Роберт Элли - Последнее танго в Париже

• Название: Последнее танго в Париже
• Автор: Роберт Элли
• Издательство: Азбука-Классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00917-3

«Последнее танго в Париже» — роман американского прозаика Роберта Элли, произведший впечатление разорвавшейся бомбы из-за откровенно-эротических сцен. Центральная тема книга — непобедимая страсть, захватывающая человека, лишающая его способности мыслить и рассуждать. Книга написана автором по его (совместному с Ф. Аркалли) сценарию и вышла в свет одновременно с фильмом Б. Бертолуччи с Марлоном Брандо и Марией Шнайдер в главных ролях. В свете сокрушительного успеха фильма роман Элли был безоговорочно причислен к классике жанра.

---

Жанна захлопнула ворота.

— Спасибо за шум, — заметил оператор. — Воплощенная осторожность.

На лице Тома Жанна прочла разочарование. Он стоял в стороне, руки в карманах, и пытался ей улыбнуться.

— Ты не готова, — произнес он, поглядев на ее волосы.

Она решила ничего не придумывать в свое оправдание и пошутила:

— Но это не парик, это мои собственные. Разве так не красиво? Попробуй скажи, что я тебе такая не нравлюсь.

— Но мне твой вид нравится, — возразил Том. — Ты смотришься несколько по-другому, но сама-то не изменилась. Я уже вижу, как строить кадр…

Подняв руки к глазам, Том изобразил пальцами рамку видоискателя. Группа приготовилась к съемке. Жанна оглядела обнесенный каменной стеной сад и саму стену. Когда она была девочкой, виллу с трех сторон окружали зеленые луга; и это ее воспоминание, как все другие, осталось неоскверненным. На протяжении многих лет она с горечью наблюдала, как эти поля исчезали под натиском жилых бетонных коробок и барачных поселков, которые строили изгнанные из больших городов обнищавшие иммигранты.

— Камера смотрит сверху, — продолжал Том, — медленно спускается к тебе. Ты приближаешься, камера дает тебя крупным планом. Да, еще будет музыка. Камера наплывает…

— Я спешу, — оборвала Жанна. — Давай начинать.

— Но сперва немного поговорим об эпизоде.

— Нет, — сказала она.

Участники группы ожили и потянулись за Жанной в дальний конец сада.

— Сегодня импровизируем, — объявила она. — Надо не зевать.

Том был в восторге. Он махнул кинооператору, чтобы тот держал Жанну в объективе.

— Ты очаровательна, — сказал он, идя за Жанной, протянул руку и коснулся ее растрепанных волос. — Такая как есть, раскованная — здесь, где прошло твое детство. Да иначе и быть не могло! Такой я тебя и сниму — необузданной, порывистой, восхитительной.

Жанна подвела их к могилке у куста боярышника. На вставленной в надгробный камень фотографии послушно сидела немецкая овчарка. Под снимком выгравировано: «Мустафа. Оран 1950 — Париж 1958».

— Мой друг детства, — сказала Жанна. — Часами сидел и смотрел на меня; мне казалось, он меня понимает.

Из дома, скрестив руки на полном бюсте, вышла старуха в черном платье и поспешила к группе. Седые ее волосы были безжалостно стянуты в узел на затылке. Она успела расслышать слова Жанны и добавила:

— Собаки лучше людей. Много лучше.

Жанна, подпрыгнув, бросилась женщине на шею.

— Это Олимпия, — объяснила она Тому, — моя старая няня.

— Мустафа всегда умел отличить богатого от бедного, — сказала Олимпия, — ни разу не ошибся. Когда появлялся человек в приличном платье, он сидел не шелохнувшись…

Ее хриплый голос сошел на нет — она заметила, что кинооператор, по знаку Тома, обходит ее по кругу.

— А если приходил оборванец, — продолжала она, — поглядели бы вы тогда на собаку! Вот уж был всем псам пес! Полковник натаскал его чуять арабов по запаху.

— Олимпия у нас — свод домашних добродетелей, — сообщила Жанна другим участникам группы. — Верна, преданна… и расистка.

Старуха повела их в дом.

На потертых плитах прихожей беспорядочно теснились горшки с растениями и цветами. На приставном столике из ротанга стояла медная лампа с высоким стеклом зеленого бутылочного цвета. Над лампой висел писанный маслом портрет полковника, отца Жанны, в полной форме — явно кисти художника-любителя. Форма ладно сидела на полковнике, сапоги сияли, нафабренные усы топорщились.

Жанна провела группу мимо портрета в соседнюю комнату: голый натертый пол, стены затянуты тканью с четкими геометрическими узорами. Образцы примитивного оружия, аккуратно закрепленные на стене над полкой с фотографиями (масса экзотики на пожелтевших, загнувшихся по краям снимках), на мгновение заставили группу во главе с режиссером позабыть обо всем.

Жанна обвела все это исполненным гордости взглядом. Затем взяла с полки фотографию в рамке и подняла, чтобы все видели: три ряда учениц начальной школы с кислым видом уставились в объектив под бдительным взглядом решительной дамы в походных ботинках.

— Вот это я, — показала Жанна, — справа от учительницы, мадемуазель Соваж. Она была очень религиозной, такой строгой…

— Слишком доброй она была, — вклинилась Олимпия. — Избаловала тебя.

Том хлопнул кинооператора по плечу; тот развернулся и наставил камеру на старуху, однако она спряталась за спины других.

Жанна показала на другую девчонку:

— А это Кристина, моя лучшая подруга. Она вышла за аптекаря, у нее двое детей. У нас здесь как в деревне — все всех знают…

— Я так не могла б жить в Париже. Здесь хоть все соседи знакомые…

Кинооператор опять развернулся, пытаясь поймать в объектив новую жертву. Олимпия, раздвинув жалюзи, отступила в соседнюю комнату.

— Мы тут отрезаны от жизни, — продолжала Жанна. — Грустно оглядываться на прошлое.

Они прошли в ее бывшую детскую. На подоконниках были рассажены потершиеся по швам плюшевые игрушки Жанны; маленькие деревянные копии предметов взрослого обихода — тачка, кресло, скамеечка под ноги, — все в царапинах, стояли вдоль стен. У всех книжек выцвели переплеты.

— Почему же грустно? — спросил ее Том. — Напротив, чудесно.

Жанна всплеснула руками и молча отвернулась.

— Это же ты! — воскликнул он. — Твое детство — все это мне нужно!

Том в поисках вдохновения поднял глаза к потолку, одновременно дав знак кинооператору снимать Жанну.

— Эти тетради — детство твоего ума. Поразительно. Современную женщину немного побаиваются…

Он замолчал и начал мысленно прикидывать сценарий; Жанна, пританцовывая, выпорхнула из комнаты, по пятам за ней проследовал оператор.

— …но если показать повседневную жизнь какой-нибудь умной женщины, чуть выше среднего уровня, но не слишком…

Воодушевленный этой мыслью, Том огляделся и, казалось, впервые заметил державшихся в тени участников съемочной группы.

— А вы что тут делаете? — воскликнул он. — Что это за зомби здесь крутятся?

Он выгнал их на улицу и распахнул дверь в комнату, обставленную удобной низкой мебелью.

— Я открываю дверь! — крикнул он, кивнув Жанне. — Я открываю все двери!

— Куда ты собрался? — спросила она, пытаясь изобразить такое же воодушевление.

— У меня идея. Обратный ход! Понятно? Как задний ход у автомобиля.

Он взял ее руки в свои.

— Закрой глаза, — приказал он. — В прошлое, не останавливайся, вернись в свое детство.

— Вижу папу, — произнесла она, подыгрывая Тому, — в форме, при полном параде…

— Ничего не бойся. Преодолевай помехи.

— Папа в Алжире…

— Тебе пятнадцать, — наседал он, — четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять…

— Вижу улицу, которую в восемь лет любила больше всех…

Жанна открыла глаза, взяла со стола толстую книжку в переплете и начала читать вслух:

— Домашнее задание по французскому. Тема: деревня. Раскрытие темы: деревня — это земля коров. Корова вся покрыта кожей. У нее четыре стороны — перед, зад, верх и низ…

— Прелестно!

Жанна взяла в руки словарь и принялась листать.

— Я набиралась знаний по «Ларуссу»[10] , — сказала она, — переписывала из него статьи. — И она зачитала громким голосом, как в театре: — «Менструация, существительное жен. рода, физиологическая функция, заключающаяся в истечении… Пенис, существительное муж. рода, орган совокупления, размеры колеблются от пяти до сорока сантиметров…»

— Весьма познавательно, — заметил он и, повернувшись к окну, дал знак съемочной группе вернуться в дом.

Жанна сняла с полки фотографию отца и стала рассматривать многочисленные награды у него на груди, золотые эполеты на мундире, который помнила очень отчетливо, и то, как он застыл по стойке «смирно», слегка согнув пальцы опущенных вдоль тела рук. Она ни разу не видела его без мундира. Он был с ней неизменно мягок, и все же что-то удерживало ее от того, чтобы взять и просто забраться к нему на колени, обнять, прижаться. Ее мать обожала полковника, и Жанна частенько улавливала с ее стороны то, что даже тогда казалось ей ревностью. Жанна даже хотела стать военным, чтобы походить на полковника, носить оружие и вести себя с его великолепной самоуверенностью. Ей так польстило, когда он предложил обучить ее стрельбе из своего служебного пистолета, что она, преодолев ужас перед грохотом выстрела и вероятностью смерти, которую он несет, научилась стрелять немногим хуже отца. В ее глазах полковник был стариком, но стариком непобедимым, и когда тот умер, ей представилось, что весь мир лишился защиты.

— А это кто? — спросил Том, поднимая карандашный рисунок с изображением мальчика перед фортепиано.

Жанна улыбнулась.

— Моя первая любовь, — ответила она. — Кузен Поль.

Оператор протиснулся между ними, наставив камеру на рисунок. В дверях застыла Олимпия в тяжеловесном молчании.