Хамза Есенжанов - Яик – светлая река

• Название: Яик – светлая река
• Автор: Хамза Есенжанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.

Роман «Яик – светлая река» в 1968 году получил Государственную республиканскую премию имени Абая.

---

– Я ведь говорил им так, между прочим, и никакого ответа не добивался. Но скажу вам, Абеке, среди них есть по-настоящему надежные люди. Помните этого маленького сероглазого, да того, что из седьмого аула приходит все к нам, Асан. Этот Асан и наш Хажимукан – на них смело можно положиться…

Крепко задумался Абдрахман после этого разговора. Он нисколько не сомневался, что те, кто ютятся в жалких землянках, недоедают, ходят в лохмотьях, – все как один встанут на борьбу против богатеев и угнетателей, только им надо открыть глаза…

2

Старшина Жол был хитрый и пронырливый человек. Зная, что Байес с утра до вечера находится в лавке, он решил днем сходить к продавцу домой и попытаться разузнать у его жены, что за «учитель» вот уже вторую неделю гостит у них. Жол плохо разбирался в событиях, которые происходили в Теке, но чутьем угадывал, что творилось что-то неладное. По аулам распространялись разные слухи, но никто толком ничего не мог сказать; новостей каждый день было очень много, но старшину интересовала больше всего одна – о Джамбейтинском ханстве. Как желтая бита, что выделяется своим цветом среди других при игре в альчики, так Джамбейтинское ханство было для Жола особенно заметным среди других многочисленных новостей, еще более неправдоподобных, но также заманчивых. Особенно радовало Жола то, что ханство будет укреплять власть биев и старшин, всех тех, кто считается в ауле уважаемым, чтимым и состоятельным человеком. Едва услышав об этом, старшина сразу же сбросил с себя робость, которая вынуждала его всю зиму сторониться разных людских сборищ, стал смелее и ретивее исполнять свои обязанности, одним словом, хотел, чтобы его заметила и оценила новая, еще не созданная власть. «Ханства пока еще нет, но оно будет…» – рассуждал он сам с собой.

Байес хотя и не отличался особой ученостью, зато как свои пять пальцев знал городскую жизнь, был хорошо осведомлен о тех событиях, которые происходили теперь в губернии, но Жолу ничего не рассказывал. Напротив, избегал с ним встречи, а когда случалось бывать вместе, несмотря на родство, держался с ним холодно. Причина заключалась не только в том, что зимовки их располагались далеко друг от друга, – они были разными людьми, по-разному смотрели на вещи, по-разному относились к бедным аульчанам. От зари до зари носился Жол по аулу, выполняя свои обязанности старшины, совался куда надо и не надо – разнимал драчунов, неожиданно вырастал между ссорящимися супругами и со всех срывал определенный куш. Сбор налогов и податей он считал для себя самым почетным занятием; когда удавалось отомстить кому-нибудь за давнюю, давно забытую грубость – радовался, и ему хотелось в этот день петь песни. Аульчане хорошо знали повадки своего старшины, сторонились его, мысленно посылая проклятия: «Когда только аллах избавит нас от тебя!..» А Байес, напротив, был очень общительным человеком. Когда он уезжал в город, жители аула с нетерпением ожидали его возвращения, ожидали, как весеннюю птичку, – покупали товары, а главное, узнавали новости. Вот и теперь народ толпился возле лавки Байеса – это видел сейчас Жол, проезжая мимо. И по тому, как люди затаенно перешептывались и отворачивались от него, старшина снова почувствовал, что происходит что-то неладное. «Они узнали что-то, чего не знаю я, – подумал Жол. – Или…» А что «или», на этот вопрос старшина не мог ответить. Он заметил пытливый, пронизывающий взгляд учителя и невольно поежился. «И усы сбрил, и бороду… Может, ты и есть тот самый сатана, который, скрываясь, сеет смуту в народе?..»

Возле дома Байеса Жол грузно сполз с лошади. Привязав ее за жердь, он торопливо зашагал к двери, широкие полы длинного ватного чапана распахнулись, показались лоснящиеся хромовые сапоги.

– Здравствуй, келин[29], как поживаешь? – поприветствовал он Бигайшу, проходя в глубь комнаты, к почетному месту, застланному ковром. Верный своей привычке, он мигом обшарил взглядом комнату и, обернувшись, пристально посмотрел на женщину с худощавым продолговатым лицом. Бигайша стояла возле двери и смущенно поглаживала ладонью щеку. Взгляд ее был устремлен к печке, где с лежанки свисал краешек одеяла. Жол тоже быстро посмотрел в ту сторону.

– Слава аллаху! Как сами, как ваше здоровье? – ответила Бигайша и, торопливо взяв веник, принялась сметать с кошмы сор.

Она имела привычку: какой бы гость ни заходил к ним в дом, обязательно, прежде чем усадить его, проходилась веником по кошме. Но на этот раз был и другой повод, заставивший ее взяться за уборку. Бигайша хотела поскорее спрятать бумажку, торчавшую из-под одеяла, пока еще старшина не заметил ее, а если уже заметил, то – не запрятал в свой глубокий карман. Шмыгнув мимо Жола, она подошла к лежанке и, делая вид, что поправляет одеяло, скомкала пожелтевший листок бумаги, отпечатанный крупным типографским шрифтом, и спрятала его в разрез старенького камзола. Затем, облегченно вздохнув, принялась медленно подметать комнату, чуть дотрагиваясь до кошмы, досадуя на себя: «Как же я раньше не удосужилась убрать ее, ведь этот пронырливый мог взять ее и прочесть!.. Из-за моей нерасторопности с учителем могла бы приключиться большая беда!..» Хотя Бигайша и не совсем понимала, о чем говорилось в этой бумажке, но зато прекрасно знала, что ее ни в коем случае не следует показывать своему деверю-старшине. Не раз она слышала, как об этом говорили между собой ее муж и Абеке-учитель. Бумажку скрывали от старшины, но зато читали ее беднякам-рыбакам.

Как ни поспешно Бигайша спрятала бумажку, Жол заметил ее. И даже успел прочесть заголовок, набранный крупными, как большие крючки для ловли щук, буквами: «ВОЗЗВАНИЕ». Он мысленно повторил это слово несколько раз, стараясь разгадать, что оно обозначает. «Воззвание?! Воззвание?! А-а, вон оно что – звать!.. Звать народ! Призывать народ, смутьянить!..»

– Келин, дай-ка мне эту свою бумажку!

Бигайша вздрогнула, но не подала вида, что испугалась. Продолжая водить по кошме веником, спросила:

– Какую бумажку, кайнага?[30] – Она принялась неторопливо перевязывать веревочку на венике.

– Воззвание, которое ты только что положила себе в карман.

– Что вы, кайнага, да это… просто так, ненужная бумажка, чай был в нее завернут. Жаппар мой вечно разбрасывает мусор по комнате… Сколько раз я ему говорила: «Не сори, не бросай!..» Не понимает, – сердито проговорила Бигайша. – Вон он, посмотрите на него, – она кивнула головой на смуглолицего парнишку, только что вошедшего в комнату.

Жаппар заметил, что мать смотрела на него совсем не сердито, она глазами указывала на листок, спрятанный в кармане; мальчик растерялся, он никак не мог сообразить, что хочет от него мать. Робко переступая с ноги на ногу, он подошел к ней и остановился в недоумении.

– Меня, келин, не интересует, нужная это или ненужная бумажка. Я говорю: сейчас же отдай ее мне!

«Вон что: бумажку просит, а мама не хочет отдавать, – догадался Жаппар. – Схватить бумажку и убежать!..» Черные глазенки мальчика засверкали, он стал присматриваться, как удобнее просунуть руку в карман, чтобы выхватить смятый листок, из-за которого сейчас шел спор между матерью и Жолом.

– Ойбай-ау, кайнага, что вы говорите, она же грязная, зачем вам марать руки…» – растерянно пробормотала женщина и снова взглянула на сына. Глаза ее словно говорили: «Ну, ну же, бери и беги!..»

Жаппар выхватил из кармана матери воззвание Уральского Совдепа и опрометью кинулся вон из комнаты.

– Ах, безобразник, куда, куда? Что ты делаешь?.. – закричала женщина, нарочито повысив голос, но не стала ни догонять, ни отбирать бумажку у сына.

Хотя Байес почти никогда ничего не рассказывал жене о своих делах, Бигайша знала, что он заботится о бедных людях, делает благородное дело, и, как могла, помогала ему. Когда муж привез из города незнакомого человека – учителя, она стала ухаживать за ним, как за старшим братом. Женское чутье подсказывало ей, что учитель – это не просто учитель, а нужный человек, иначе муж не пригласил бы его в свой дом. Если бы сейчас Жол прочел бумажку и унес ее с собой – нет, она никогда бы не простила себе этой оплошности. Но гроза миновала, «сорванец сынишка» вовремя подоспел и выручил из беды. Она радовалась сообразительности сына. А Жол побледнел и затрясся. Он уже готов был потирать руки: «Врасплох застал! Наконец-то напал на след…» Но в одну секунду все рухнуло. «Испортила все, проклятая баба!..»

– Где Байес? Здесь или опять уехал в Теке за воззваниями? – сурово спросил он Бигайшу, словно на самом деле не знал, где сейчас был продавец.

– Здесь, здесь, кайнага! Сейчас придет… Чай уже закипел, раздевайтесь. А тот постреленок Жаппар – не догонишь его теперь… Как ваш скот кайнага, благополучно ли окотился?

Жол, стиснув челюсти, угрюмо смотрел в окно.

– Этот учитель, которого твой муж Байес привез из Теке, – проходимец и смутьян! Что ж, Байес, наверное, по Сибири тоскует, а?.. Для чего он собирает вокруг себя таких, как этот учитель? Если ему не нужны ни жена, ни дети и не считается он ни с каким родством, пожалуй, можно будет его скоренько отправить в Сибирь!..