Да, я еврей. А ты христианин, как мне кажется? Может быть, стесняешься принять что-либо от меня? Я знаю, ваша секта в большинстве случаев легко относится к таким вопросам и прекрасно ведет денежные дела с моим упрямым, неверующим народом. Но не смущайся, милая девушка. В сущности я так же мало еврей, как и христианин.

– В таком случае, да поможет тебе Господь!

– Кто-то или что-то, но всегда помогало мне в течение тридцати трех лет привольной жизни. Но, извини, это странная речь для христианина!

– Тебе нужно быть прежде всего хорошим евреем, а затем ты станешь хорошим христианином.

– Вполне возможно. Но я не стремлюсь ни к первому, ни ко второму, не собираюсь даже стать хорошим язычником. Оставим этот разговор; я буду вполне доволен, если мне удастся быть добрым животным, вроде моей собаки.

Старый воин посмотрел на Рафаэля с выражением сосредоточенной грусти. Молодой еврей уловил этот взгляд и понял, что перед ним находится человек недюжинного ума.

– По-видимому, мне придется строго обдумывать каждое выражение, чтобы не быть вовлеченным в истинно-сократовские прения… Позволь мне поэтому спросить тебя, кто ты?

– Сегодня утром я был предводителем легиона, а что я теперь ты знаешь так же хорошо, как и я.

– Вот этого-то я и не знаю. Меня глубоко удивляет ясность твоего духа в такую минуту, когда, мне кажется, тебе следовало бы оплакивать свою судьбу, подобно Ахиллесу на берегах Стикса[100], или переносить горе с улыбкой, как учили меня в юности, когда я забавлялся стоицизмом. Но ты не принадлежишь к этой школе, так как только что называл себя глупцом?

– А истинного глупца, не правда ли, не скоро удастся довести до подобного признания? Да будет так! Я безумец, но если Бог приведет нас благополучно в Остию, то почему же мне не предаваться радости?

– А чему тебе радоваться?

– Высшее благо достается безумцу тогда, когда Господь открывает ему его неразумие. А это случается в то время, когда он считает себя мудрейшим из мудрых. Выслушай меня. Четыре месяца тому назад у меня было все, что дорого сердцу: здоровье, почести, имения, друзья. В порыве безумного честолюбия, не слушая настоятельных предостережений моих верных друзей и умнейшего из святых, я рискнул всем. Но жестокий урок доказал мне, что друг, никогда меня не обманывавший, оказался правым.

– Смею спросить, кто этот верный друг?

– Августин из Гиппона.

– Ах, как выиграл бы весь мир, если бы великий диалектик направил свое убедительное красноречие против самого Гераклиана! – воскликнул Рафаэль.

– Он сделал это, но Гераклиан не послушался.

Рафаэль с горечью рассмеялся.

– Ты знаешь наместника?

– Я знаю его лучше, чем бы мне того хотелось!

– Сомневаюсь в твоей проницательности, если ты не сумел открыть много интересного в этом возвышенном характере.

– Почтенный воин, я не сомневаюсь в его высоких качествах, даже в некотором вдохновении. Как удачно был выбран, например, момент, когда он убил своего брата по оружию, Стилихона!

– Тише, тише, – прошептала девушка. – Ты не подозреваешь, какую боль ты причиняешь моему отцу. Он боготворит наместника. Не из честолюбия, как он утверждает, а от излишней преданности он последовал за ним!

– Прости меня. Ради тебя я готов замолчать. – Рафаэль перестал издеваться, и разговор принял иной характер.

Наступила ночь, путешественники были еще далеко от Остии, и положение их становилось все опаснее. Временами волки со своей добычей пересекали им дорогу, словно духи тьмы, и снова скрывались в ночном мраке, щелкая зубами в ответ на ворчание Бран. Иногда среди ночной тишины раздавались громкие, грубые голоса мародеров. Тогда путники останавливались и выжидали.

Но худшее было впереди. Над долиной прокатился шум, похожий на раскаты грома. Путники прислушались. Это был топот приближавшейся конницы. Колонна направлялась к Остии. Что если она захватит путников? Что будет тогда?

– А что если ворота Остии уже заперты и перед ними расположились лагерем императорские войска? – прошептал Рафаэль.

– Бог не оставит нас, – возразила девушка.

Рафаэль не решался лишать ее сладкой надежды, хотя был уверен, что им предстоит много неприятностей и тревог.

Бедная девушка устала; мул едва тащился, и они так медленно продвигались вперед, что колонна должна была перегнать их.

Путники шли вперед, и Рафаэль начал благословлять темноту, дававшую возможность скрыть от девушки овладевшее им отчаяние. Как бы ничего не сознавая, девушка развлекала старика-отца веселой, милой болтовней.

Судьба преследовала ее. Она случайно наткнулась на острый камень и со стоном упала на землю. Рафаэль приподнял ее, но девушка, напрасно пытаясь встать на ноги, опять бессильно упала.

– Я ожидал этого! – тихим, торжественным голосом сказал старик. – Выслушай меня! Кто бы ты ни был – еврей, христианин или философ, – все равно. Я вижу, что Бог наградил тебя добрым сердцем, и я могу довериться тебе. Твоему попечению поручаю эту девушку, – она, так же как и я, твоя собственность по праву войны. Посади ее на мула и уезжай поскорее прочь отсюда. Куда – безразлично… Бог вездесущ! Он поступит с тобой так, как ты поступишь с моей дочерью. Старому, обесчещенному солдату осталось только одно – смерть.

Он хотел встать, но пошатнулся в седле и склонился на шею мула. Рафаэль и молодая девушка успели подхватить его.

– Отец! Отец! Это невозможно! Это жестоко! О, неужели ты думаешь, что я оставлю тебя? Разве я не последовала за тобой из Африки даже вопреки твоей воле? Неужели же теперь я покину тебя?

– Дочь моя, я тебе приказываю.

Девушка упала на землю и горько зарыдала.

– Вижу, мне придется обойтись без вашей помощи – произнес старик, опускаясь с мула. – Уважение к отцу утрачивается с годами, особенно в минуту унижения.

Девушка продолжала плакать. Рафаэль не мог смеяться. Весь запас его остроумия истощился, и он старался убедит себя, что вся эта странная история нисколько его не касается.

– Я готов служить вам обоим, – сказал он наконец, – только прошу вас, решайте скорее. Но, клянусь адом, кажется, вопрос будет решен помимо вашей воли!