Эльчин - Серебристый фургон

• Название: Серебристый фургон
• Автор: Эльчин
• Жанр: Русская классическая проза

---

От страха Месмене ханум, а...ї "ммее!".

Месмеханум рассмеялась громко, с удовольствием, вспомнив ту маленькую беззаботную девочку, боявшуюся вызова к доске: но вдруг перед ее глазами появилась жирная физиономия Мирзоппы, она словно почувствовала запах спиртного и вспомнила о том, что Мирзоппа сидит сейчас в отделении милиции и получит самое меньшее пятнадцать суток, а она... Она изумилась своему бесстыдству, но решила: будь что будет, но она не желает уходить из этого ярко освещенного фургона.

-ї Вот уж не сказал бы, что ты пугливая овечка!

-ї Теперь я не такая!

- Да, теперь ты бедовая! - Мамедага тоже громко и с удовольствием рассмеялся.

Месмеханум посмотрела в глаза парня, подумала: странный парень, такие большие голубые глаза, а брови, ресницы, волосы черные; правда, голова уже начала седеть, но ведь ему только тридцать...

-ї О чем ты думаешь?

- Ни о чем,- соврала Месмеханум и почувствовала, что краснеет.

Месмеханум разучилась краснеть с тех пор, как вошла в дом Мирзоппы, и теперь, когда она почувствовала, что краснеет, ей показалось, что на свете нет никакого Мирзоппы, она никогда не выходила замуж, все это неправда, и она снова прежняя Месмеханум, плачущая на индийских фильмах, и горечь всех этих лет - просто сон; на один только миг ей так показалось, но она поняла, что пора уходить отсюда - от голубых глаз этого парня, о существовании которого еще час назад она просто не знала.

- Ну ладно, я пошла...

Мамедага не отвечал. Что ж, это совершенно естественно: уходит девушка, случайно здесь появившаяся. Так он подумал, но сердце его охватило какое-то беспокойство. Он еще не знал, но уже почувствовал: уйдет она - и вся таинственная красота вечера исчезнет, а внушительные скалы всю ночь будут шептать ему о бессмысленности его жизни. Мамедага молчал, не понимая самого себя.

Месмеханум не сошла по приставной лестнице, а спрыгнула прямо из открытой двери фургона на песок и посмотрела в сторону Загульбы: в селе все еще мерцали огни. Месмеханум знала там многих и могла сейчас представить каждого из этих знакомых ей людей, а вот из них никто не знал, что продающая с восьми утра до шест" вечера в овощном киоске помидоры, огурцы, виноград и дыни Месмеханум в это время ночи смотрит на льющийся из окон свет, стоя на берегу моря; никто из них не знает, что в сердце глядящей на свет их окон Месмеханум, чей муж сидит в отделении милиции и ждет наказания - самое меньшее пятнадцать суток! вернется домой уже не одна: с ней будет память о голубых глазах парня, которого она знает только по имени. Да, этого никто не знает и не узнает, хотя, в сущности, и сама Месмеханум знает только то, что скоро этого серебрящегося в лунном свете фургона здесь не будет и ей останется вспоминать эти голубые глаза, думать об этих голубых глазах, сидя по вече'рам у окна и глядя на инжировое дерево.

Сердцем она вдруг почувствовала сходство или даже родство между взглядом этих голубых глаз и теплом ласковых отцовских рук, которые когда-то гладили ее по голове в ее мечтах - и дома, и в школе-интернате. Давно уже Месмеханум не чувствовала в себе столько доброты и нежности.

Мамедага, спустившись по лестнице, пошел было за девушкой, но повернул к морю и сказал:

-ї Ветер стих...

Месмеханум остановилась и, подняв ладонь, сказала:

- Да, стих... Вечером дула хорошая моряна.

Мамедага сказал:

- Моряна - теплый ветер... А ветер должен быть прохладным...

Месмеханум сказала:

- Я люблю моряну... Моряна дует в сторону моря, и можно с морем разговаривать...

Невероятное изумление охватило Мамедагу:

- Ты приходишь на берег, чтобы разговаривать с морем?!

- Почему, разве нельзя говорить из дома? Моряна относит слова к морю...

Месмеханум сказала - и на этот раз здорово на себя рассердилась: да кто такой этот парень, с чего это она раскрывает перед ним свою душу? И для чего? Месмеханум задала себе этот вопрос и, остановившись, обернулась.

Мамедага посмотрел в глаза стоящей перед ним девушки. В лунном свете эти глаза казались черными и сверкали ярче, чем в фургоне. В этом мире есть село под названием Загульба, а там - красивая девушка по имени Месмеханум, и она любит моряну за то, что, когда дует моряна, можно беседовать с морем,- ведь сказанные человеком слова моряна передаст морю. Этого не знал не только Мамедага, на всей земле вообще никто не знал, что эта шумливая, крикливая, скандальная девушка, когда дует моряна, садится у окна и разговаривает с морем...

Месмеханум уже ясно понимала, что отсюда надо поскорее уходить. Приблизившись к девушке, Мамедага некоторое время постоял перед нею, потом нерешительно спросил:

-ї О чем ты думаешь?

Глядя прямо в его голубые глаза, Месмеханум сказала:

- А тебе какое дело, о чем я думаю? Кто ты такой? - Она сказала это и сама себе ответила, что эти глаза совершенно не виноваты в том, что она все им выкладывает.

- Я - Мамедага. Месмеханум усмехнулась.

Мамедага, в носу серьга, ходил на бега, а выиграл рога!

Мамедага усмехнулся:

От страха Месме, не ханум, а "ммсе".

Месмеханум рассмеялась - снова перед ее глазами появилась та беззаботная девочка.

- Да, меня дразнили ужасно!

И Мамедага рассмеялся - ему вспомнился мальчишка, который бегал за всеми проезжавшими по кварталу машинами.

И вдруг у Месмеханум пропала вся злость на этого высокого голубоглазого парня, внезапно он стал ей чуть ли не родным человеком; будто они познакомились не час назад, а очень давно, еще в детстве, и тогда этот голубоглазый парень - он еще не стал таким представительным! - много раз видел Месмеханум, идущую в школу в красном пионерском галстуке и из школы домой с перепачканными чернилами пальцами.

Мамедага пошел к морю, остановился и обернулся, глядя на скалы. Норд уже не бросал на них волны, и монолитные екалы теперь не казались суровыми, неприступными башнями, они стали легкими, как лодки, вот-вот поплывут, осторожно разрезая воду.

И Месмеханум глядела на скалы и, махнув в их сторону рукой, сказала, улыбаясь:

- В детстве я боялась этих скал, особенно вечером. Когда я не слушалась, мама говорила: "Смотри, эти скалы по ночам приходят и забирают непослушных детей!" И я начинала дрожать... Я даже не спрашивала, куда они забирают? А тебя пугали в детстве?

-ї Нет...

- И ты ни разу не дрожал от страха?

- Однажды было.

Пристально посмотрела Месмеханум на Мамедагу, так пристально, что Мамедаге показалось, что эта разговаривающая с морем, когда дует моряна, смуглая девушка сейчас прочтет все его мысли, узнает все, что у него на сердце. Поймет то, в чем Мамедага, честно говоря, сам пока не мог разобраться, он только чувствовал какое-то нежное тепло в сердце, как будто и там дует легкая моряна. Давно уже, очень давно, с тех летних ночей, когда он спал на кировой крыше их дома, в сердце Мамедаги не было такого тепла, то есть, конечно, за все эти годы у него было немало причин для радости и веселья, но вот такого нежного тепла не было в его сердце, и теперь он понял, что все эти годы тосковал по такому теплу.

Помолчав, Месмеханум спросила:

- Чего же ты испугался?

- Да так...

В последнее время, колеся по дорогам Апшерона, он почему-то вспоминал эту старую историю и порой снова, как и двадцать лет назад, видел Китабуллу улыбающимся, а когда Китабулла улыбался, то в уголке рта у него поблескивал золотой зуб, и вот сейчас, в эту удивительную летнюю ночь на песчаном морском берегу Загульбы, снова улыбнулся Китабулла, и сверкнул его золотой зуб.

- Ну, а все-таки?

- Так... Ветер улетел. Эта старая история, просто к слову пришлась. Хочешь, я тебе что-нибудь другое расскажу, смешное?

-ї Не хочу, расскажи, чего ты испугался.

- Жили-были три брата, Самедулла, Ядулла и Китабулла. Самедулла, самый старший, носил закрученные кверху усы и работал в море. Когда в праздник он надевал свои медали и шел на демонстрацию, ребята с нашей улицы бежали за ним, глаз не отрывая от его груди. Средний брат, Ядулла, был сапожником. Его будка стояла на бульваре рядом с нынешним Кукольным театром. Ребята из квартала часто забегали к Ядулле, потому что их ботинки он чинил бесплатно. Младшему Китабулле - было двадцать пять; работал он шофером на полуторке, и, когда грузовик Китабуллы останавливался в Узком тупике, ребята гурьбой залезали в кузов, а один, самый достойный, садился в кабину рядом с шофером; покатав ребят, Китабулла привозил их снова к Узкому тупику.

А кабина у Китабуллы всегда выглядела нарядно и образцово. За стеклом торчали две открытки, надписи на которых ребята знали наизусть. На одной открытке был изображен Сталин: с трубкой в руке, он улыбаясь, смотрел на карту СССР. На краю карты был нарисован рейхстаг с развевающимся над ним красным флагом. Сталин говорил: "Победили врага, победим и засуху!" На второй, в обрамлении красного сердечка, улыбалась девушка, склонив голову на плечо парня и прижав к своей груди букет фиолетовых, красных и желтых цветов. А над головами влюбленных порхали два целующихся голубка, и надпись на открытке гласила: