Зоя Гаррисон - Большое кино

• Название: Большое кино
• Автор: Зоя Гаррисон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-04175-2

Это — Голливуд. Мир ослепительных королев экрана, миллионеров-продюсеров, гениальных режиссеров. Мир губительных тайн и грязных секретов. Мир роскоши и блеска, зависти и ненависти. Здесь влюбляются. Изменяют. Плетут интриги. Гоняются за сенсациями. Здесь все продается а покупается. Молодость и красота, секс и талант. Так делается большая слава. Так делаются большие деньги. Так делается большое кино.

---

Официант еще раз спрашивает, что она будет есть.

— Вылитая мать, — говорит кузен. — Наверное, хочет пойти на кухню и объяснить там, как готовить.

— Артишоки, — решает Кит. В глазах у нее слезы, и она не может прочесть меню.

Помолчав, официант деликатно спрашивает:

— Это все, мисс?

Жених и невеста хихикают, Кит краснеет до ушей.

Позже ей наливают шампанского. Празднуется не только день ее рождения, но и то, что невеста кузена ждет ребенка. Она, Кит, узнает об этом первой.

— Мы хотим связаться с твоей матерью, — говорит кузен, — пора бросить дуться. Этот ангел нас помирит.

— За моего Очаровательного жениха! — говорит Кэсси, поднимая бокал. — За лучшего в мире отца.

Через семь месяцев мать и дитя покинули этот мир.

Глава 20

Либерти рывком распахнула стеклянную дверь в кабинет Мадлон Уикс и села на край ее заваленного бумагами стола.

Пальцы Мадлон вспорхнули с клавиатуры компьютера, как испуганные птицы.

— Дай докончить мысль, ангел мой. Ну вот! — Мадлон отъехала в кресле к стене и утомленно воззрилась на Либерти. — Ты можешь себе такое представить? Твоя замена — между прочим, третья по счету — застряла в каирском аэропорту! Ты никогда себе такого не позволяла. Как можно оставлять старушку с пустыми руками? Якобы она подцепила паразита. Я потребовала уточнений — бактерию или мужчину? — Мадлон всплеснула руками, зазвенев всеми своими кольцами. — Мне снова приходится вспоминать правила правописания.

Либерти сочувственно дотронулась до ее рукава. Мадлон покачала головой и завладела ее рукой.

— Возвращайся к мамочке, ангел. Я все прощу.

— Серьезно? — Либерти изобразила улыбку, и Мадлон улыбнулась в ответ.

— Каким ветром тебя к нам принесло? Снова «Тайна мертвой невесты»? — Она потерла подбородок, гладкий, как девичье бедро, — техасская пластическая хирургия достигла больших высот.

Когда Либерти вытащила из сумки рукопись, Мадлон хищно сверкнула глазами:

— То самое?

— Это еще не окончательный вариант, но все равно взгляните. — Либерти не позволила ей тут же схватить рукопись. — Обещайте, что, когда прочтете, никому не расскажете.

— Не великоваты ли требования, мой ангел? — Мадлон раздувала ноздри, роняя на стол комки пудры, и взволнованно сжимала и разжимала пальцы.

Либерти положила рукопись и спрыгнула со стола.

— Я оставила Джейн свои координаты, чтобы вы знали, где меня найти, если закончите прямо сегодня. — Оглянувшись по дороге к двери, она увидела, что Мадлон уже погрузилась в чтение. — Эй, Мэдди! Я хочу, чтобы это было напечатано у вас.

— Почему, ангел мой? — спросила Мадлон, не поднимая головы. — Чем плох «Метрополитен»?

— Я хочу, чтобы моя работа вам понравилась и чтобы вы напечатали ее в следующем номере.

— Опять эти мелодраматические интонации! — Мадлон стряхнула пепел в нечто, воспроизводящее очертания штата Техас. — «Флэш» не публикует таких длинных статей. — Она принялась листать страницы.

Либерти задержала дверь носком ноги:

— Завтра в полдень я сдам остальное. — Дверь захлопнулась.

Она преодолела бегом последние два квартала Шестой авеню, чтобы успеть к десяти часам в «Кафе Рю де ля Пэ» в отеле «Сент-Мориц». За столиками на открытом воздухе сидели бизнесмены и туристы, а внутри скучал у окна один-единственный человек, рядом с чашкой которого лежал кожаный кошелек. Он аккуратно отпивал по глоточку кофе с молоком, отставив мизинец.

Бруно Верньер-Планк предупредил ее по телефону на безупречном английском, что сможет уделить ей всего несколько минут — в десять тридцать его ждут в музее «Метрополитен», где он будет давать консультации по поводу новой экспозиции «Американцы в Париже». Либерти подошла к столику, представилась и сразу перешла к делу:

— Генри Мур, Бранкузи и Китсия Рейсом сделали, пожалуй, больше всех остальных художников двадцатого века для того, чтобы поднять спрос на современную скульптуру и ее стоимость. Как вы прокомментируете отношение мисс Рейсом к связи между искусством и деньгами?

— Эта связь перед вами. — Он чуть заметно поклонился. Сама она не помышляет о деньгах, а только принимает чеки. Он ехидно улыбнулся.

Либерти мысленно сравнила его с фигуркой в швейцарских часах: твердость, точность, высокая цена.

— Правда ли, что вы скупаете работы мисс Рейсом потому, что в свое время, как бы это выразиться… владели ею самой?

Он приподнял бровь и подлил себе в кофе горячего молока.

— Я действительно давно знаком с Китсией Рейсом…

— Сколько вы заплатили за первую приобретенную вами работу Китсии? — Она подбодрила его очаровательной улыбкой.

— Ни сантима. Я вообще не плачу за ее работы.

— Не могли бы вы уточнить, на каких принципах строится ваше сотрудничество? — Либерти достала свой «Кэмел». Месье Верньер-Планк поднес к ее сигарете огонек тонкой серебряной зажигалки размером с ее мизинец.

— Когда она уехала на Звар, мне перешло все, что осталось в ее квартире на острове Сен-Луи. С тех пор я беру ее работы на реализацию и живу с процентов.

— Кто же знал тогда, что на нее стоит обратить внимание?

— Я, мадемуазель. — Он опять поклонился.

— Итак, вы держите в поле зрения все ее работы?

— Да, — ответил он не совсем уверенно.

— Может быть, не все, месье Верньер-Планк?

— Еще кофе, мадемуазель? — Либерти отказалась. — Некоторые произведения я не могу продать без ее разрешения.

— Какие?

— Например, цикл «Кассандра», а также некоторые другие.

— Где они экспонируются?

— Сейчас припомню. — Он приложил палец к виску, и Либерти обратила внимание на его запонки из розового мрамора уж не оригинальное ли изделие Китсии? — Здесь, в «Саду скульптуры», на Зваре, в художественном музее Кимбэлла в Форт-Уорте, в парижском «Бобуре», в вашингтонской Национальной галерее, в частных коллекциях по всему миру. Одна, кажется, есть у ее дочери.

— Вы знакомы с ее дочерью?

— Разумеется.

— Действительно ли тот, кто купит картины Китсии, не может их перепродать по собственному усмотрению?

— Вы очень хорошо осведомлены, мадемуазель. Нет, не может. Это специально оговорено.

— Как именно? — Либерти затушила сигарету.

— Если владелец изъявляет желание продать скульптуру, нам принадлежит право первого выбора.

— Почему такая толстая броня?

— Броня? Очень остроумно! Потому что у Китсии есть давние партнеры, которых она не хочет подводить.

— Кажется, с одним из них я только что познакомилась, — сказала Либерти с усмешкой.

Если кабинет Арчера Ренсома напоминал Страну чудес зимой, то кабинет Раша Александера больше походил на Черный лес: ковры, стены, плюшевые гардины — все было выдержано в темно-зеленых тонах, а мебель обита темно-коричневым вельветом. Либерти также удивило отсутствие стола: Раш сидел в кресле в стиле Ле Корбюзье, перекинув ногу через стальную трубку, игравшую роль подлокотника. При ее появлении он поднялся, как кобра из корзины — стремительно и бесшумно.

Она подала ему руку.

— Не могу выразить, какое это для меня удовольствие — снова с вами увидеться! — Раш усадил ее на диван, а сам уселся в кресло напротив и опять перебросил ногу через подлокотник.

Этой позой он как будто демонстрировал собеседнику свою доступность.

Оглядевшись, Либерти спросила:

— Где же ваш стол руководителя? У Ренсома я заметила пюпитр в стиле Людовика Пятнадцатого — вам неплохо бы заиметь что-либо подобное.

— Восхитительная наблюдательность, но я предпочитаю переносной столик. В детстве у меня вообще не было стола, впрочем, как и всего остального, — и я научился удерживать книги и тетради на дощечке. Так возникла привычка, которой я верен до сих пор. К тому же письменный стол стесняет движения. А вы сегодня еще очаровательнее! И эта мини-юбка — как смело!

— Не смелее того, что было вчера на вашей дочери. Кстати, она уже пришла в себя?

Раш пристально посмотрел на гостью:

— Она в полном порядке, но, боюсь, не сможет с вами встретиться, как планировалось…

Либерти молча достала блокнот. Вопросы, заготовленные вечером в понедельник, в сегодняшнем интервью казались неуместными — подробная статья о матери и дочери с использованием сплетен превратилась в семейную сагу с интригующими интимными подробностями. Она откашлялась.

— Хотите воды? — Раш, словно зачарованный, смотрел на ее бумаги, и Либерти не сомневалась, что он отлично разбирает написанное.

Открыв чистую страничку, она решительно произнесла.

— Что вы хотите мне сообщить?

— О, это совершенно новый подход к делу!

— Я о «жутких сестренках». Кажется, так вы их назвали на прошлой неделе? У меня сложилось впечатление, что вы хорошо знакомы и с матерью, и с дочерью…

С момента своего возвращения со Звара Либерти чувствовала себя, как на «американских горках»: головокружительные взлеты, падения в бездну, резкие повороты, грозящие членовредительством. Интервьюировать Раша — не на сухие деловые темы, а по личному поводу — было все равно что встать в разогнавшейся коляске «американских горок» в полный рост.