Агата Кристи - Роза и тис

• Название: Роза и тис
• Автор: Агата Кристи
• Жанр: Современная проза

Хотя этот роман вышел в 1947 году, идею его писательница, по собственному признанию, вынашивала с 1929 года. «Это были смутные очертания того, что, как я знала, в один прекрасный день появится на свет». В самом деле, точно сформулировать идею книги сложно, так как в романе словно бы два уровня: первый – простое повествование, гораздо более незатейливое, чем в предыдущих романах Уэстмакотт, однако второй можно понимать как историю о времени и выборе – несущественности первого и таинственности второго. Название взято из строки известного английского поэта Томаса Эллиота, предпосланной в качестве эпиграфа: «Миг розы и миг тиса – равно мгновенны».

Роман повествует о юной и знатной красавице, которая неожиданно бросает своего сказочного принца ради неотесанного выходца из рабочей среды. Сюжет, конечно, не слишком реалистичный, а характеры персонажей, несмотря на тщательность, с которой они выписаны, не столь живы и реальны, как в более ранних романах Уэстмакотт. Так что, если бы не их детализированность, они вполне бы сошли за героев какого-нибудь детектива Кристи.

Но если композиция «Розы и тиса» по сравнению с предыдущими романами Уэстмакотт кажется более простой, то в том, что касается психологической глубины, впечатление от него куда как более сильное. Конечно, прочувствовать сцену, когда главные герои на концерте в Уингмор-Холле слушают песню Рихарда Штрауса «Утро» в исполнении Элизабет Шуман, смогут лишь те из читателей, кто сам слышал это произведение и испытал силу его эмоционального воздействия, зато только немногие не ощутят мудрость и зрелость замечаний о «последней и самой хитроумной уловке природы» иллюзии, порождаемой физическим влечением. Не просто понять разницу между любовью и «всей этой чудовищной фабрикой самообмана», воздвигнутой страстью, которая воспринимается как любовь – особенно тому, кто сам находится в плену того или другого. Но разница несомненно существует, что прекрасно осознает одна из самых трезвомыслящих писательниц.

«Роза и тис» отчасти затрагивает тему политики и выдает наступившее разочарование миссис Кристи в политических играх. Со времен «Тайны Чимниз» пройден большой путь. «Что такое, в сущности, политика, – размышляет один из героев романа, – как не ряд балаганов на мировой ярмарке, в каждом из которых предлагается по дешевке лекарство от всех бед?»

Здесь же в уста своих героев она вкладывает собственные размышления, демонстрируя незаурядное владение абстрактными категориями и мистическое приятие природы – тем более завораживающее, что оно так редко проглядывает в произведениях писательницы.

Центральной проблемой романа оказывается осознание И иллюзорность выбора. «Существует ли в действительности выбор? Хоть в чем-нибудь?» спрашивает героиня и не находит реального ответа на свой метафизический вопрос. Этот вопрос она задает, оставив свой сказочный замок в Корнуолле ради унизительного существования рядом с бессовестным и лицемерным «пролетарием» в запущенной комнатке в придуманном Кристи восточноевропейском Заграде (который, впрочем, расположен не в Югославии между Белградом и Загребем, как могло бы показаться, а в Словакии).

Мнения критиков по поводу достоинств романа разделились. «Романтический сахарин» – так отозвался о романе суховатый Джеффри Фейнмен. Зато Дороти Хьюз отнеслась к нему, как и к остальным произведениям Уэстмакотт, с куда большим пониманием: «Уэстмакоттовские романы столь же далеки от традиционного дамского романа, как от книги про Винни-Пуха. Вряд ли те, кто выступает с предвзятыми мнениями о них, когда-либо читали эти книги». Макс Мэллоун, весьма беспристрастный в этом вопросе, называл «Розу и тис» «самым сильным и драматичным» среди всех романов.

Впервые вышел в Англии в 1947 году.

Переведен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.

---

– ...так что, как видите, все может измениться, когда Руперт вернется домой...

Не возникло бы и сомнений, что мы просто продолжаем беседовать.

– Ну как, – подойдя к нам, спросила Тереза, – не хотите ли чего-нибудь выпить?

Я попросил что-то довольно замысловатое. Когда Тереза повернулась, чтобы вернуться в дом, она увидела шарф и наклонилась, чтобы его поднять.

– Пожалуйста, оставьте его, миссис Норрис, – невозмутимо произнесла Изабелла. – Он так хорошо смотрится на траве.

Тереза улыбнулась и вошла в дом. Я во все глаза уставился на Изабеллу.

– Милая девушка, почему вы это сделали?

Изабелла застенчиво посмотрела на меня.

– Мне показалось, что вы не хотели, чтобы она их увидела.

– Вы правы, – мрачно сказал я.

Дело в том, что, едва я стал поправляться, у меня родился план. Я прекрасно понимал свою беспомощность, полную зависимость от других и хотел, чтобы у меня в руках была возможность выхода.

Пока мне делали инъекции морфия, ничего нельзя было предпринять, но пришло время, когда морфий заменили снотворными каплями или таблетками. Тогда-то у меня и появилась эта возможность. Я все время ругался про себя, пока мне давали хлорал[5] в виде капель. Однако позднее, когда я уже был с Робертом и Терезой и стал меньше нуждаться в медицинской помощи, врач прописал снотворные таблетки, кажется секонал, а может быть, амитал. Во всяком случае, теперь я мог попытаться обойтись без таблеток, хотя они всегда лежали наготове на тот случай, если я не смогу заснуть. Я складывал неиспользованные таблетки, и мало-помалу у меня накопился запас. Я продолжал жаловаться на бессонницу, и мне продолжали выписывать таблетки. Долгими ночами я лежал без сна с широко открытыми глазами, испытывая сильную боль, но меня укрепляла и поддерживала мысль, что выход у меня в руках и ворота для ухода открываются все шире, теперь у меня их было более чем достаточно.

Однако по мере осуществления моего плана настоятельная надобность в его исполнении отступала. Удовлетворенный достигнутым, я был готов немного подождать. Но не слишком долго.

И вдруг теперь, в течение нескольких мучительных минут, у меня на глазах мой план едва не пошел прахом! Его спасла лишь сообразительность Изабеллы. Девушка собрала таблетки, сложила их в пузырек и наконец подала мне.

Я спрятал его на прежнее место и вздохнул с глубоким облегчением.

– Спасибо, Изабелла, – с чувством поблагодарил я.

Она не проявила ни любопытства, ни беспокойства, однако была достаточно проницательна, чтобы заметить мое волнение и прийти мне на помощь. Я мысленно принес ей свои извинения за то, что поначалу посчитал ее слабоумной. Нет, она не глупа.

Что она подумала? Наверное, поняла, что это не аспирин. Я внимательно посмотрел на нее. Невозможно было понять, о чем она думает. Вообще понять ее, по-моему, было очень трудно.

Внезапно во мне шевельнулось любопытство. Изабелла упомянула имя...

– Кто это Руперт? – спросил я.

– Руперт – мой кузен.

– Вы имеете в виду лорда Сент-Лу?

– Да. Он может скоро приехать. Большую часть войны он пробыл в Бирме. – Она помолчала. – Руперт может поселиться здесь... Вы ведь знаете, замок принадлежит ему.

Мы только арендуем.

– Я удивился, почему... гм, почему вы вдруг упомянули Руперта?

– Мне хотелось побыстрее что-нибудь сказать, чтобы все выглядело естественно, как будто мы разговариваем...

Наверное, я заговорила о Руперте... потому что все время о нем думаю.

Глава 9

До сих пор лорд Сент-Лу, отсутствующий владелец замка, был всего лишь именем, абстракцией. Теперь он выступил из тени на свет, становясь реальностью. Мне захотелось больше узнать о нем.

В полдень пришла леди Трессилиан и принесла книгу, которая, по ее словам, могла бы меня заинтересовать. Но я сразу понял, что эта книга меня не заинтересует, – ловко написанная агитка, заверяющая вас, что, лежа на спине, можно сделать мир светлее и ярче с помощью одних лишь прекрасных идей. И леди Трессилиан, движимая своим неизменным материнским инстинктом, упорно продолжала приносить мне подобную литературу. Она мечтала помочь мне стать писателем и уже снабдила меня материалами по крайней мере, трех различных заочных курсов: «Как заработать на жизнь писательским трудом» (двадцать четыре урока) и что-то еще в этом роде. Леди Трессилиан относилась к числу тех добрых и славных женщин, которые никоим образом не могут допустить, чтобы страдалец страдал в одиночку.

Я не мог испытывать к ней неприязни, но мог – и всячески пытался уклониться от подобной участливости.

Иногда мне помогала Тереза, но подчас она умышленно не делала этого и на мои упреки отвечала, что легкое раздражение – иногда неплохое болеутоляющее средство.

Как раз в этот день Тереза ушла на какие-то очередные политические дебаты, и я остался с гостьей один на один.

После того как леди Трессилиан, вздохнув, спросила о моем самочувствии и сообщила, насколько лучше я выгляжу, а я поблагодарил ее за книгу и сказал, что книга, очевидно, интересная, мы наконец перешли к местным новостям. Все наши разговоры в то время сводились к политике. Леди Трессилиан рассказала мне, как проходят собрания и как хорошо майор Гэбриэл осадил крикунов, пытавшихся сорвать его выступление. Потом она высказала мне свои соображения о том, чего действительно хочет страна, как было бы ужасно, если бы все национализировали, насколько бесцеремонны и бессовестны наши противники и как фермеры на самом деле относятся к Комиссии по регулированию сбыта молока. Наша беседа как две капли воды была похожа на ту, которая состоялась три дня назад.

После небольшой паузы леди Трессилиан снова вздохнула и сказала, что хорошо бы поскорее вернулся Руперт.

– Есть такая вероятность? – спросил я.

– Да. Он, видите ли, был ранен... там, в Бирме.

Как несправедливо, что газеты почти не упоминают о Четырнадцатой армии! Руперт какое-то время лежал в госпитале, и теперь ему полагается длительный отпуск. Тут предстоит решить немало вопросов. Мы делали все, что в наших силах, но обстоятельства все время меняются.

Я понял, что в связи с налогами и другими трудностями лорд Сент-Лу, очевидно, будет вынужден продать часть своих земель.

– Земля у моря очень хороша для застройки, но нестерпимо видеть, как вырастают отвратительные домишки.

Я согласился с миссис Трессилиан, что строители, работавшие в Ист-Клифе, высоким художественным уровнем не отличались.

– Мой зять, седьмой лорд Сент-Лу, – сказала леди Трессилиан, – отдал эту землю городу. Он хотел, чтобы земля сохранилась для общественных целей города, но не подумал о необходимости составить специальную охранную грамоту, и в результате городской совет продал ее по частям под застройку. Это было в высшей степени нечестно, потому что намерения моего зятя были совсем другими.

Я спросил, собирается ли нынешний лорд Сент-Лу поселиться здесь.

– Не знаю. Он ничего определенного не говорил. – Она вздохнула. – Я надеюсь... очень надеюсь... Мы давно его не видели, – продолжала она, помолчав. – С тех пор, как ему было шестнадцать. Он приезжал сюда на праздники, когда учился в Итоне. Его мать была родом из Новой Зеландии. Очаровательная женщина! Овдовев, она вернулась к своим родным и увезла мальчика с собой. Ее за это нельзя винить, но мне всегда было жаль, что он вырос не в своем родовом поместье. Я чувствую, что теперь, когда он приедет, ему будет трудно адаптироваться здесь. Хотя, конечно, все может оказаться и по-другому.

Славное полное лицо миссис Трессилиан погрустнело.

– Мы сделали все, что могли. Налоги на наследство были серьезные. Отца Изабеллы убили в прошлой войне.

Пришлось сдать имение в аренду. Мы втроем – Эдди, Мод и я – арендовали его вскладчину. Нам казалось, что это намного лучше, чем пустить посторонних. Для Изабеллы это место всегда было домом.

Выражение ее лица смягчилось, и она доверительно наклонилась ко мне.

– Пожалуй, я очень сентиментальная старуха, но я всегда надеялась, что Изабелла и Руперт... Я хочу сказать, это было бы идеальным решением...

Я ничего не ответил, и она продолжала:

– Такой красивый мальчик... Очаровательный, любящий, нежный ко всем нам. Казалось, он всегда особенно относился к Изабелле. Ей тогда было только одиннадцать.

Она всюду следовала за ним и была очень преданна. Эдди и я, глядя на них, говорили друг другу; «Если бы...» Мод, разумеется, постоянно повторяла, что они двоюродные брат и сестра и это никуда не годится. Для Мод вообще родословная главнее всего, однако даже двоюродные сестры и братья вступают в брак, и все обходится благополучно. Мы не католики, и нет надобности получать специальное разрешение Церкви.

Миссис Трессилиан снова замолчала. Теперь ее лицо приобрело сосредоточенно-ласковое выражение, которое появляется у женщин, когда их мысли заняты сватовством.

– Руперт всегда помнил день рождения Изабеллы.