Зоя Гаррисон - Большое кино

• Название: Большое кино
• Автор: Зоя Гаррисон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-04175-2

Это — Голливуд. Мир ослепительных королев экрана, миллионеров-продюсеров, гениальных режиссеров. Мир губительных тайн и грязных секретов. Мир роскоши и блеска, зависти и ненависти. Здесь влюбляются. Изменяют. Плетут интриги. Гоняются за сенсациями. Здесь все продается а покупается. Молодость и красота, секс и талант. Так делается большая слава. Так делаются большие деньги. Так делается большое кино.

---

В колледже Сары Лоуренс ее монастырское прошлое почему-то действовало на молодых людей отталкивающе. Ее девственность превратилась в преграду, от которой она стремилась избавиться, однако кавалеры из Гарварда, Йеля и Принстона все никак не осмеливались на нее посягнуть. Казалось, над ее головой светится нимб святоши.

Промучившись первые полгода, бывшая послушница перестала бегать на свидания и повела одинокую, поистине сиротскую жизнь. Всю зиму она провалялась в постели, читая и размышляя над тем, не лучше ли ей и правда уйти в монастырь?..

К весне она окончательно обалдела от чтения и стала рваться на волю. Ей не хотелось отставать от однокурсниц, которых ждало после выпуска удачное замужество и квалифицированная помощь избраннику в зарабатывании капиталов. Однако Либерти не вращалась в соответствующих кругах. Она знала, что через три года стипендии настанет конец и ей придется самостоятельно зарабатывать на хлеб.

К счастью, у сестры Бертран обнаружилась в миру приятельница из журнала «Мадемуазель», согласившаяся использовать Либерти в качестве внештатной корреспондентки. И с первого же дня работы Либерти влюбилась в Мадлон. Та часто, приказав секретарше не беспокоить ее звонками, приглашала Либерти к себе в кабинет и часами читала ей лекции, пока та не одуревала и не начинала кашлять от дыма крепких сигарет «Житан», которые Мадлон прикуривала одну от другой.

— Люди делятся на частных и публичных, Либерти, мой ангел. Частный человек — это, скажем, Дмитрий, мой привратник. Он получает зарплату от управляющего домом. Его обязанность — открывать двери, встречать и провожать жильцов и их гостей, быть любезным, но не любопытным, принимать посылки и отгонять бродяг. Мне совершенно неинтересно, чем Дмитрий дышит, во что верит, как живет.

Другое дело — общественный человек. — Она стряхнула пепел. — Таковы кинозвезды, политики, известные спортсмены. Их оплачиваем — и гораздо щедрее, чем зарабатываем ты, я и Дмитрий, вместе взятые, — мы с тобой. Поэтому их обязанность — демонстрировать нам, что ими движет, удовлетворять наше любопытство. Но беда в том, что они выполняют эту повинность не слишком ревностно. Если поступки выставляют их не в лучшем свете, они склонны их скрывать. Моя работа — и твоя тоже, мой ангел, если у тебя, конечно, хватит духу — в том и заключается, чтобы выпытывать, выведывать, вынюхивать, вытягивать клещами сведения о них, даже травить их, чтобы выводить на чистую воду, и делиться добытыми сведениями с Дмитрием. Должен же он знать, на что идут его кровные! Так о чем бишь я? Ах да…

Либерти еле дождалась конца стажировки. Оставшись на лето в студенческом городке, она тем не менее была полна решимости пойти по стопам Мадлон Уикс, читала книги из рекомендованного ею списка — в основном биографии и цветистые истории из жизни великих людей.

Как-то вечером в середине июня, когда она читала «Простаков за границей» Марка Твена, ей позвонила Мадлон.

Что случилось, Мэдди? У вас странный голос.

— Я чувствую себя, как последняя… Нет, тебе ни к чему знать об этом, ангел мой. Слушай, моя бесценная! Послезавтра я должна брать в Вашингтоне интервью у Эбена Пирса. Да-да, конгрессмен из Виргинии, двадцать девять лет, холост, мечта любой девушки. Но даже если бы это было здесь, рядышком, я бы не смогла с ним разговаривать: грипп, будь он неладен! Врач категорически запретил старушке покидать постель. Как бы мне ни хотелось заразить всю палату представителей, придется воздержаться. Я уже собиралась перенести встречу, но вдруг подумала: почему бы не предоставить шанс мисс Либерти?

Через два дня Либерти явилась к Эбену Пирсу с блокнотом, колчаном остро заточенных карандашей, пачкой карточек с вопросами, пометками и запасом левацких воззрений, подлежавших проверке.

Он опоздал на два часа — у его машины по пути из Джорджтауна спустила камера. Либерти не верила своим глазам, она и не представляла, что политики могут быть так хороши собой.

Он посмотрел на нее, покачал светловолосой головой, усмехнулся:

— Так меня будет пытать столь милая крошка? Вы неплохо подходите для своего ремесла.

Она тоже так считала. Вместо того чтобы сидеть в кабинете и задавать заранее заготовленные вопросы, она целый день сопровождала его по всему Капитолию, запоминая каждый его шаг.

С десяти утра до полудня Пирс присутствовал на заседании совместного комитета сената и конгресса по противоракетным системам, где прервал чье-то тоскливое бормотание цитатой из Эверетта Дирксена: «Все верно, генерал, но миллиард здесь, миллиард там — как бы это не вылилось когда-нибудь в серьезные деньги!»

С часу до трех дня — ленч с вашингтонскими «Дочерями американской революции». Поедая сандвичи с кресс-салатом и редиской, больше похожей на розы, Либерти шепотом бормотала в адрес «дочерей» самые нелестные эпитеты, что от души позабавило конгрессмена.

Далее следовало закрытое заседание комитета по ассигнованиям, и, наконец, в шесть вечера Либерти и конгрессмен приехали в «Сан-Суси» ужинать, а заодно и обсудить прошедший день. По окончании ужина она настаивала, что сама заплатит по счету, он не соглашался. В пылу спора счет был разорван пополам. В итоге заплатил он.

Их еще ожидала дискуссия в Университете Джорджа Вашингтона на тему «Обновление городов — главный национальный приоритет», где выступающие быстро съехали на дискуссию о вьетнамской войне. Под конец Пирс притащил полдюжины студентов к себе в кабинет и принялся есть с ними китайские блюда, сидя на полу.

— Вы еще тут, детка? — спросил он у Либерти ближе к полуночи, когда последний из прирученных радикалов вежливо раскланялся.

Они сидели в полутемном кабинете среди банок из-под коки, опорожненной посуды из-под китайской еды и грязных розеток из-под соуса. Впервые за весь день они остались наедине: ужин в ресторане был не в счет, так как больше походил на сцену посреди голливудской съемочной площадки. Он закатал рукава и, опершись спиной о сиденье дивана, приветливо улыбался.

— Что тут смешного? — осведомилась Либерти, не вставая с пола.

— Вы такая малышка, а задали мне целую кучу непростых вопросов.

— Неужели? А вы давали непростые ответы.

Они проговорили до утра, потом он сам отвез ее в аэропорт имени Даллеса. Она так и не заглянула в отель «Шорхэм», где редакция журнала забронировала для нее номер.

Материал был напечатан спустя два месяца. Либерти праздновала победу. Она знала, что репортаж получился. Он был бойко написан и благодаря цитатам, касавшимся только набиравшего силу университетского моратория на антивоенные выступления, имел вкус свежей новости.

Мадлон прислала ей экземпляр журнала со своей запиской:

«Знай, бесценная моя, если бы этот номер попал в руки Дмитрию, он бы слопал его и облизнулся. Оповести старушку, когда у тебя выпуск. Жду тебя в миру. М.»

От беседы с Пирсом у Либерти остались не только записи, но и несколько фотографий. На одной, сделанной его секретарем, они были запечатлены вместе. Либерти вставила эту фотографию в рамку и послала ему вместе со статьей и посвящением на собственном сиреневом бланке: «Конгрессмену-мечте от юной репортерши. Однокурсницы ходят зеленые от зависти. Спасибо за все».

Она пожалела о содеянном, как только отправила посылку: сгорая от стыда, она представляла, как, открыв конверт, он читает эти наивные, бесхитростные строки.

Как-то в октябре, когда девушки, готовившиеся к уик-энду в Принстоне, наконец угомонились, раздался телефонный звонок, а за ним топот босых ног. Либерти догадалась, что слышит «легкую» поступь Бемби — студентки весом в сто девяносто фунтов. Спустя мгновение красная, запыхавшаяся Бемби ворвалась в комнату Либерти:

— Это тебя! Мужчина! Наверное, из другого города, потому что я не все поняла. Кажется, он назвался «К.М.». Знаешь, кто это?

— Клоун с манежа? — беззаботно отозвалась Либерти. Она была уверена, что звонок не имеет к ней никакого отношения, и злилась на любителя инициалов, надеясь от него побыстрее избавиться. — Алло! — проговорила она в трубку похоронным тоном.

— Здравствуйте, я просил Либерти Адамс.

— Я Либерти Адамс.

— Говорит Эбен Пирс.

Либерти стала медленно сползать на пол.

— Правда? — сказала она как дурочка, в тысячный раз читая надпись на стене: «Девушки из „Сары Лоуренс“ — сучки».

— Чистая правда.

— Извините. — Либерти откашлялась. — Девушка, снявшая трубку, назвала вас «К.М.»…

Она услышала его смех:

— Разве не вы так меня прозвали?

— Я? Когда?

— Конгрессмен-мечта.

— Господи! — вскрикнула Либерти.

— Я подумал, не согласитесь ли вы поужинать со мной сегодня вечером?

— Возможно, — ответила она. — А где?

— Местечко называется «Левыйвберер». Знаете?

— Кажется, это в Виллидж?

— Нет, на Коннектикут-авеню.

— Как, в Вашингтоне?

— Да, в Вашингтоне, откуда я и звоню.