Виталий Гладкий - Наследство из преисподней

• Название: Наследство из преисподней
• Автор: Виталий Гладкий
• Жанр: Боевик

Бывший "афганец" по прозвищу Стив неожиданно получает наследство от заклятого врага и оказывается втянут в криминальные разборки с отчаянными погонями и бешеной стрельбой…

---

Но и на сон мое состояние как будто не было похожим…

Для того, чтобы в этом удостовериться окончательно, я сначала покривлялся немного, а затем дал себе ладонью пару раз по мордам. Убедившись, что это больно, я в полном отчаянии отправился в ванную, где побрился и принял контрастный душ.

Но даже после водных процедур я все равно ничего не соображал. Зяма Чиблошкин – мой благодетель?

Чтоб я сдох! Легче было поверить в прилет марсиан на землю или в апокалипсис на следующей неделе, нежели в завещание о моем вступлении в наследство, оставленное безвременно усопшим Зямой.

Вообще-то его звали Зенон, и в классном журнале он был записан как Мошкин – по фамилии отца, крупного партийного функционера. Мать Зямы возглавляла областной отдел здравоохранения и носила девичью фамилию Блохина; она почему-то ее не поменяла, когда выходила замуж.

Поэтому тщедушного Зенона школьники дразнили Чиблошкин-Чимошкин. Из-за чего он дрался почти на каждой перемене, в том числе поначалу и со мной.

Надо отдать Зяме должное – он был бесстрашным пацаном и по натуре авантюристом. Редко какое ЧП в школе (а затем, когда Зяма подрос, и в микрорайоне) обходилось без его участия.

И лишь по прошествию многих лет я понял, что таким образом он пытался утвердиться на вершине школьной иерархической лестницы, где парню без характера и сильной воли делать нечего. (Впрочем, то же самое можно сказать и о жизни вообще; если у тебя внутри нет стального стержня, будешь ходить, подогнув плечи, до конца своих дней).

Крепко сдружились мы только в шестом классе. Как ни странно, основой дружбы стала наша совместная страсть к голубям.

В отличие от Зямы, родители которого имели просторную квартиру в самом центре города, я жил на окраине, где голубятни возле пятиэтажных "хрущевок" были не редкость. Их лепили на живую нитку из подручных материалов (коими являлись ящики из-под бутылок и спичек, куски ржавой жести и толь) и выглядели они как грибы-поганки.

Время от времени городские власти сносили этих уродцев, но голубятни, словно головы Змея Горыныча, вырастали снова и даже в большем количестве. В конце концов партайгеноссе, чтобы не рассориться с городскими пролетариями, у которых было всего лишь три хобби – водка, футбол и голуби – приняли мудрое решение не замечать эти архитектурные "украшения" социалистической действительности.

У меня тоже была своя голубятня. Ее подарил мне наш сосед, дед Артюха. Это был еще тот кадр. В гражданскую ему довелось послужить у Махно, Деникина и Петлюры.

На счастье деда Артюхи, о его прошлом никто ничего не узнал, а так уж получилось, что войну он закончил в чине командира эскадрона красных конников Буденного, что и спасло бравого казака от пули чекистов.

Великую Отечественную хитроумный дед Артюха провел, скрываясь в лесах. Воевать за власть, которая отобрала у него и хутор, и землю, и скотину, и семью, сгинувшую где-то в Сибири, у него не было ни малейшего желания.

Но и в услужение к немцам дважды георгиевский кавалер дед Артюха тоже идти не желал…

Дед просидел в лесной глуши более трех лет, совершая вместе с такими же, как он, хитрованами и дезертирами набеги на продовольственные склады фашистов и на погреба крестьян.

А когда, наконец, он решился явиться в соответствующие органы с повинной, то к своему изумлению узнал, что его считают партизаном и что он даже представлен к награде за смелые действия во вражеском тылу.

Так уж вышло, что дед Артюха стал моим наставником. Мои родители все время были в работе, с раннего утра до позднего вечера, и он нянчился со мной до самого моего совершеннолетия, уча уму-разуму.

От него я узнал столько всего, что мне хватило этих познаний на всю жизнь.

Он научил меня профессионально играть в карты, правильно пить водку, чтобы не надираться до положения риз, любить девушек, метко стрелять и драться на саблях (дед Артюха, потомственный казак, был не в силах расстаться с карабином и шашкой, которые у него остались, как память, еще с гражданской войны, и которые он, здорово рискуя, прятал от всех властей), а также привил страсть к голубям.

Но главное заключалось в ином – дед Артюха рассказал правдивую историю нашей страны, которая отличалась от официальной версии как небо от земли. И я ему поверил, поскольку знал, что друзьям он никогда не врет. А из друзей у деда Артюхи к старости остался только я.

Уже к двадцати годам я стал законченным нигилистом, но, благодаря мудрым наставлениям деда Артюхи, никогда не отвязывал язык и ни с кем не делился своими сомнениями и соображениями по поводу "ума, чести и совести эпохи", как тогда выспренно именовали компартию.

Голубятню дед Артюха презентовал в аккурат к моему дню рождения, когда мне исполнилось двенадцать лет.

Она была единственной во всем микрорайоне, имеющей официальный статус, – герою двух войн городское начальство отказать в такой малости не смогло – и являлась одной из немногих, сооруженных по всем правилам и с добротных материалов.

Уже не помню, как Зяма впервые оказался в моих "владениях". Но красавцы-турманы произвели на него неизгладимое впечатление, и он поначалу стал самым ценным моим помощником (чистил голубятню, а главное, добывал полноценный корм, что было не дешево), а затем постепенно превратился в закадычного дружка.

Финал нашей дружбы был оглушительно-зубодробительный.

По окончании школы меня забрали в армию, в десантные войска. Я поступал в институт, но не добрал баллов, и мне, в отличие от Зямы, которого без особых проблем определили в ВУЗ сановные родители, пришлось тянуть армейскую лямку два мучительно длинных года.

Наверное, армейская служба могла быть для меня легче, не оставь я на гражданке свою любовь, одноклассницу Зойку Симонову. Мы даже хотели расписаться в ЗАГСе втайне от ее и моих стариков, чтобы скрепить наши чувства по всем правилам, но меня отговорил от этой дурацкой (как я потом понял) затеи дед Артюха.

"Если любит по-настоящему – будет ждать, – сказал он веско. – Заодно и проверишь бабу на вшивость.

Верная жена для мужика – большое счастье. Ошибешься – будешь маяться со слабой на передок курвой всю жизнь".

Дед как в воду глядел. Не прошло и года, как полноводный ручей писем от Зойки начал потихоньку иссякать, а когда нашу дивизию перебросили в Афганистан, и вовсе усох.

Трудно понять в зрелом возрасте муки неразделенной любви, терзающие молодого пацана. Я из кожи лез, лишь меня отправили в отпуск, но все мои геройства могли оказаться напрасными, не случись ранения, которое я схлопотал под Кандагаром.

Рана была пустяшной, – пуля навылет прошила плечо, не задев кости – но долгожданный отпуск я все-таки получил. И когда приехал в родной город, то попал, что называется, с корабля на бал – Зойка выходила замуж… за моего "сердечного друга" Зяму!

Удар оказался сильным – прямо в сердце. И я ничего другого не смог придумать, как накачаться спиртным до умопомрачения и начистить Зяме хлебальник.

Избиение Чиблошкина и некоторых его гостей, присутствующих на свадебном торжестве, могло закончиться для него весьма печально, но меня вовремя придержали.

А когда к вечеру того же дня я протрезвел, то умные люди посоветовали мне как можно быстрее покинуть город, потому что родители Зямы уже подняли на ноги и милицию, и прокуратуру, и вообще всех, кого только можно было.

Меня вывез из города батя на соседском "жигуле", под покровом темноты, и усадил в вагон поезда на железнодорожной станции, которая находилась за пределами не только нашего района, но и области.

Я был как бревно – ни мыслей, ни чувств, ни каких либо желаний. Перед моими глазами стоял туман, а на душе лежал камень размером с египетскую пирамиду.

Как я добрался до места службы, мне потом вспоминалось с трудом. Почти всю дорогу я пил горькую и время от времени ходил плакать в туалет, а однажды с кем-то подрался и меня забрал военный патруль.

На гарнизонной гауптвахте меня долго держать не стали – всего несколько часов, пока разбирались с моими документами. Наверное, решили, что большего наказания, чем Афган, придумать трудно. К тому же, я имел две боевые награды и не долеченную рану, что поневоле смягчило гарнизонных держиморд.

Когда вышел приказ о демобилизации, я долго раздумывать не стал и записался на сверхсрочную – в родном городе мне делать было нечего. Одна только мысль, что по приезду я встречу Зяму и Зойку приводила меня в бешенство.

В десантуре я не задержался – вскоре меня определили в армейскую элиту, спецназ ГРУ. Наверное, учли мои боевые заслуги и дурацкое бесстрашие. Я буквально лез на рожон, где надо было и где не надо. Видимо, подсознательно я хотел умереть, да только судьба распорядилась по-иному.

По окончании войны я еще добрых полгода шастал по горам Афганистана, выполняя спецзадания. А когда "меченый" Горби развалил армию и спецов моего профиля начали пачками выкидывать в никуда, я без особых сожалений и переживаний сменил форму на гражданский костюм и приехал в Москву – уж не знаю зачем, ведь меня там никто не ждал.