Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

• Название: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
• Автор: Николай Атаров
• Издательство: Государственное издательство «Детская литература» министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1957

Ежегодные сборники приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей выпускались издательством «Детская литература» с 1955 г.

Для старшего возраста.

СОДЕРЖАНИЕ:

Николай Атаров.Смерть под псевдонимом. Роман. Рисунки В.Трубковича… 3.

Е. Рысс и Л. Рахманов.Домик на болоте. Повесть. Рисунки А.Волкова и Е.Гавринкевича… 109.

Г. Гребнев.Пропавшие сокровища. Повесть. Рисунки Н.Поливанова… 187.

Н. Рощин.Между Нигером и Сенегалом. Повесть. Рисунки И.Архипова… 265.

Илья Зверев.Чрезвычайные обстоятельства. Повесть. Рисунки И.Вусковича… 316.

И. Ефремов.«Катти Сарк». Рисунки П.Павлинова… 331.

О. Эрберг.Слониха Ситора. Рассказ. Рисунки В.Юрлова… 363.

Н. Гернет и Г. Ягдфельд.Катя и крокодил. Киноповесть. Рисунки А.Иткина… 392.

Ф. Зигель.Обитаем ли Марс? Рисунки С.Монахова… 422.

---

Это он в первые дни моего житья на базе, когда я по природным свойствам самолюбивого человека стеснялся и конфузился на каждом шагу, оказывал мне поддержку незамысловатой шуткой, нелепым и веселым вопросом, вызовом побоксировать с ним. Человек со склонностью ко всяческим чудачествам, он подчас откалывал штучки, совершенно не шедшие к седевшим его бровям и атлетической фигуре, мог ни с того ни с сего во время серьезного разговора закричать петухом, зарычать, выкинуть замысловатое балетное антраша… Во время первой мировой войны он исколесил половину Европы, в конце кампании попал на Македонский фронт, бил там немцев, хорошо изучил сербский язык. И мне приятно было слушать древнее наречие славян. Я отвечал ему по-русски, мы понимали друг друга, и эти разговоры до чрезвычайности ему нравились. Капитан Мартэн был исключительным, циркового класса, стрелком, и на наших состязаниях в самодельном тире показывал чудеса. За время пребывания его в колониях он убил до полусотни пантер. Это цифра рекордная. Хитрого и кровожадного зверя убить нелегко — это всегда единоборство со смертью. Он сам отлично умел очистить и выделать шкуру зверя и, старый холостяк и романтик, живший воспоминаниями о войне, посылал во Францию эти свои трофеи в подарок женам и дочерям боевых товарищей. Может быть, в шумной толпе Больших Бульваров и сам я встретил когда-нибудь парижанку, не подозревающую, что шубка на ее плечах в какой-то миг прошлого была смертной угрозой капитану Мартэну.

Он был, кроме того, очень музыкален, и в его домике из двух комнат лежал целый набор разнообразных музыкальных инструментов, из которых остальным предпочитал он кларнет и скрипку. Репертуар его был очень обширен. Он по справедливости мог считаться знатоком классической музыки и не раз баловал меня Чайковским, Глинкой, Даргомыжским.

Но мало и того — капитан Мартэн был любителем-орнитологом. Он изучил множество птичьих пород под тропиками, собирался при поездке в Париж представить в Академию наук свой большой труд о птицах, и дом его доверху был уставлен чучелами пернатых: от огромного орла с размахом крыльев почти в два с половиной метра до витрины изумительных райских пичужек, расцветки столь радостно-сказочной, что нельзя было оторвать глаз от этой ювелирной роскоши.

Из двух страстей — орнитологии и музыки — родилось у капитана Мартэна еще одно чудачество. В здешних краях существует довольно редкая порода птиц с толстым, почти как у попугая, языком. Птицы эти певчие, но не с собственными, а с заимствованными трелями. Вероятнее всего, что это порода дроздов. Капитан Мартэн во время своих поездок по рабочим участкам отбирал птенцов, сам их выкармливал и в известном возрасте, когда птица начинает взрослеть и тяготиться безмолвием, с величайшим упорством и терпением обучал своих питомцев музыке и пению. В то время у него было девять птиц, из которых четыре взрослые. Четверка эта готовилась к подлинному музыкальному ансамблю. Участницы его жили в особом помещении с глухими стенами, в возможной изоляции от всяких посторонних звуков. И когда мы входили в это помещение, Мартэн просил нас не разговаривать и не смеяться, чтобы не соблазнять талантливых музыкантов новыми и ненужными возможностями тратить свои подражательные способности. Эти четыре птицы обучались каждая порознь звуку того или иного музыкального инструмента и определенной мелодии. Мне особенно нравилась довольно упитанная, несколько даже похожая на курицу, особа, гнусаво и с жужжанием, совершенно изумительно по точности, передававшая звуки виолончели. Эта компания — квартет из двух скрипок, кларнета и виолончели — должна была полностью играть марш из «Фауста». И Мартэн уверял, что он своего добьется…

Капитан Мартэн был единственным интересным и достойным уважения человеком на всей базе. Между ним и его сослуживцами — крупными и мелкими хищниками, морально убогими человекоподобными — лежала пропасть. В колонии привела его не корысть, а одиночество, разочарование в послевоенной Европе и то прирожденное тяготение к опасностям, которое свойственно натурам в хорошем смысле авантюристическим. При всех его чудачествах он был умен, достаточно образован, начитан, любознателен и, как я уже сказал, добр и справедлив. Но и ему недоставало широты кругозора, последовательности и силы суждений, правильного подхода к вопросу о взаимоотношениях между колонизаторами и цветными. Далек тогда от полной ясности в этом вопросе был и я сам, но все же отчетливее, чем он, видел я самый узел противоречий и их причины, — может быть, потому, что Мартэну не пришлось испытать тех унижений, сомнений, нищеты и обид, которые выпали на мою долю.

— Если вы, старина, с такой горячностью будете подходить к каждому пустяку вроде сегодняшнего, — говорил он мне в тот день, когда происходил «суд» надо мной, — то через год вы или очутитесь в Шарантоне [11], или закинете веревку за сук баобаба. Я вас отлично понимаю и не собираюсь спорить с вами. Так же как и вы, я знаю, что негр — это не рабочая скотина и не получеловек, а просто человек. Какую, к черту, культуру, какую мораль можем мы принести этим девственным людям, сами насквозь прогнившие!.. В нашей «культуре», в наших социальных отношениях будет большой скачок вперед, если мы научимся таскать друг у друга только из кармана, а не прямо изо рта. Нет, чем больше я смотрю на людей, тем больше становлюсь мизантропом. В конце концов, пропади они пропадом! Что до меня, то я уже давно решил быть в меру моих способностей честным человеком просто в личной жизни, в малом кругу моих общений с людьми. Наплевать на других! С ними рано или поздно расправится история…

Самый просвещенный, честный, гуманный человек среди моих сослуживцев дальше упований на историю не шел.

СНОВА В БРУССУ

В тот месяц моих полуканикул пережил я и несколько дней страха. На базе разнесся слух, что невдалеке обнаружена малярия. Малярия Сенегала и Гвинеи губительна, страшна. Белому нет от нее никакого спасения, да невелик процент и местных жителей, способных перенести проклятую болезнь. В день-два селезенка и печень больного распухают до чудовищных размеров, перерождаются, становятся пористыми и поддаются под ничтожным нажимом, как масло. Малярийный комар анофелес в тех местах имеет свою особенность. Места влажные, болотистые в большинстве своем совершенно свободны от лихорадки. И вот мерзкое насекомое избирает человеческие скопления, заводится обычно в наиболее грязной части негритянского селения и поражает только определенный, пространственно незначительный район. Километра два-три в бруссу — и вы уже гарантированы от смертоносного укуса. Все это позже я познал на опыте, а мне не раз приходилось работать в таких местах, что просто руки опускались, — в долинах, столь пересеченных болотами, что охватывало меня истинное отчаяние перед собственной беспомощностью.

Но, махнув рукою на все, я выбирал мель, без страха входил в воду и опускал свою неуклюжую треногу с теодолитом над беспредельным зеркалом. Так иногда приходилось мне работать по нескольку дней, лишь от времени до времени выбираясь на берег, чтобы передохнуть, и снова лезть в теплую воду.

Иногда опускалась на болото стая в несколько сот голенастых птиц, шумела, кричала, била крыльями, поднимала водяные бураны. Я стоял, зачарованный этой игрой. И когда любопытная птичья армада приближалась ко мне вплотную, приходилось отгонять ее выстрелом. Птицы взмывали бурно и с криками улетали вдаль…

Но вот карта моя окончена, одобрена и принята даже с обещанием хлопот о премии. Через день начальник сообщил, что скоро придется мне выезжать в новую экспедицию, более далекую и ответственную, чем первая. Признаться, жаль мне было покидать свою дощатую чистенькую комнату, вечерние разговоры с добродушным богатырем Мартэном и волшебный ящик радиоприемника, переносивший меня на поля далекой моей северной родины. Единственное, о чем я просил, — это чтобы мне разрешили взять с собой моего помощника по первой экспедиции — седовласого отважного Цезаря. Разрешение было дано. Сам же Цезарь, почтенный начальник, даже начал притопывать и во все свое, обычно суховатое, лицо улыбаться от радости. Был он по натуре подлинным энтузиастом межевых работ и, наверно, грезил, что на его мусульманском небе каждому праведнику подарят не только по нескольку гурий, но и по теодолиту.

ЛЕГЕНДА О ЗОЛОТЕ

В долгие вечера, в часы безделья и одиночества, я приглашал к себе в палатку моего помощника и друга Цезаря, и мы просиживали подчас до рассвета за чаем, который он очень любил. С возбуждением рассказывал я своему собеседнику о моем прошлом: о далекой родине, о громадных ее пространствах, значительно больших, чем в Африке, о морозных утрах, о шубах, о холодах, когда мясо надо строгать, как дерево, а вода делается твердой и принимает форму сосуда. Цезарь морщил лоб, переспрашивал, просил объяснить как можно подробнее ту или иную часть моего рассказа, вновь переспрашивал. И мне было понятно, что как ни напрягал он свою безудержную фантазию, все было слишком далеко от дорог его воображения.