Диана Дуэйн - Визит к королеве

• Название: Визит к королеве
• Автор: Диана Дуэйн
• Жанр: Фэнтези

Армагеддон УЖЕ НАЧАЛСЯ!

Уже разрушены Врата, отделяющие наш мир от миров ИНЫХ. Уже уничтожена грань между нашей реальностью и реальностями альтернативными, уже задумал темный Повелитель раз и навсегда ввергнуть человечество в смерть и ужас…

И сделать дня этого надо — всего ничего. Просто — УБИТЬ одну принцессу ВО ВСЕХ РЕАЛЬНОСТЯХ! Но — на каждую Тьму есть Свет, а па каждую Силу — Сила. Сила же нашей магии — не люди, но — КОШКИ. Древние хранители Врат, призванные ныне к СТРАНСТВИЮ МЕЖ МИРАМИ — и хорошо знающие, КАК остановить Армагеддон…

---

Диана ДУЭЙН "ВИЗИТ К КОРОЛЕВЕ"

Заметки о кошачьей лингвистике

Айлуринский — это не словесный язык, по крайней мере не чисто словесный. Как и все человеческие наречия, он имеет мимический компонент, кошачий аналог «языка тела», и благодаря ему, прежде чем прибегнуть к словам, кошкам удается сообщать удивительно большое количество информации.

Даже люди, редко сталкивающиеся с кошками, наверняка поймут некоторые «слова» айлуринского: кот трется о ногу проявившего дружелюбие человека, выгибает спину и топорщит шерсть, если его испугать, припадая на живот, крадется к добыче. Все это — чисто мимические предшественники речи, но они также используются кошками для выразительной демонстрации настроения или намерений. Внимательный наблюдатель заметит и другие, более тонкие оттенки: взмах хвоста, говорящий «Да гори оно все синим пламенем» или «А не сойдет ли мне это с лап?»; демонстративная зевота при появлении неопасного соперника, прыжок боком с выгнутой спиной — эквивалент шутливой человеческой угрозы. Однако там, где жестов не хватает, кошки используют слова, гораздо более разнообразные, чем угрожающее завывание или довольное мурлыканье, — единственные звуки кошачьих разговоров, доступные слуху большинства людей.

Мяуканье не входит в эту категорию, поскольку кошки Редко мяукают, обращаясь друг к другу. Мяуканье — «пиджин», используемый только для того, чтобы добиться от человека желаемого; при этом подразумевается что-то вроде: «Если говорить с ним громко и отчетливо, то рано или поздно он тебя поймет». Разговаривая друг с другом, кошки пользуются так до конца и не разгаданным физиологами-людьми механизмом мурлыканья, который, по-видимому, заключается в соединении вибрации воздуха в гортани кошки с пульсацией в горловых венах и артериях. Если бы человек вооружился очень чувствительным микрофоном, запись разговора беседующих на айлуринском кошек показалась бы ему последовательностью мяукающих и мурлыкающих звуков, по высоте охватывающей несколько октав и настолько тихой, что человеческое ухо ее не воспринимает.

Звуковая составляющая айлуринского языка имеет тональный характер, подобно классическому китайскому: слова скорее выпеваются, чем говорятся. Язык, которым пользуются кошки, основан на гласных, — что неудивительно для вида, неспособного произносить большинство используемых людьми согласных. Очень немногим не кошкам когда-либо удавалось овладеть айлуринским: например, такого рода попытки со стороны человека воспринимаются кошками как оглушительный крик; кроме того, тонкие звуковысотные различия оказываются предательскими ловушками. «Ауо хвааи ххиехху уайау», согласно человеческо-кошачьему разговорнику, означает просто «Хочу молока»; однако создатели разговорника не вполне сумели преодолеть существенную трудность: передать тридцать семь гласных айлуринского языка сочетаниями всего пяти, входящих в человеческий алфавит. Неточно воспроизведенная, эта фраза вызовет лишь улыбку у кошки и недоуменный вопрос: почему собеседник собрался кормить багажник такси? И таков не единственный пример бессмыслицы, к которой приводит ошибка всего в одном звуке.

В силу вышеизложенного людям приходится по большей части ограничиваться «языком тела»: они гладят кошку или швыряют в нее башмаком (значения обоих этих действий все кошки очень хорошо понимают), — или произносить монологи, которые кошки, живущие с людьми, безропотно терпят. При общении с людьми кошки, как и многие представители нашего собственного вида, бывают вынуждены кричать.

В данной книге все разговоры между кошками и людьми, как мимические, так и словесные, представлены в виде обычных диалогов; в конце концов, именно так их воспринимают кошки (кошачьи мысли и мысленные разговоры выделены курсивом).

Еще одно замечание: два слова айлуринского языка — «шхейх» и «ффхейх» — обычно переводятся на человеческий как «кошка» и «кот». Женский и мужской род, будучи чисто семантическими характеристиками и потому сексуально нейтральными, не вполне точно передают значение айлуринских слов, поскольку кошки в своих межличностных контактах сексуально нейтральными определенно не являются. Айлуринское слово «ффейх» обозначает как кастрированных котов, так и кошек, у которых удалены яичники.

— Где ты была сегодня, киска?

— У королевы у английской.

— Что ты видала при дворе?

— Видала мышку на ковре.[1]

«Во имя Жизни и ради Жизни клянусь, что использую Искусство, которое является ее даром, только на службе Жизни. Я буду охранять ростки и облегчать боль. Я стану сражаться за все, что растет и живет; ни одно живое существо я не изменю иначе как для защиты его собственной жизни и роста или безопасности той системы, частью которой оно является. Ради этого, применяя свое Искусство, я поборю страх и стану хранить жизнь и противостоять смерти, всегда ориентируясь на Сердце Времен, где все наши отдельные времена сливаются воедино, где мириады существующих миров нераздельны в том, который их породил…»

Клятва мага (вариант, общий для всех видов)

Пролог

Пейтел медленно поднимался по серой бетонной лестнице, что вела на платформу станции Айленд-Гарденс железнодорожной ветки Докландс; на этот раз он не перепрыгивал через две ступеньки, как обычно. С ним-то все было в порядке: этим утром он чувствовал себя полным энергии, хорошо позавтракал, дома не наблюдалось никаких неприятностей, погода стояла вполне приличная — прохладная и сумрачная, но без дождя; только вот пакет, который он тащил, был таким неподъемным, что мог бы вывихнуть руки любому чемпиону по поднятию тяжестей.

Он, конечно, сделал ошибку, положив книгу в пластиковый пакет. Острые углы переплета уже проткнули в нем дырки, а ручки пакета под весом тома становились все тоньше и тоньше и врезались в ладони Пейтела, оставляя на них красные полосы. Ему приходилось не только все время менять руки, но еще цепляться за выщербленные синие перила. Когда Пейтел наконец выбрался на платформу, он с облегчением опустил на нее пакет и принялся, растирая руки, читать надписи на станционном табло. «Путь 1, - гласила интересующая его строка, — Бэнк, через две минуты».

Пейтел прислонился к стене застекленного павильона для ожидания, защитившей его от легкого, но пробирающего до костей восточного ветра, и стал думать о предстоящих этим утром занятиях. Он второй год учился в Лондонском муниципальном университете в Сити; после окончания трехгодичного курса он должен был получить диплом специалиста в области — прикладной математики, хотя в том, что выбор его удачен, Пейтел не был так уж уверен. На будущий год надо будет начинать беспокоиться о работе… Впрочем, сейчас дела обстояли вполне удовлетворительно: благодаря хорошим отметкам гранту на образование ничто не грозило, и время, остававшееся от занятий, можно было потратить на раздобывание денег: хотя благодаря родителям он мог не думать о плате за квартиру, оставались другие серьезные расходы — одежда, учебники, развлечения.

Откуда-то издали донеслось тихое пыхтение: маленький сине-красный поезд из трех вагонов приближался к платформе. Пейтел прижал пакет к груди — хватит с него этих проклятых врезающихся в ладони ручек, — и с радостью подумал, что скоро избавится от ненавистной ноши. Его объявлением о продаже книги на страничке в Интернете заинтересовалась ученица ювелира, которая сочла, что сведения по металлургии стоят тех двадцати фунтов, которые просил Пейтел. Тот, со своей стороны, был рад избавиться от разочаровавшей его книги: он в свое время купил ее ради математического и статистического разделов, но через месяц после начала второго семестра обнаружил, что нужных ему тем они не содержат. С тех пор единственное применение, которое находила книга, заключалось в том, что мать Пейтела засушивала в ней цветы.

Поезд остановился у платформы и загудел; двери распахнулись. Из вагонов хлынул поток людей с портфелями и папками для бумаг. Тут и там из-под пальто и курток выглядывали белые халаты — поблизости находилась клиника, где проходили практику студенты-медики. Пейтел сел в последний вагон, от которого было бы ближе всего к выходу на его станции, и выбрал место в неиспользуемой кабине водителя: поезда управлялись теперь компьютерами, установленными где-то в комплексе Канари-Уорф. Нововведение сделало свободным сиденье перед широким окном, откуда пассажир-счастливчик мог любоваться во время поездки прекрасным видом.

Впрочем, Пейтел видел все это сто раз, а потому не обращал внимания на пейзаж, пока поезд по широкой дуге не стал пересекать реку вблизи Саут-Куай. Даже несмотря на то, что Пейтел кое-что знал об истории этого района, ему трудно было представить себе окрестности, теперь заполненные строительной техникой, такими, какими они были несколько десятилетий назад: со стоящими у причалов кораблями, с воздухом, черным от дыма сотен труб, с кранами, разгружающими товары со всех концов света. Для самого большого в мире торгового флота рукава Темзы были тогда превращены в удобные гавани; впрочем, все это давно исчезло, как только Британия перестала быть империей и царицей морей. После войны весь этот район, почти полностью разбомбленный, пришел в полный упадок. Те немногие строения, которые сохранились, постепенно разваливались от старости или человеческого небрежения. Теперь здесь снова начинала бурлить жизнь: на прибрежных участках, где когда-то были пристани для торговых кораблей, как грибы вырастали конторские здания. Только названия улиц и станций железнодорожной ветки Докландс сохраняли воспоминания о связанном с мореплаванием прошлом. Некоторые из старых погрузочных кранов все еще стояли на своих местах, однако склады за ними были перестроены в дорогие жилые апартаменты. Изящные черные бакланы ловили рыбу, ныряя с набережной, сохранившей название Причала Цапли, хотя причалов здесь давно уже не было. На их месте строилось все больше жилых домов и офисов, роскошных отелей и ресторанов, смотревшихся в воду, которая сделалась заметно чище — не то что в недавнем прошлом, когда нефть на поверхности чуть ли не вспыхивала, если уронить в реку спичку.