Джин Фелден - Безграничная любовь

• Название: Безграничная любовь
• Автор: Джин Фелден
• Жанр: Исторические любовные романы

ОДИН ОБЕРЕГАЛ ЕЕ, ДРУГОЙ ОБЕЩАЛ ЛЮБИТЬ, ТРЕТИЙ ХОТЕЛ УНИЧТОЖИТЬ.

С каждым ударом сердца росла любовь Джинкс Хэрроу к Райлю Толмэну. Их полночное свидание завершилось многообещающим поцелуем. Одним чудесным поцелуем, который становился все глубже и глубже, пока они опускались в траву, сжигая свою невинность в костре страсти.

Они мечтали обрести счастье в объятиях друг друга, но судьба разрушила их планы. Влюбленные были разлучены. И оставшись одна, девушка отчаянно боролась за свое счастье, подчас удивляя окружающих своеобразием поступков. И в объятиях моряка, и в лапах врагов она билась за завтрашний день, не теряя надежды обрести друга, который вернет ей радость жизни.

---

Человек соскочил с козел, чтобы открыть знакомые кованые ворота с инициалами, и повозка медленно двинулась по дороге по направлению к башням. Киф с удивлением подумал, что раньше никогда не видел повозку на дороге Хэрроугейта. Когда он был ребенком, то как-то не задумывался о том, каким путем им доставляют вещи, а сейчас вспомнил, что просто доставки производились только с другого входа, через служебное крыло дома, а основная дорога использовалась членами семьи Хэрроу и их гостями. Так было всегда. Зачем теперь все менять?

— Я захвачу ваш пакет, — предложил Киф, спрыгивая с повозки.

— Премного благо дарен. — Кучер коснулся фуражки и натянул поводья. — Удачи, молодой человек, полагаю, вам она понадобится.

Киф медленно поднял глаза, чтоб взглянуть на дом своего детства. Как и говорила тетя Пэйшиенс, около башен появилась изгородь. На крыльце стояли плетеные стулья, но вид у них был заброшенный. Балкон второго этажа был закрыт, но балкон детской открыт навстречу солнцу, и на нем стояла прекрасная девочка с копной платиновых волос и блестящими зелеными глазами. Она смотрела на него всего лишь мгновение, а потом ушла. Киф не шевелился, ошеломленный красотой ребенка, с ощущением того, что лицо это ему знакомо. Она была похожа на Джинкс — но в то же время на кого-то еще, на кого — он не мог сказать.

Стараясь освободиться от непонятного чувства, нахлынувшего на него, Киф поднялся по широким ступеням. Ворота были закрыты. Он перелез через изгородь и оказался на крыльце. Его пронизало ощущение того, что он оказался на другой планете. Все купалось в мягкой, подкрашенной розовым тени. Почему-то Киф подумал о старом кружеве и мягкой стареющей плоти. Сухие прошлогодние листья лежали на камнях, как убитые солдаты. Он коснулся диванного валика, и из него посыпалось облако пыли.

Он постучал в дверь. Неужели она никогда не выходит? Он снова и снова перечитывал тогда письмо от тети Эйлин, но так до конца и не поверил в это. Как могло случиться, что такой полный жизни человек, как его сестра, оказался выключен из жизни? Ведь Джинкс всегда переполняла радость от того, что она живет, и вот теперь — это?

Он снова постучал, и ему показалось, что по другую сторону двери раздался тихий шорох. Может быть, это слегка отодвинули занавеску? Киф почти прислонился к стеклу.

— Джинкс, — тихо позвал он. — Это Киф, Джинкс. Я приехал домой и нуждаюсь в тебе. — Он не знал, почему сказал именно это, когда приехал как раз, наоборот, для того, чтобы помочь ей, по что-то подсказало ему, что на его нужду она откликнется скорее, чем на свою собственную. — Ты нужна мне, Джинкс, — снова сказал он.

Занавеска зашевелилась. Он услышал звук отодвигаемого засова.

Сначала он увидел зеленые глаза в запавших глазницах, почти прозрачные веки, а потом услышал шепот:

— Киф?

Он изо всех сил старался говорить спокойно:

— Мне надо поговорить с тобой, можно войти?

— Ты один?

— Совсем.

Она была одета в серое платье, а движения ее были замедленными и запинающимися, так же как и ее голос.

Киф вошел в дверь. Она стояла спиной к нему. Он видел, что талия ее все такая же тонкая, а волосы — все такие же феерически рыжие, и хотя они и были убраны в аккуратный пучок на затылке, выбившиеся из прически кудряшки шевелились на ветру. Как часто приходилось ему видеть Райля, дергавшего Джинкс за эти кудряшки, подумал Киф. Он закрыл за собой дверь.

Комната была удивительно уютной, несмотря на плотно задернутые шторы. В камине горел огонь. Киф увидел, что все в комнате очень чисто и аккуратно, и вздохнул с облегчением. После всех этих историй он просто и не знал, чего ему ждать.

Джинкс медленно повернулась к нему. Она была все такой же красавицей, но красота ее была какой-то опустошенной. Щеки запали и в глазах появилась боль.

Не глядя ей в глаза, чтобы спрятать свое удивление, он положил пакет на ближайший стол.

— Возничий привез это тебе, — сказал он.

Не надо, чтобы она видела его жалость. Несмотря на перемены, происшедшие в сестре, Киф знал, что она по-прежнему гордая; он видел это по тому, как прямо, с высоко поднятым подбородком, она держалась, — она была побита жизнью, но не сломлена.

— Ты хорошо выглядишь. — Хрипловатый ее голос стал тише и потерял свою былую торопливость. Он снова подумал о старых кружевах и увядающих цветах.

Киф посмотрел ей прямо в глаза.

— Неужели так долго отсутствовавший брат не заслуживает даже, чтоб его обняли?

Она подошла и прикрыла глаза, когда он привлек ее к себе. Когда наконец она высвободилась из его объятий, Киф увидел, что она старается нащупать платок.

— Я сейчас принесу чаю, — сказала Джинкс не таким уже слабым голосом.

Он проследовал за ней в комнату — старый мамин кабинет — и увидел, что он превращен в кухню — с большим круглым столом и стульями вокруг него. Стол был накрыт на двоих, на нем стоял подсвечник с двумя свечами и лежали кольца для салфеток.

— Я не вовремя, — сказал он и сразу понял, как смешно прозвучали его слова. Она, должно быть, подумала то же самое, потому что губ ее коснулась улыбка.

Она нарочно занималась хозяйственными делами: поставила кипятиться воду, заменила тарелки фарфоровыми чашками и блюдцами, достала из ледника масло и хрустящие хлебцы.

— Садись, Киф.

Он сел на стул с высокой спинкой и скрестил ноги. На кольце для его салфетки было выгравировано: «Элисон».

— Почему ты ни разу не написала мне?

— А о чем было писать?

— Что с тобой все в порядке, что ты жива-здорова.

— Да, наверное, так. — Она заменила салфетки на новые — белоснежные. — Просто мне и в голову не приходило, что это может быть кому-нибудь интересно.

Она села напротив и налила чай.

— Я много думала о тебе, Киф, я хотела написать. — Но она избегала смотреть на него.

С того самого момента, когда она так открыто посмотрела на него, она избегала его взгляда. Он хотел взять ее руки в свои и сказать ей, что все хорошо, утешить ее, отогнать все ее боли и напасти, поцеловать так, как целовала когда-то мама, так, что от ее поцелуя проходили синяки и ушибы. Но что-то подсказало ему, что он должен быть осторожен. Он не хотел думать о Джинкс как о слегка тронутой, но, должно быть, она была не в себе, если скрывалась от всех таким образом.

— Ты сказал, что тебе нужна помощь, Киф.

Ты попал в беду?

— Нет, не в беду, — сказал он, быстро соображая. — Просто мне нужен совет. Через несколько месяцев я закончу колледж, и тогда я должен решить, что мне делать в жизни. — Он давно уже знал, что будет врачом, как мама, но в данный момент ничего больше не мог придумать.

— Как странно, — медленно отозвалась Джинкс, — что кто-то может решать сам, что ему делать со своей жизнью. — Она отпила чаю. — Я никогда не думала, что это возможно.

— Но ведь у нас у всех есть выбор, разве не так? — Он затаил дыхание, надеясь, что она ответит.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Помнишь мамину яблоню?

Она часто говорила: «Жизнь подобна яблоне, и каждое яблоко — это возможность». А потом она сказала, что мы должны быть уверены в том, что срываем самые прекрасные яблоки, какие только можем найти.

— Я помню. Но я помню еще и слова, которые говорила бабушка Гэйтс, — что нет смысла плакать над мулом, если он лежит уже на дне залива. — Джинкс нарезала кусочки темного хлеба ножом с серебряной ручкой. — Я не думаю о возможностях, Киф. Мой мул лежит на дне залива уже много лет. Он утонул еще до того, как я узнала, что он пошел купаться. — Она горько засмеялась и посмотрела на брата. — Но если на твоей яблоне есть яблоки, то я очень рада за тебя. Какой выбор ты можешь сделать, Киф? Что хочешь ты от жизни?

— Ну, существует семейный бизнес. Рука ее внезапно дернулась, и чай пролился на стол. Она вытерла его салфеткой отрывистыми и нервными движениями.

— Тебя расстроила мысль, что я могу пойти в семейный бизнес?

— Это твоя жизнь, Киф. Но — как долго ты не видел… не видел Карра?

— В последний раз я видел его на похоронах.

— Да, он изменился. Он всегда был настоящим дьяволом, но сейчас… стал еще хуже.

Киф удивился откровенной горечи, которая звучала в ее голосе.

— Если он делает твою жизнь ужасной, то почему ты остаешься здесь?

— О, я никогда не вижу его, только слышу разные вещи. — Она взглянула на дверь, ведущую в основную часть дома. — Особенно наверху. Я слышу, что происходит за стенами наверху, и подчас заболеваю от этого.

Киф с улыбкой вспомнил, что в детстве в таких случаях говорил, что его вот-вот вырвет, но последние воспоминания о Карре — эти мучительные воспоминания о взрыве, который он устроил тогда… Оборвав свои собственные воспоминания о том аде, он спросил:

— А что ты слышишь через стены? Она пожала плечами.

— Женщин. Дикие вещи, о которых я не хочу думать, а еще меньше хочу обсуждать.

— Тогда почему ты остаешься здесь?

— А почему ты хочешь вернуться сюда? — задала она встречный вопрос.