Густав Майринк - Растения доктора Синдереллы

• Название: Растения доктора Синдереллы
• Автор: Густав Майринк
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Густав Майринк Растения доктора Синдереллы

Ты видишь ту маленькую, почерневшую от времени бронзу между канделябрами? Это и есть причина загадочных наваждений, которые преследуют меня на протяжении последних лет.

С неумолимой последовательностью звеньев одной цепи сплетены эти сосущие из меня жизнь эксцессы, и когда я, звено за звеном, возвращаюсь в прошлое, то неизбежно прихожу к одной и той же исходной точке – к этой бронзе.

И даже если, пытаясь обмануть самого себя, я выдумываю другие причины, все равно – она встает на моем пути подобно роковой вехе.

А куда этот путь ведет: к свету прозрения или дальше, в еще более кромешный мрак кошмара, – я не знаю, да и знать не хочу, судорожно цепляясь за те немногие дни, когда мой злой рок оставляет меня в покое до следующего потрясения.

В Фивах нашел я ее, выкопал в песке пустыни – так, совершенно случайно, ковырнул тростью. Но с той секунды, когда я впервые увидел эту статуэтку, меня охватило болезненное любопытство: что же она означает? А ведь я никогда не отличался особой любознательностью!

Для начала я опросил специалистов, всех подряд; – безрезультатно.

Лишь один старый арабский антиквар как будто что-то уловил: «Имитация египетского иероглифа, а странное положение рук фигуры, видимо, указывает на какое-то неизвестное экстатическое состояние».

Эту бронзовую статуэтку я взял с собой в Европу, и не было вечера, чтобы я, размышляя над ее таинственным значением, не путался в головоломных лабиринтах своих мыслей.

При этом меня не оставляло жуткое предчувствие: я копаюсь в чем-то ядовитом, враждебном, с каким-то коварным удовлетворением, слой за слоем, снимаю с безжизненной мумии набальзамированные пелены, чтобы потом она, подобно неизлечимой болезни, впилась в меня и превратилась в черного вампира моей жизни. И вот однажды – я занимался чем-то посторонним – разгадка так внезапно и с такой силой пронзила мой мозг, что я вздрогнул.

Озарения – как метеоры, рассекающие темный небосклон нашей души. Мы не знаем их родины, мы только отмечаем их белое раскаленное свечение и фиксируем место падения…

Сначала – почти всегда – ужас, потом – что-то тихое, так – так, словно какой-то пришелец… Что же я хотел сказать? Извини, с тех пор как моя левая нога парализована, я иногда, бывает, отключаюсь; так вот, ответ был до предела прост: имитация!

Это слово обрушило дамбу, и через мое сознание прокатилась мощная прибойная волна, сметающая на своем пути все сомнения; имитация, только это одно является истинным ключом ко всем загадкам нашего бытия.

Скрытая, бессознательная, постоянная, она – невидимый рулевой всех живых существ!

Всемогущий таинственный инкогнито, лоцман под темной маской, который молча, в зыбких предрассветных сумерках, всходит на палубу человеческой жизни. Тот, который является из тех бездн, куда наша душа заглядывает лишь тогда, когда глубокий сон накрепко смыкает створки дневных врат! И может быть, там, глубоко внизу, на дне потустороннего, воздвигнута бронзовая статуя демона, который возжелал, чтобы мы, люди, стали его образом и подобием…

Этот зов «ниоткуда», прозвучавший для меня словом «имитация», указал путь, на который я и вступил, не мешкая ни секунды. Я выпрямился, поднял руки над головой, как у статуэтки, и стал опускать пальцы до тех пор, пока мои ногти не коснулись макушки. Но ничего не произошло. Никаких перемен – ни во мне, ни вне меня. Чтобы не допустить ошибки в позе, я всмотрелся в фигурку внимательнее и заметил, что ее глаза закрыты, как во сне.

Я прервал свои экзерсисы и стал дожидаться ночи. Убрал подальше тикающие часы и улегся, воспроизведя положение рук статуэтки.

Минуты шли, но сон не приходил – по крайней мере мне так казалось.

Внезапно послышался какой-то гул, он доносился изнутри, из глубин моей души, и непрерывно нарастал, как будто огромный валун скатывался вниз.

Мое сознание сорвалось и устремилось вслед за ним по бесконечной лестнице, перепрыгивая сначала через две, потом через четыре, восемь и далее через все большее и большее количество ступенек, – в какой-то момент все мои воспоминания о жизни подверглись полной диссолюции и призрак летаргии накрыл меня.

О том, что наступило потом, я рассказывать не буду, об этом не говорят.

Может быть, кто-то и посмеется: как, из тысяч египтян и халдеев, посвященных в великие мистерии, охраняемые змеем Уроборосом, не нашлось ни одного, кто бы проговорился? Значит, и говорить было не о чем.

Ведь все мы уверены, что нет клятв, которых бы нельзя было нарушить.

Когда-то и я так думал, но в то мгновение я понял все. За всю историю человеческого существования до нас не дошло ни одного упоминания о таком событии, в котором бы ощущения следовали последовательно, друг за другом, и дело здесь не в клятве, связывающей язык, просто одна только мысль о том, чтобы намекнуть о подобных вещах здесь – по сю сторону, – и гадюки жизни уже примериваются к твоему сердцу.

Поэтому и умалчивают об этом великом таинстве, ибо оно требует молчания, хочет остаться тайной до тех пор, пока «мир сей пребудет».

Но все это имеет косвенное отношение к тому ожогу, боль от которого мне уже никогда не загасить. Ведь и внешняя судьба человека меняет свои ориентиры, если хоть на мгновение его сознание превысит предел, установленный смертным.

Факт, живым примером которого являюсь я. С той ночи, когда я впервые вышел из своего тела – по-другому назвать это я не могу, – траектория моей жизни – такой раньше уютной! – изменилась и стала меня кружить от одного загадочного, внушающего ужас наваждения к другому, сужая круги над темной неведомой целью.

Казалось, какая-то дьявольская рука ведет меня от кошмара к кошмару, которые с каждым разом становились все более невыносимыми, а паузы между ними – все более краткими. Действуя расчетливо и чрезвычайно осмотрительно, она словно экспериментировала, синтезируя во мне некий новый, неизвестный вид безумия, который бы никто извне даже не заподозрил, и лишь жертва осознавала бы его в припадках несказанных мук.

На следующий же день после моей первой попытки имитации я стал замечать такие явления, которые принял поначалу за обман чувств.

Странные посторонние шумы – грохочущие или пронзительно свистящие врывались вдруг в повседневный звуковой фон, фантастические краски, которых я раньше никогда не видел, мерцали у меня перед глазами. Загадочные существа возникали передо мной и совершали в призрачных сумерках какие-то непонятные действия.

Они произвольно меняли свою внешность, падали вдруг замертво, потом длинными слизистыми кишками ускользали в водосток или в дурацком отупении сидели нахохлившись в темных прихожих.

Такое состояние обостренной чувствительности не было постоянным – оно, подобно Луне, проходило через различные фазы, погружая меня иногда в настоящий транс.

А почти полная потеря интереса к людям, чьи надежды и чаянья доносились до меня как далекое эхо, свидетельствовала, что моя душа совершает какое-то таинственное паломничество в сторону прямо противоположную человеческой природе.

Вначале я лишь прислушивался к шепоту наполнявших меня голосов, вскоре же повиновался ему, как зашоренная кляча.

Как-то ночью этот шепот погнал меня на улицу; бесцельно кружа по тихим переулкам Малой Страны, я восхищался фантастическими старинными дворцами этого самого мрачного в мире городского квартала.

В любое время суток – днем и ночью – здесь царит вечный сумрак.

Какое-то смутное свечение, как фосфоресцирующая Дымка, оседает с Градчан на крыши домов.

Сворачиваешь в какой-нибудь переулок, сразу погружаясь в омут мрака, и вдруг из оконной щели тебе в зрачок вонзается длинная колдовская игла призрачного света.

Потом из тумана выплывает дом с надломленными плечами и покатым лбом; как давно околевшее животное, бессмысленно таращится он в небо пустыми люками крыши.

А рядом выворачивает шею другой, жадно кося горящими окнами вниз, на дно колодца: быть может, сын золотых дел мастера, который утонул сто лет назад, еще там. А ты идешь дальше, спотыкаясь на горбатом булыжнике мостовой, и если вдруг резко обернешься, то можно побиться об заклад, что встретишься глазами с какой-нибудь бледной расплывшейся мордой, глядящей тебе вслед из-за угла – и не на высоте человеческого роста, нет, много ниже, на уровне головы крупной собаки…

На улицах никого.

Мертвая тишина.

Древние ворота молчат, закусив потрескавшиеся губы.

Я свернул в Туншенский переулок, к дворцу графини Моржины.

Там, во мгле, притаился узкогрудый, в два окна дом – зловещее, чахоточное строение; меня что-то остановило, и я почувствовал, что погружаюсь в транс.

В таких случаях, марионетка чужой воли, я действую молниеносно и даже не подозреваю, что случится в следующую секунду.