Корделия Биддл - Ветер перемен

• Название: Ветер перемен
• Автор: Корделия Биддл
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-913-9

Поженившись по страстной любви, отпрыски двух деловых партнеров надеялись на безоблачное счастье. И разве могла предположить Юджиния, отправляясь на роскошной яхте с мужем и детьми к берегам Борнео, что путешествие кончится трагически, а брак – распадется?

---

– Экстельм… – пробормотал он. – …«Альседо»… Они на пути…

Потом его тело осело, как мешок, и он уже не мог говорить.

Уже засыпая, он услышал, как этот человек заговорил снова. Он громко рассмеялся:

– Селамат белайяр. Доброго пути.

И не было во всех необъятных джунглях никакого другого звука.

ГЛАВА 21

Юджиния подумала о запахе глицинии, вернее, она вдыхала этот запах, глядя на увивающие стены и крышу бельведера в доме бабушки вьюны, вокруг которых гудит множество пчел и которые очень похожи на фиолетовый дикий виноград. Даже не развернувшиеся еще листики глицинии издают запах, а когда раскрываются, развертываясь вверх, то выбрасывают вам на голову не видные глазу, на ощупь похожие на воск капельки сока, от аромата которого захватывает дух. Молодые листики покрыты волосиками, как кошачьи лапки, и окрашены в такой бледно-зеленый цвет, что их можно было бы принять за тоненькие кристаллики льда на замерзшей луже.

Юджинии никак не удавалось стряхнуть с себя эти воспоминания. Кроме этой картины, она ничего больше не видела. Все ее окружение в эти послеобеденные часы исчезло. Исчезли ее палубное кресло и плетеный поднос, ее книги, письма и чернильница, соломенная циновка, на которой провалялись все время утренних уроков ее дети, исчезли даже белые поручни и безупречная линия, которую они обрисовывали на фоне беспорядочно вздымающихся волн.

«Я помню запах глицинии, – записала Юджиния в свой дневник, потом быстро приписала: – 20 октября 1903 года – где-то в Индийском океане, мой первый день на воздухе!»

«В саду дома моей бабушки в Филадельфии был маленький бельведер, построенный больше из глицинии, чем из дерева. Стебли глицинии были очень старые и сучковатые. Они торчали во все стороны, залезали внутрь и вылезали из окон наружу, обвивали здание со всех сторон. Когда глициния цвела, все там поглощали цветы.

Каких только там не было расцветок: белые цветы, лавандовые, бледно-лиловые и темные, как ночь, пурпурные. А сколько же там было пчел! Толстые, довольные пчелы так глубоко залезали в бутоны, что их можно было и не заметить, если только не посмотреть почти вплотную. Глициниевый мед – идея. Никогда не пробовала глициниевого меда. Возможно, он слишком сладок для людей. Это нектар для богов».

Юджиния отложила перо. Все не то. Она хотела написать совсем не это. Она с удовольствием вырвала бы страницу и начала бы сначала. Но она взяла себе за правило: то, что написано, должно остаться. Вот почему нужно быть осторожной, напомнила себе Юджиния. В ушах звучало первое правило тетушки Салли Ван Ренсело: «Нужно планировать заранее, моя дорогая. Никогда не пиши ничего, что будет потом стыдно прочитать».

– Или сделать, – тихо добавила Юджиния и прогнала прочь неотступную мысль. Положив дневник поудобнее на поднос для книг, взяла ручку и перевернула чистую страницу. «Или сделать». Эти слова сами по себе всплыли в памяти.

«20 октября 1903 года, продолжение. Линден-Лодж – загородный дом Турка. Не уверена в происхождении названия.[45] Возможно, это из-за деревьев, которые растут по обе стороны главной подъездной аллеи, но скорее всего это взято из «Унтер-ден-Линден», так называется замок кайзера Вильгельма под Берлином. Мой свекр души не чает во всем немецком. Я его чувств не разделяю, но против названия дома ничего не имею».

Юджиния еще раз отложила перо. Начало получилось ничуть не лучше. Она перечитала его. «Подумай, Юджиния». Она слышала точно такое же предостережение тетушки Салли Ван и бабушки. «Прежде, чем прыгнуть, подумай». Юджиния вернулась к дневнику.

«В «Лодже» есть глициниевая аллея – длинная, крытая дорожка, с которой можно обозреть все поместье Турка: искусственные пруды, переливающиеся один в другой, клумбы рододендронов и сгруппированные в кучки азалии около высоких датских вязов.

Я говорю о растениях, которые распускаются весной, исключительно потому, что в аллею глициний ходят только, когда они в цвету. Когда они отцветают, аллея предоставляется в распоряжение садовников, а мы, члены семьи Экстельмов, предпочитаем розовый сад и самшитовые дорожки, лабиринтом извивающиеся вокруг декоративного рыбного пруда.

Мои дети очень любят бегать по этим дорожкам. По крайней мере, любили в прошлом году. Думаю, Поль будет по-прежнему в восторге от них. Лиззи – нет (она слишком важная теперь и старается походить на настоящую леди), а Джинкс и хочет, и тоже начинает важничать».

Юджиния захлопнула дневник. С таким же успехом можно было бы писать трактат о флоре Восточной Пенсильвании. Что это за описание жизни человека. Никаких эмоций. Глядя на волны, Юджиния поводила пальцами по подносу с покрывавшей его льняной салфеткой, но и руки ее, и глаза были совсем не здесь. Она была опять в гостиной у бабушки, ей восемнадцать лет, она готовится выйти замуж. Она слышала, как часы в зале на первом этаже пробили пять длинных ударов, ожидая очередной импровизированной бабушкиной лекции.

«Ах, эти трудные столкновения между супругами» – было темой лекции в тот день, вспомнила Юджиния.

Подразумевалось, что бабушка сделает введение в проблемы сексуальных чувств. Если только это можно было назвать «чувствами».

– Самое лучшее, как я убедилась, Юджиния… то есть, как я предпочитала… – Здесь бабушка сделала странное ударение на новом слове. – …Во время трудных супружеских столкновений мысленно приниматься за составление меню на неделю. – Бабушка помолчала, чтобы этой паузой показать: сказанного достаточно. Потом с явным облегчением быстро переменила тему, сказав: – Я бы посоветовала тебе усвоить такую же привычку, запоминание очень успокаивает. К тому же, как тебе известно, я никогда не любила праздности.

На этом урок закончился.

«После этого мы обратились к куда более важной проблеме, начав продумывать дамский ленч в мою честь, – вспомнила Юджиния. – Как сказала бабушка, она не любила праздности. Интересно, не путала ли старая леди слово «праздность» со «сластолюбием»? Не скрывалось ли за всем укладом ее жизни, неуемной активностью, помешанностью на соблюдении правил и условностей стремление подавить в себе желание? «Активный ум, Джини, – любила предостерегать она, – не давай своим мыслям залеживаться. Тут-то тебя и хватает дьявол».

– Боже мой, – громко произнесла Юджиния. Плетеный поднос, сдвинувшись с места, зашуршал, и она снова услышала Африку: коричневато-желтые поля, как и повсюду на земле, простирающиеся во все, сколько хватает глаз, стороны незапаханные и неосвоенные саванна и холмы. Юджиния ощутила аромат высокой дикой травы и густой маслянистый запах кожаных ботинок. Она протянула руку. Ее приняла большая, твердая и теплая рука.

«Бабушка, неверное, ужаснулась бы», – сказала себе Юджиния. Эта мысль заставила ее улыбнуться. И немножко опечалила. Юджиния задумалась, а что было бы, если бы они, две взрослые женщины, были вместе?

Смогли бы они приносить друг другу радость и облегчение?

«Чему меня учили? – вспоминала Юджиния. Как отличить настоящий хрусталь, хорошие кружева, какой уголок визитки загибать, как перевести разговор на другую тему. Меня воспитывали, готовя к роли жены и хозяйки дома, как других людей обучают для работы в дипломатическом корпусе. Меня учили французскому, обрывкам классического искусства и умению узнавать отдельные музыкальные произведения. Все очень поверхностно. Чувства – эти отвратительные стороны жизни – должны оставаться в стороне».

Но в запахе бабушкиных глициний было нечто такое, что возвращалось к ней, что-то непреодолимое и трагичное, как привидение. Юджиния ясно видела себя: она в белом переднике и высоких на пуговицах черных ботинках, которые носят почти взрослые девочки. Сидит в бельведере, делая вид, что читает «Лорну Доон», а сердце ее витает среди свисающих кистями цветов, которые полностью закрывали узловатые стебли и решетчатые стены и низвергались вниз с самой крыши. Бельведер напоминал ей рисунок, который она где-то видела. Это была японская акварель, изображавшая женщину с лунообразным лицом. Женщина расстилала на полу красиво расшитые одежды и ждала своего далекого любовника.

– Ты где, Юджиния?

– М-м-м-м? – не задумываясь, ответила Юджиния. Она узнала голос Джеймса, но никак не могла сообразить, что он делает в бабушкином саду.

– Ты, наверное, сейчас за сотни миль отсюда.

Вот Браун говорит негромко. Он наклонился к ней, и Юджиния неожиданно испугалась, что этот жест заметят и неверно истолкуют. «Я все же ученица своей бабушки», – подумала Юджиния, выпрямляясь в кресле и прикладывая руку к полям шляпы, чтобы посмотреть на солнце. Здесь сидела респектабельная филадельфийка.

– Я не так уж больна, – проговорила она. – Нет нужды ко мне наклоняться. Хватит меня баловать, я уже могу без этого обходиться.

Сказав это, Юджиния рассмеялась. Получилось очень вежливо. Она дала понять: мы только знакомые, двое людей, которые встретились случайно.